Подошли к лиственнице. Волк, сколько ни царапал дерево когтями, влезть не мог. А мишка-медведь, как акробат, быстренько поднялся наверх.

Волк остался на земле и кричит:

— Мишка, есть пчёлы?

— Жужжат. Наверно, есть.

И правда, когда мишка-медведь долез до дупла, он увидел, что там вьётся целый рой.

— Серый, слышишь, как они жужжат? — радостно спрашивает медведь.

— Я раньше тебя слышал! — хвастается волк. — А мёду много видно?

— Что-то большое серое видно, — отвечает мишка-медведь.

Он сунул лапу в дупло и разорвал осиное гнездо. Злые осы кинулись на медведя и давай жалить его со всех сторон. Медведь только фырчит, отдуваясь и отмахиваясь от ос. А волку кажется, что медведь так от жадности хватает мёд, что и слово не может вымолвить. У волка от зависти слюни текут. Бегает он вокруг дерева и истошным голосом воет:

— Оставь мне! Я тоже хочу сладкого мёду!..

Бедный мишка-медведь даже не слышал, что кричал волк. Он уже забыл, что за сладким мёдом на высокое дерево поднялся, стал отмахиваться от ос обеими передними лапами и сорвался с дерева!..

Медведь шлёпнулся прямо на волка.

— Ах ты, бессовестный обжора! — взвыл волк и бросился на медведя.

— Ох, серый, остановись!.. Там…

Волк не дал ничего объяснить мишке-медведю, начал кусать его.

Тут бедному медведю ничего не оставалось, как защищаться.

Началась страшная грызня. Волк мог разорвать мишку-медведя на куски, но сила медведя спасла, да и осы их жалили.

Разбежались волк и медведь в разные стороны.

С тех пор они навсегда стали врагами.

На зелёной мураве, около речки быстротечной, среди белых берёзок стоял ветхий домик. В этом домике жили старик со старухой. С малого возраста, не разгибая спины, трудились они для скупого и жадного богача Хара-Хаана. Богач Хара-Хаан был похож на огромного паука — если кто по нужде непредвиденной попадал в его сети, он не выпускал его до самой смерти.

На старости лет старуха совсем уже перестала двигаться. Тогда Хара-Хаан заставил старика трудиться за двоих. Но горевали старики не от тяжёлой работы, а от того, что нет у них детей, которые продлили бы их род.

Однажды, возвращаясь с работы, шёл старик через берёзовую рощу. Хотя не было ветра в этот вечер, почему-то ласково шептались листья белых берёз. Где-то так радостно пела птичка, что старик, усталый и голодный, не мог уйти, не оглянувшись в ту сторону, откуда доносилось пенье. Но увидел он не птицу, а большой-пребольшой удюргай (удюргай — нарост на коре берёзы). Остановился старик, сошёл с тропинки, по которой ходил около семидесяти лет. Подошёл он к удюргаю, оглядел его со всех сторон. Тут перестали шептаться листья, умолкла птица. Старик подумал: «Может, что-нибудь сделаю из этого удюргая. Красивый чорон (чорон — чарка для кумыса) с узорами… Или резной черенок для ножа…» Срубил он удюргай и понёс домой.

Увидела старуха старика, согнувшегося под тяжестью удюргая, всплеснула руками и воскликнула:

— Эх, старик, из ума ты выжил… Зачем тебе такой огромный удюргай?

А старик уже придумал, что ответить старухе:

— У нас с тобой нет детей, а я, может, вырежу такое, что продолжит наше имя.

Тут старуха стала внимательно осматривать удюргай, заставляя усталого старика поворачивать его во все стороны. Вдруг она всплеснула руками.

— Да, смотри, старик, чудо какое ты принёс! Удюргай-то похож на ребёнка! Вот как будто ноги, вот руки, а вот голова! — Старуха уже видела ребёнка в ещё не отёсанном удюргае.

Старик ничего не ответил, но, отдохнув немного, сразу принялся за дело. Мог бы он быстро сделать, что задумал, да времени у него было мало — почти целый день работал он на Хара-Хаана. Семь лет мастерил он куклу. Часто старик, прервав работу, говорил старухе, устало улыбаясь:

— Мы состарились, и нет у нас детей. А я сделаю человечка из крепкого удюргая, и он останется после нас…

Старуха, глядя на куклу, тоже улыбалась. Очень она похожа на ребёнка! Вот только глаза осталось сделать, и тогда они дадут ему имя, и он будет их наследником… Но старик не закончил человечка из удюргая — умер…

Осталась старуха с незаконченным деревянным человечком. Скучно ей было целыми днями одной. Положила она однажды куклу рядом с собой, полюбовалась ею, и уснула. Вдруг сквозь сон услышала она плач. Просыпается старуха и видит — превратился деревянный человечек в живого ребёнка, только глаз у него нет.

