— Иду!

Принялся он уплетать лепешки за обе щеки. Старуха напекла лепешек на целый месяц, а Соки-скряга съел их за один присест..

Удивилась старуха, никогда ее муж не был таким обжорой.

Наелся Соки-скряга, выспался и ушел.

Утром Боки-скряга встал злой и голодный и говорит старухе:

— Почему ты не разбудила меня? Я чуть с голоду не помер!

Удивилась старуха:

— Как же так? Вчера ты съел все лепешки, что я напекла на целый месяц.

Понял Боки-скряга, что все лепешки съел его друг.

Так Соки-скряга перехитрил Боки-скрягу. Перехитрить-то перехитрил, да сам от обжорства заболел. И провалялся целый месяц.

Вот так-то Соки-скряга и Боки-скряга сами наказали себя за жадность.

Перевод И. Шевердиной

Жили не голодны, не сыты старик и старуха в давние времена, когда волк был баковулом, лиса — ясаулом, ворон — музыкантом, воробей — доносчиком, черепаха — весовщиком, кабан — мясником, а лягушка была должна кучу денег. Старик и старуха жили бедно. Был у них дворик, во дворике стояла жалкая мазанка, а больше ничего у них не было. Старик ловил рыбу в реке, старуха ходила по домам и убирала, так и жили они вдвоём. Не было у них детей, а они очень и очень хотели их иметь.

Как-то старик говорит старухе:

— Слушай-ка, жена, мне уже пятьдесят пять, а тебе исполнилось пятьдесят. Нет у нас детей. А что с нами будет, когда мы и вовсе состаримся и к работе будем неспособны? Кто зажжет на нашей могиле свечи, когда мы умрем? Давай хорошенько попросим аллаха, может быть, он сжалится над нами и пошлет нам сынка!

Старик и старуха долго слезно просили аллаха о сыне. Бог, видно, услышал их просьбу: родила старуха сына. Назвали его Сахибджаном.

Не было границ радости старика.

— Достигли мы желанного, жена,— сказал он старухе.— Давай теперь воспитывать его. Народ говорит: от хороших людей остается человек, а от дурных людей — вопли и стенания. Воспитаем сына хорошо — люди поблагодарят нас, плохо воспитаем — люди проклянут нас.

Старухе пришлись эти слова по душе.

После рождения сына старик и старуха сразу даже помолодели, почувствовали быстроту в ногах, силу в руках. Старик начал больше ловить рыбы. Из дома ушла нужда.

А Сахибджан рос себе понемногу, и, наконец, исполнилось ему шестнадцать лет. Стал он рослым юношей с широкими плечами, со стройной фигурой, ну прямо палван.

Однажды старик сказал сыну:

— Сынок, я теперь вовсе стар стал. На рыбную ловлю будешь ходить ты со мной. Научишься ловить рыбу, да и подышишь свежим воздухом в поле, у реки.

— Хорошо, отец! Пойду с тобой к реке и буду все делать, что ты скажешь.

Отец и сын пошли к реке и захватили с собой сети. Воздух был чист повсюду, куда ни глянь, трава зеленая волнуется, птицы заливаются; широкая, не охватишь взглядом, полноводная река катит голубые воды, серебрясь.

Шли они вдоль реки, шли и, дойдя до тенистой высокой чинары, остановились.

— Вот здесь и начнем ловить рыбу, сынок,— сказал старик.

Расправил он сети и забросил их далеко в реку. Немного спустя вытянул их, а в них ничего нет. Снова закинул еети. Спустя немного времени старик начал тянуть их, но так они были тяжелы, что один он не смог их вытянуть и позвал сына:

— Сахибджан, сынок! Иди помоги тянуть.

Сахибджан принялся помогать отцу. Но и вдвоем они не смогли вытянуть сети. Старик выпрямился, вытер пот со лба.

— Ух, устал я,— сказал он.— Не иначе, как в сети попал кит!

Старик привязал один конец сетей к чинаре и распорядился:

— Ну, сынок, другой конец не выпускай из рук, а я пойду позову кого-нибудь на подмогу, нам вдвоем не вытащить.

Сказал так старик и ушел в сторону кишлака.

Сахибджан сел на берег и стал смотреть на зеленые травы, на высокие деревья, что росли у реки, на тихое и величавое ее течение. Вдруг . в сетях ему почудилось что-то. Пригляделся он, а там сидит маленькая рыбешка. Грустно, с мольбой смотрит на Сахибджана, а на глазах у нее слезы.

