— Это чтоб "кесарята" шарились по отцовскому замку? Да я его лучше своими руками подожгу!

Керо ничего не сказала, насупилась и ушла. Саннио не знал, что у нее на уме — то ли она стыдится действий брата, то ли одобряет их. Впрочем, подобное его и не касалось, то была забота герцога Гоэллона. Как он добился от троих воспитанников подчинения, как заставил довериться себе, племянник не знал. Вся троица ни разу не говорила о своем прошлом, да и известие о войне обсуждалось лишь пару минут. Ни одного дурного слова в адрес короля при Саннио не прозвучало, хотя юноша не сомневался, что о верности и преданности его величеству речи не идет. Однако ж, молчать о том, что на уме при посторонних, включая младшего воспитателя, Гоэллон их заставил. Что он им пообещал, как уговорил согласиться на должности предсказателей при главах Старших Родов — тоже осталось тайной, покрытой мраком.

Наверное, это произошло еще по дороге. Первый и последний раз Бориан говорил о том, что хочет отвоевать родовые земли, в тот день, когда его привезли в таверну. Больше он об этом и не заикался. Альдинг ни разу не заговаривал о подобном, ну а мнение Керо вообще никого интересовать не могло, ибо дочери не наследовали отцам.

Надолго ли хватило внушений, обещаний и увещеваний?

Вопросов у Саннио была целая куча, а вот ответов — ни одного.

Теплая весенняя ночь пропахла цветами из королевского парка. Тюльпаны, нарциссы, гиацинты, ирисы, анемоны, крокусы, виолы… Казалось, что десятки разных запахов, и едва уловимых, и слишком острых, сливаются в один, нежный и свежий, кружащий голову. До начала лета оставались лишь две с половиной седмицы, и ночью уже не было холодно. Дважды или трижды постриженная уже трава на газонах больше не покрывалась инеем. Деревья и кусты оделись плотной глянцевой листвой, позволявшей скользить незамеченным из тени в тень — от пышной, одуряюще сладкой сирени к уже закончившей цвести форзиции.

Араон осторожно ступал по газону, надеясь, что пружинящий под мягкими туфлями плотный ковер травы надежно глушит шаги. Темный плащ, накинутый пониже капюшон… принц рассчитывал, что в непроглядной ночи его не заметит патруль королевской гвардии, раз в час проходивший по парку. Патрульные носили с собой факелы, а юноша запомнил некогда услышанное объяснение, что человек с факелом четко видит в пределах небольшого круга света, а то, что за его пределами — вовсе неразличимо. Человек, позволивший себе привыкнуть к темноте, различит гораздо больше, чем тот, кто полагается на скудный источник света.

Должно быть, принц рассуждал верно, ведь до сих пор его ни разу не поймали. Он уже пять раз встречался с ночным гостем, но каждый раз ему удавалось пройти вглубь парка, поговорить и вернуться обратно в свои покои, ни разу не попавшись на глаза гвардейцам. Лишь однажды патруль застал его, когда Араон проходил мимо конюшни. Командовавший патрулем гвардеец спросил принца, что он делает здесь в такое позднее время, но юноша спокойно ответил, что навещал своего коня, у которого конюх заподозрил колики. Так оно, собственно, и было — только к Мирту он заходил еще после ужина.

— Надеюсь, все обойдется, ваше высочество, — улыбнулся гвардеец.

— Уже обошлось, благодарю, — кивнул принц.

Тогда обошлось без последствий, но Араон теперь заранее придумывал, как будет объяснять ночные вылазки. Это было непросто: что делать принцу в полночь в дальнем конце огромного парка вокруг дворца? За забытым предметом положено посылать слугу. Прогуливаться в одиночку ему не положено, да и вообще через два часа после вечерних сумерек надлежало лежать в постели в своих покоях. За этим бдительно следили гувернеры. Араону даже не позволяли запирать на ночь дверь своей спальни: дважды за ночь караул проверял, все ли в порядке в покоях принцев.

