Саннио подчинился. В кружке оказалось теплое вино с пряностями. Непривычный резкий запах ударил в нос, и юноша едва не чихнул. В желудке потеплело, но на душе легче не стало. Он был уверен, что вывел герцога из себя, и теперь тот выгонит его вон. Вылететь в первый же день — какой печальный конец карьеры. Мэтр Тейн удавит опозорившего его ученика…

— Вам нравится? В столице считают, что грех — портить вино, нагревая его и сдабривая пряностями, но моряки Эллоны — другого мнения. На чью же сторону в споре встанете вы?

Саннио хорошо помнил заповедь наставника: не знаешь, что сказать — говори правду или молчи. Молчать ему казалось неуместным. Оставалось сказать правду:

— Герцог, я не имею возможности вынести суждение по этому вопросу.

— Отчего же?

— Я пью вино третий раз в жизни.

— Что за вино вы пили раньше?

— Сожалею, но не могу ответить. Меня поили им Милосердные сестры, когда я болел.

— Так-так-так… похвальное благоразумие. Многие в этом городе могли бы поучиться у вас, Саннио.

Юноша поднял глаза на герцога, надеясь понять, о чем тот говорит, но спрашивать "чему?" не стал: правилами поведения это строжайше запрещалось. Любопытство и нетерпение — два порока плохих секретарей. Если герцог пожелает, он продолжит; если нет — что ж, Саннио так никогда и не узнает, что он имел в виду. Вино определенно помогало прийти в себя.

— Вы хорошо прячете свой интерес, дорогой Саннио. Не буду дальше испытывать ваше терпение. Лишь немногие, будь они хоть и втрое старше вас, понимают, что неумно выносить суждение там, где ничего не знаешь.

— В этом целиком и полностью заслуга мэтра Тейна и прочих моих наставников.

— Хорошо, что и это вы понимаете, Саннио. Теперь допейте вино, иначе оно совсем остынет.

Секретарь сделал несколько мелких глотков, стремясь распробовать напиток. Он довольно много знал и о винах, и о пряностях, но все это были теоретические сведения, почерпнутые на уроках землеописания и в библиотеке. Сейчас он мог предположить, что именно добавлено в вино, но подозревал, что ошибется, и не раз. Марку вина или хотя бы сорт винограда он и вовсе определить не мог. Эллонское? Но те описываются, как кислые, это же было сладковатым. Керторское? Ну, может быть, если вот это приятное пощипывание на языке — терпкость. Саннио на память знал описания большинства сортов и марок, что полагается сервировать к какому блюду, в какое время суток, в каком обществе… но отличить одно от другого на вкус не мог. Воспитание в школе мэтра Тейна страдало, пожалуй, от некоторой нехватки практики.

Все это было не так уж важно. То, что он пил, ему нравилось. Это было вкусно и приятно. Еще он удостоился двух похвал от герцога, а, значит, дела его были не так уж и плохи. Кованая спинка козетки не слишком-то годилась, чтобы на нее опираться, да и нужно было сохранять осанку, но от камина тянуло теплом, и стояла уже глухая ночь, а он еще не спал. Саннио по-прежнему боялся герцога; тот не стал понятнее, но оказался хоть и загадочным, но все же снисходительным к ошибкам секретаря.

— Кажется, вы приходите в себя, молодой человек, — проронил Гоэллон. — Это меня радует, поскольку было бы не слишком удобно, если при каждом моем вздохе или резком движении вы падали бы в обморок, как девица на сносях. Согласитесь, в дороге это может создать неудобства?

— Да, герцог.

— Опять же, в столице и за ее пределами многие считают меня чудовищем, при одном виде которого помянутые девицы рожают прежде времени. Это меня не беспокоит, но если нечто подобное будет происходить в моем доме, выйдет утомительно и шумно. Вы со мной согласны?

— Да, герцог.

— Мы приходим ко взаимопониманию, это радует. Вы можете меня бояться, это ваше личное дело. Можете верить всем слухам и сплетням обо мне. Но будьте любезны в моем присутствии не давать волю воображению. Я не убью вас, если вы прольете вино или чернила, сделаете помарку или зададите неуместный вопрос. Если вы чем-то меня рассердите, я объясню, чем именно. Вы должны запомнить это и постараться избегать ошибок впредь, но даже если вы еще раз ошибетесь, я все равно не стану вас убивать или отсылать обратно. Это не значит, что у вас выйдет сесть мне на шею, но мне нужен помощник, а не перепуганная мышь. Вам все понятно?

