Хозяин гор, найдя в тайге мешок с подаренными им камнями, сильно разгневался на охотника, мешок в горы унёс и снова глубоко под землю упрятал. По дороге он обронил один камешек.

Однажды один молодой шор-анчи, блуждая по тайге, на этот камешек наткнулся, подобрал его. «Такого тяжелого и красного, как бычья кровь, камня мне ещё не доводилось видеть и подымать», — подумал шор-анчи и принёс его в своё стойбище.

Увидев этот камешек, люди тоже удивились. Решили испытать его огнём.

Молодой охотник бросил камень в жаркий очаг, и скоро из раскалённого добела камня потекла огненная жидкость. А застыв на земле, она стала гибкой и твердой и больше не плавилась.

Тогда люди и поняли, что это был камень, рождающий железо, из которого всё можно сделать: и топор, чтоб дерево рубить, и котёл, чтобы в нём пищу варить, и наконечник для стрелы, чтоб зверя и птицу добывать, и много других полезных вещей.

Люди отправились к горе, возле которой охотник подобрал чудесный камень, стали долбить и рыть эту гору, ища железо. Хозяин гор, заслышав это, рассердился, ещё глубже свои богатства запрятал, сплошным камнем завалил, перед которым бессильны были людские руки. Но люди продолжали упорно долбить гору, рыть ходы в глубь её недр. Хозяин гор на людей сильные ветры напустил, чтобы с гор их смахнуть, обвалы каменные с вершин на них не раз обрушивал, — ничем не мог заставить людей отступиться, бросить поиски. Они всё-таки добрались до подземной кладовой, таившей камень, рождающий железо.

И гору эту назвали Темир-тау — Железной горой.

Хозяин гор, силу и упорство людей увидев, своё бессилие пред ними понял; зверей и птиц своих собрал и в глубь тайги от Темир-тау увёл. А может, и совсем куда-то запрятался, потому что люди перестали в него верить и не боятся его.

А у подножья Темир-тау теперь гремит и сверкает огненный город, из которого течёт огненная река железа.

Давно-давно жил в густой тайге старый охотник по имени Абышка, жильём ему был шалаш из молодых деревьев. Со старой женой своей жил анчи Абышка бездетно и одиноко. Весь век свой прожив в тайге, они ни разу людей не видели, не знали, что, кроме них, ещё на свете много людей живёт.

Анчи Абышка у подножья Чёрной горы охотился: сорок шергеев имел на зверей, сорок силков ставил на птиц, а в Белом озере тридцатью мордами рыбу ловил. Так они со старухой и жили.

Однажды анчи Абышка свои силки посмотреть пошёл и видит — все силки уничтожены. Анчи Абышка перепугался: «Весь век свой охотился в этой тайге, ни разу такой беды не случалось», — подумал старик. Силки кое-как поправив, анчи Абышка к Белому озеру отправился, на морды взглянуть. К берегу подошёл и видит — все морды его кем-то из воды выброшены, переломаны.

— Экое диво! — совсем старый анчи встревожился.

Снасть разрушенную починил, опять в воду поставил.

Домой без добычи вернулся, старухе своей говорит:

— Великое диво я видел, большая беда к нам нагрянула. Весь век я в тайге прожил, такого несчастья со мной не случалось. Или какой-то дикий зверь появился, чтоб нас с тобой сожрать, или смерть наша приближается, и нас поторапливает век доживать. Все мои снасти кто-то разрушил…

Старушка горько заплакала: видно, не будет больше житья в тайге, видно, придётся от голода умереть. Вместе старики загоревали. Три дня прошло, снова анчи Абышка пошёл силки осматривать. Опять все силки испорчены. К Белому озеру пошёл — все морды кто-то опять переломал и на берег выбросил.

Стоя на берегу, бедный анчи заплакал, слёзы на грудь ему падают.

«Что я теперь старухе скажу? — старик думает. — Пищи у нас нет, добывать зверей и птиц теперь нечем. Большое горе на голову мне свалилось…»

Вышел старик на яр, сел и думать стал о своей судьбе.