Ночь пахла цветами, а на душе было легко, словно свежий восточный ветерок стремился поднять юношу в небо. Темный силуэт гостя, стоявшего в гуще жасминовых кустов, на которых только-только появились первые бутоны, Араон различил почти сразу. Не увидел, не услышал — скорее уж почувствовал, словно между ним и единственным другом была натянута тонкая серебряная нить, по которой сейчас проскользнула крошечная теплая искорка.

— Добрый вечер, ваше высочество, — сказал безымянный друг. На этот раз на нем не было монашеской рясы, только широкий плащ с капюшоном, такой же, как у Араона. Руки были скрещены на груди, и на правой принц различил очертания крупного перстня, но не смог разобрать родовой знак. — Нравится ли вам погода?

— Чудесная, — кивнул принц.

— Жаль, что ваше положение вовсе не так чудесно.

— Почему? — удивился Араон. — Алларэ арестован, его сестра тоже, герцог Гоэллон отправлен на север, мой брат сослан в Брулен…

— Я в курсе новостей, принц. Не думаю, что герцогиня Алларэ и ее брат долго будут находиться в Шенноре. К сожалению, улики весьма очевидно указывают на их невиновность.

Юноша сжал кулаки. Как? Но ведь король счел их достаточно весомыми, чтобы арестовать обоих и заключить в крепость! И, как бы там ни сложилось дальше, отец уже никогда не будет доверять ни тому, ни другой…

— Впрочем, об этом вы можете не беспокоиться. Но, ваше высочество, все это доставит мне изрядное количество хлопот.

— Вы будете достойно вознаграждены, — выпалил Араон и тут же смущенно осекся. Он пока еще не король, чтобы так говорить, хотя… ведь он сказал сущую правду. Этот человек будет регентом, потом — первым министром. Король Араон никогда не забудет того, кто помог ему взойти на престол. — Вы… понимаете, что я имею в виду.

— Да, я понимаю. Но лучшей наградой для меня станут ваша осторожность и предусмотрительность.

— Я даже не могу с вами связаться! — возмутился юноша.

В самом деле, до чего уместно выговаривать ему за непредусмотрительность, не оставив ни единого способа сообщить о своих намерениях, о том, что с ним происходит, о переменах во дворце… Кажется, этот человек в курсе всего, что случилось — но Араону-то от этого не легче! Он вынужден действовать на свой страх и риск, постоянно лавировать между отцом, братом, родственниками, а ночной гость упрекает его в неосторожности. Похоже на издевательство!

— До сих пор у меня не было подобной возможности, ваше высочество.

— Теперь она появилась?

— Еще две девятины, принц, и нам больше не придется скрываться. До этого я прошу вас ничего не делать. Сейчас вам больше всего угрожают последствия ваших собственных действий, так постарайтесь этого избежать.

Принц сорвал с куста ветку, распотрошил бутон жасмина, но крупные туго свернутые лепестки еще ничем не пахли, а на вкус оказались горько-кислыми. Араон зачем-то сунул противный комок за щеку. Рот наполнился терпкой слюной, которую не хотелось глотать, но и плевать под ноги себе или собеседнику не хотелось. Пришлось сглотнуть, как противное лекарство.

— Я вас не понимаю. Что мне угрожает?

— В настоящий момент? Показания герцогини Алларэ.

— Какие показания?

— Что же, вы думаете, что она смирится с обвинением в отравлении?

— Ну и что она сможет доказать? — пожал плечами принц.

— Свою полную невиновность. — Араон не мог различить лицо собеседника, оно было скрыто капюшоном и тенями, но ему показалось, что человек иронично улыбнулся. — И это, увы, несложно. Вам объяснить, почему?

— Нет, — поежился принц. Он не хотел слушать подробные рассказы о недавнем происшествии, закончившемся гибелью его двоюродной сестры. А потом умер и дядя Флектор… самоубийство, какая нелепость, двойная нелепость! — Но вы же сказали, что позаботитесь об этом?

— Да, именно так. Но вас я попрошу не доставлять мне новых забот. Вы поняли?

— Да, я вас понял, — вздохнул юноша. Вот так всегда — кажется, что все хорошо, но потом оказывается, что он чего-то не учел, не заметил, не понял, не предусмотрел… — Что же мне, просто ждать?

— Именно, ваше высочество. О чем вам теперь беспокоиться? Пройдет две девятины, и вы станете королем.