— Да, герцог, — еще раз сказал Саннио. — Я могу идти?

— Можете. Со мной в оружейную, — Гоэллон резко поднялся с кресла.

Секретарь начал привыкать к его порывистым движениям и ироничному тону. Он понял, какого поведения ожидает герцог: об этом в школе тоже говорили. Одни господа требовали полного подчинения и неукоснительного соблюдения приличий, другие — инициативы и самостоятельности, даже если она попахивала дерзостью, третьим нужна была неприметная тень, четвертым — красноречивый льстец. Хороший секретарь мог вести себя так, как ждал от него господин — на любой лад. Какие ошибки подстерегают на каждом пути, Саннио тоже знал. Иллюзию близости к господину и панибратских отношений не стоило путать с реальностью. Секретарь — это только секретарь, отлично обученный инструмент, который в любой момент можно сменить на новый.

— Вы фехтуете?

— Посредственно, — признался Саннио.

— Кинжал? Метательные ножи? Кастет?

Юноша отрицательно покачал головой. С оружием все обстояло еще хуже, чем с верховой ездой. В школе его учили, как и всех прочих, но хорошим бойцом Саннио не считался никогда. С огромным трудом он выучился преодолевать страх перед блеском острой стали и видом крови, но так и не стал достойным фехтовальщиком.

— Но хоть что-то вы умеете? — удивленно спросил герцог.

— Боюсь, что мои умения недостаточны, — говоря это, Саннио понадеялся, что его не возьмут в поездку на север, а оставят в этом уютном доме с огромной библиотекой и мягкой постелью. Если герцогу нужны фехтовальщики, то почему он не взял кого-то из школы наемных бойцов?

Полутемную оружейную освещала лишь свеча, которую держал в руке слуга. Комната на втором этаже была полным-полна самого разнообразного оружия. Здесь нашлись и совсем старые мечи, которыми уже не пользовались многие сотни лет, но и они были в хорошем состоянии. Древние латы, которые Саннио узнавал только по картинкам, были тщательно начищены. Оружия в комнате хватило бы для полной экипировки небольшого отряда. Секретарь покосился на парадный меч, наполовину извлеченный из ножен. В полумраке ограненные камни казались почти черными.

— Лукавите, мой юный друг, — сказал Гоэллон. — После обучения у Тейна вы не можете быть таким олухом, каким хотите показаться. Не надо этого, не терплю.

Он прошел к дальней стене и вернулся со шпагой в руках, протянул ее Саннио. Прямой двулезвийный клинок плавно сужался к острию. Рукоять была обвита металлической проволокой, на фигурном навершии притаился тускло поблескивающий паук. На дужках гарды кое-где были царапины и потертости.

— Это хорошая шпага, мэтр секретарь, — сказал слуга и хмыкнул, словно сомневался, что Саннио способен его понять или оценить щедрость герцога.

Юноша удивился: он еще не привык, чтобы к нему обращались "мэтр", и, тем более, не ожидал, что слуга будет высказывать свои соображения по выбору оружия. Он поднес клинок к глазам. В первый миг шпага показалась слишком тяжелой, но теперь это ощущение сменилось удовольствием и гордостью. Овальная в сечении рукоять удобно лежала в ладони. Саннио резко опустил руку. Резкий свист, промелькнувший в воздухе блик… Герцог хмыкнул и попятился.

— Кадоль, подберите мэтру ножны и пояс, а я пойду, пожалуй, пока он меня ненароком не зарезал. А вы, мэтр, идите спать — успеете еще наиграться.

Пристыженный Саннио отправился в свою спальню. Только сейчас он заметил в спальне механические песочные часы и немедленно принялся разглядывать огандскую диковинку. Когда песок пересыпался в нижнюю колбу полностью, пружинный механизм заставлял колбу подняться, и часы никогда не останавливались. Юноша с интересом рассмотрел бронзовые рычажки и клепки, постучал ногтем по тяжелому основанию, украшенному эмалевым узором. Во сколько придется вставать, он не знал, но до первого света оставалось совсем немного.