Сжалился Сахибджан над ней. «Она так же молода, как и я,— подумал он.— У нее есть, видно, родители, которые ждут не дождутся ее. Дай-ка выпущу ее, вот обрадуется!» Сказано — сделано. Сахибджан взял да и перерезал ножом конец сетей.

Выскочила рыбешка на волю, обрадовалась, покрутилась в зоде у ног Сахибджана, порезвилась и исчезла.

Спустя некоторое время отец возвратился и привел с собой двух дехкан. Увидел старик, что нет сетей. — Где же сети? — спросил он Сахибджана.

Тот ответил:

— Мне стало жаль рыбу, она так металась и рвалась на свободу, что я отпустил ее.

Огорчился старик, а дехкане, которые пришли помочь ему, сказали:

— Если у родителей один сын, он вырастет или храбрым, или умным, или глупым, или трусливым. Трудно тебе было растить сына на старости лет, теперь бы он должен помогать тебе, а он не только не помогает, но даже выпускает выловленную рыбу да еще вместе с сетями. Недобрый он у «тебя!

Сказали они так и ушли. Старик же не промолвил ни слова.

Слова дехкан глубоко запали в душу Сахибджана.

На следующее утро он обратился к отцу со скромной просьбой.

— Отец, у меня рука не оказалась легкой. Вы вчера сами убедились в этом, мы не смогли поймать ни одной рыбы. Разрешите мне походить по городам, кишлакам, изучить какое-нибудь ремесло. Если улыбнется мне счастье, я буду помогать вам.

Горько было старику и старухе расставаться с сыном, но делать ничего, благословили они его и отпустили. Старуха наполнила его торбу лепешками и толокном. Вечером Сахибджан покинул кишлак.

Старик и старуха вышли проводить его на улицу с напутственным словом:

«Бери, да не отдавай. Возвращайся живым и здоровым».

Долго шел Сахибджан. Он даже не смог сказать, сколько раз поднялось солнце. Горы и степи приходилось ему проходить, реки и озера переплывать.

Пришел он наконец в один кишлак. Решил отдохнуть, сел около хауза под чинарой и не заметил, как к нему подошел путник лет сорока с длинной бородой, с чалмой на голове.

— Эй, юноша, ты слишком еще молод, как я погляжу! Куда же ты идешь?— спросил он его.

— Я странник,— ответил Сахибджан.

— Ну, тогда давай вместе странствовать. Сахибджан решил испытать спутника.

— Я иду долго-долго,— сказал Сахибджан,— но когда устану, сажусь и отдыхаю тоже долго, в течение этого времени своим темным покрывалом ночь три раза успевает покрыть землю. Ну как, согласны вы со мной странствовать?

— Нет, мне с тобой не по пути,— ответил путник и пошел дальше.

А Сахибджан, отдохнув, снова пустился в путь. Долго шел, устал, сел отдохнуть на берегу широкой реки и не заметил, как к нему подошел путник с короткой бородой и без чалмы.

— Далеко ли идешь, братец?—спросил его путник.

— Так, странствую,— отвечал ему Сахибджан.

— Да вот и я пустился в странствия. Давай уж вместе,— предложил путник.

Сахибджан ему сказал:

— Если я иду, то иду очень долго, а когда устану, то отдыхаю столько, что за это время ночь успевает три раза покрыть землю своим ночным покрывалом.

— Твои странствия слишком длинны, пойду один,— решил путник.

Отдохнул Сахибджан, искупался в реке, взвалил торбу на плечи и снова отправился в путь. Шел он, шел — и дошел до развилки дорог. Присел он на камень отдохнуть. Не заметил, как к нему подошел юноша.

— Здравствуй, друг!— сказал он.— Далеко ли идешь?

— Здравствуй,— отвечает Сахибджан.— Я странствую.

— Я с той же целью хожу по дорогам. Давай ходить вместе,— предложил юноша.

— Послушай, друг!— ответил Сахибджан.— Я иду долго-долго, но когда устану, сажусь и отдыхаю. В течение этого времени ночь своим темным покрывалом три раза успевает покрыть землю.

— Ничего, мой друг,— сказал юноша.— Я тоже люблю долго отдыхать и много ходить, думаю, что в этом деле не уступлю вам.

«Видно, парень ничего, горячий и компанейский»,— подумал Сахибджан.