Рос ребёнок не по дням, а по часам и вырос богатырём. Стал он работать. Старуха нарадоваться не могла. Но увидел однажды слепого богатыря Хара-Хаан. Пришёл он к старухе и говорит:

— Старуха, твой старик умер, но долги его остались. Ты должна отработать их!

— Где же мне силу взять?

— Тогда я забираю твоего сына! — сказал богач и увёл с собою Удюргая-батыра.

Силён был богатырь, но не было у него глаз. Если нужно было дрова приготовить, его подводили к дереву, и он разламывал его, как щепку. Если нужно было сено привезти, его запрягали в огромные сани, и он тащил стог. Он не знал усталости.

Однажды Удюргай-батыр услышал свист змеи, шум крыльев и клёкот орла. Остановился он, прислушался и понял, что невдалеке происходит драка.

— Что за шум? — спросил Удюргай-батыр.

Шум прекратился, на траве у его ног что-то зашуршало, а над головой зашумели огромные, сильные крылья.

— Удюргай-батыр, давно мы ждём тебя. Только ты один можешь рассудить наш вековечный спор, — услышал он.

— Кто вы такие? — спросил Удюргай-батыр.

— Я, — зашипела в траве змея, — Могой (могой — змея), выслушай меня. Это было давно, когда я была молодой. Хотела я тогда подняться выше всех и поползла на высокую гору. Там солнце пекло, и не было ни сырости, ни влаги. Я задыхалась от жажды. Тут я увидела три яйца. Не подыхать же мне от жажды! Выпила я эти яйца. И вдруг на меня напал Хотой (хотой — орёл). За что он напал на меня, я и по сей день не знаю.

Тут послышался клёкот орла:

— Послушай меня, добрый человек. Чтобы размножить наше орлиное племя, высоко на горе я положил три золотых яйца. Думал я, что будут у меня птенцы, молодые Хотой-батыры. И вдруг, прилетев в своё гнездо, я нашёл разбитыми золотые яйца, а в моём гнезде лежала Могой. Лишив меня потомства, она ещё говорить смеет, что не знает, за что я напал на неё!

Могой и Хотой ещё долго бы спорили, но Удюргай-батыр сказал им:

— Принесите мне глаза, тогда я смогу рассудить вас.

— Принесу! — зашипела Могой и уползла.

— Принесу! — заклекотал орёл и улетел.

Долго ли, мало ли ждал Удюргай-батыр, и услышал он шуршание змеи в траве.

— Нагнись, я тебе приставлю глаза! — зашипела Могой.

Всю жизнь Удюргай-батыр хотел видеть мир, зелень трав, свет солнца.

Волнуясь, нагнулся он. Могой поставила ему в глазницы что-то мокрое, мягкое. Удюргай-батыр увидел солнце маленьким красным пятнышком в чёрном небе. Всё вокруг имело расплывчатые очертания.

— Почему же люди хвалят этот чёрный туманный мир? — спросил Удюргай-батыр и тяжело вздохнул.

— Правду ты говоришь, — зашипела Могой. — Нет ничего прекрасного в этом мире при дневном свете. Но ночью, когда наступит мрак, ты будешь видеть лучше, чем сейчас!

Задумался Удюргай-батыр над словами змеи. Они казались ему странными. Если ночь лучше дня, то почему же люди спят ночью? Когда он спросил об этом, Могой, засмеялась:

— Ш-ш-ш! Не верь ты людской болтовне! Люди слабые, они боятся ночного света. Этот свет для сильных, могучих, как ты и я. Ночью все сильные не спят. Не спят тигры, пантеры, филины, совы.

Не успел Удюргай-батыр поблагодарить змею за глаза, как в воздухе зашумели могучие крылья Хотоя. Подлетел он к Удюргаю и говорит:

— Возьми вот эти глаза!

Удюргай-батыр взял глаза, принесённые орлом, и приставил их к своим глазницам. О! Чудо! Он увидел землю, зелень трав, яркое солнце и голубой шатёр неба. Тут он понял, что змея неправа.