Вдруг под яром он голос тихий услышал. Насторожился анчи, ушам своим не поверил: если голос принадлежит человеку, откуда здесь человеку взяться? Если зверь какой-нибудь близко — звериных таких голосов анчи никогда не слыхал…

Абышка, ружьё наготове держа, стал с яра спускаться к воде. И тут он большую нору увидел, на зев печи похожую. Из норы прежний голос слышится. Старик к норе тихонько подполз, в нору заглянул — ничего не видно. Незнакомый голос тотчас умолк. Анчи в сторону отполз, стал за норой наблюдать. Снова рёв из норы послышался.

«Наверное, этот мошенник мои силки попортил? Сейчас я с тобой разделаюсь», — анчи Абышка подумал. В нору ружьё нацелив, приблизился, громко крикнул:

— Эй, человек ты или зверь, выходи, не то стрелять буду!..

Снова в норе стало тихо.

— Выходи, ещё раз говорю, сейчас стрелять буду! — опять анчи закричал.

Тут из норы показалось что-то чёрное, мохнатое — медвежонок выполз и вдруг по-человечьи заговорил:

— Погоди, погоди, анчи, не стреляй, — медвежонок сказал. — Зачем ты в меня нацелился? Лучше с собой уведи, может, тебе пригожусь когда-нибудь…

Старик удивлённый ружьё опустил.

— Раз ты со мной хочешь идти, впереди иди, я дорогу буду указывать, — анчи Абышка сказал.

Когда старик с медвежонком в шалаш вошли, старуха испугалась, закричала и в тёмный угол запряталась.

— Не бойся, старуха, — Абышка сказал. — Хотел я его застрелить, а он в сыновья к нам напрашивается, помогать нам в работе хочет. Нам, старым, подмогой будет…

Медвежонок сразу повеселел, ласково говорит:

— Не бойтесь, мама, меня, хоть я и медвежью шкуру имею, но от человека родился. Отец мой проклял меня, и я в медвежонка превратился, среди зверей обречён был жить. А мне с людьми веселее. Вы бездетные, лишним в семье не буду, что прикажете, всё буду делать…

Согласились старик со старухой его в сыновья взять.

— Живи с нами, дитё, — анчи Абышка сказал.

Вечер настал, медвежонок, как щенок, у порога заснул.

Утром чуть свет медвежонок поднялся, что-то сам с собой залепетал, потом старику говорит:

— Ну, отец, пойди взгляни вокруг шалаша, чёрный туесок там найдёшь, сюда его принеси.

Анчи Абышка из шалаша вышел, кругом его обошёл и чёрный туесок нашёл. Никогда здесь этого туеска не было. Старик в шалаш туесок принёс. Медвежонок ему говорит:

— Теперь три раза по туеску постучи, крышку сними и скажи: «Сколько кушаний есть в тебе, всё выкладывай».

Так старик и сделал. Посреди шалаша вдруг белая скатерть раскинулась, на скатерти множество кушаний появилось, да всё такие, каких анчи никогда и не пробовал. Только молока куриного нет, а вина и кушаний сколько хочешь.

— Эзе, эзе, мои отец и мать, что вы на пищу глядите, за еду не принимаетесь? — медвежонок старикам говорит. — Теперь, мой отец, на охоту тебе ходить не придётся, снасти в Белое озеро закидывать незачем. Ешьте сколько угодно, еды не убавится, на всю жизнь хватит…

Сели старик со старухой по одну сторону скатерти, сын их приёмный — против них. Пир богатый в шалаше начался.

Сколько ни ели все трое — кушаний не убавилось.

Старик со старухой совсем запьянели.

— Пусть твой век долгим будет, приёмный наш сын, — медвежонку они говорят. — Богатой пищей ты нас угостил. Хоть и звериную шкуру имеешь ты, а ум, видно, у тебя человечий. Сердце, видать, у тебя доброе…

До ночи старик со старухой радовались, веселились, так и не кончив еды, не подымаясь с места, уснули. Утром, проснувшись, опять за еду принялись, снова до вечера пировали.

На третий день пробудились утром, видят — кушаний как не бывало, чёрный туесок кружком плотно закрыт. Старики встревожились.

— Эзе, ззе, мой отец и моя мать, — медвежонок их успокаивает, — когда захотите есть — снова туесок откроется. Я среди зверей и птиц вырос, с друзьями надо мне повидаться. После еды туесок закрывайте, без меня никому туесок не показывайте, никого едой из него не кормите. Три дня меня дома не будет, по земле родного отца моего похожу.