Виктор приехал на дачу заранее, чтобы без помех прослушать диктофонную запись своего разговора с бывшей тещей. Несколько фраз Евгении он стер, не желая доверять ушам следователя то, что было слишком личным и не имело отношения к тайне убийства. Но в памяти Виктора эти фразы засели прочно. Когда он спросил Евгению «Почему же Марина не обратилась за помощью ко мне, ведь я все-таки Алешин отец?», старуха своим надтреснутым, но все еще звучным меццо-сопрано сурово ответила:
«Потому что она никогда не обращалась за помощью к людям, смотревшим на нее свысока. А ведь вы, Виктор, как и ваши родители, не принимали Марину всерьез, считали легкомысленной и непрактичной. Вы не понимали, сколько в ней на самом деле ума и душевной силы». Эти слова Евгения произнесла с таким видом, словно была не впавшей в слабоумие 76-летней старухой, а примадонной, вышедшей на сцену в партии Кармен или Амнерис. А Виктор после ее слов едва не застонал от горечи…
Евгения Потоцкая-Шувалова отнеслась к визиту бывшего зятя спокойно. Виктору повезло в том плане, что она как раз пребывала в здравом уме и почти не заговаривалась. Ее довольно ровное настроение объяснялось тем, что со дня на день она ожидала приезда своего единственного и любимого внука Алешеньки. Но при этом она без всякого здравомыслия уверяла, что непременно уговорит Алешеньку остаться в России, где он скорее найдет свое место в жизни, чем на чужой земле. Тут же в качестве аргументов она приводила вещи совершенно романтические, цитировала пушкинские строки «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». Виктору понадобилось немало изобретательности, чтобы перевести разговор на интересующие его вопросы. Когда он, словно невзначай, заговорил о драгоценностях, реакция Евгении была довольно странной. Она тут же воскликнула: «Правильно! И это Алеша должен вспомнить! Ведь мы с его матерью последнее наше фамильное достояние отдали за него. Можно сказать, наши предки из прошлого века спасли своего неосторожного потомка. Вот я и говорю: здесь его место, здесь и спасение и память!..» Сперва Виктор решил, что старуха заговаривается. Но после нескольких наводящих вопросов разобрался, о чем идет речь. Оказалось, что полтора года назад Алексей, решившись приобщиться к игорному бизнесу, «прогорел» на крупную сумму. А, поскольку заведение контролировали какие-то чеченцы, то Алешу, что называется, поставили на счетчик. Марина, узнав об этом, решила сама поговорить с главным авторитетом чеченской группировки. Когда ей назвали сумму долга, который увеличивался с каждым днем, она решила срочно продать бриллианты, чтобы еще успеть уложиться в эту сумму. Таким образом, с помощью фамильных драгоценностей, Марине и Евгении удалось «выкупить» Алексея, и он клятвенно пообещал больше не гнаться за бешеными деньгами. Об этой их «сделке» знала только Лиля Чубарова, которая и помогла найти покупателя — им оказался отец одного из ее студентов, нефтяной магнат то ли татарского, то ли башкирского происхождения. После такой страшной встряски Алеша вернулся к своему проверенному туристическому бизнесу, который хоть и не приносил ему больших доходов, но зато позволял спокойно спать. Через какое-то время он поехал во Францию погостить у своего двоюродного дяди — потомка брата Евгении, осевшего в эмиграции еще с гражданской войны. Там Алексей и познакомился со своей будущей невестой, у которой предки тоже были русскими эмигрантами. Недавно молодые люди обвенчались и поселились недалеко от Парижа. Но Евгения все еще наивно полагала, что Алеша и его супруга могут и должны жить на своей исконной родине. Виктор, конечно, понимал, что сын и новоиспеченная невестка в России никогда не осядут, но разубеждать старушку не стал, пусть надеется.
Больше всего Виктора потрясло нежелание Марины обращаться к нему даже в самые трудные минуты, когда опасность угрожала их сыну. Он бы дорого дал, чтобы узнать, какие чувства двигали ею: гордость, стремление быть сильной или ненависть, а то и презрение к человеку, бывшему ее мужем и отцом единственного ребенка. Лучше бы это была ненависть, ведь ненависть часто граничит с любовью. А вот презрение — никогда, презрение напрочь убивает любовь. «Поздно, поздно, — думал Виктор, качая головой из стороны в сторону. — Вовремя надо было разбираться в ее чувствах, в ее душе, а не строить из себя супермена…»
Именно в минуту этих болезненных раздумий и появился возле дачи серый «Жигуленок». Конечно, Виктор мгновенно взял себя в руки, встретил гостей приветливо, даже изобразил на лице улыбку. Ко времени их приезда он успел растопить камин, и теперь все трое уселись поближе к огню.
Тот факт, что Леонид привлек к участию в расследовании Ксению, вначале удивил Виктора, знающего недоверчивое отношение Станового к посторонним ушам, особенно женским. Виктор и сам считал, что приобщать к этому делу Ксению, даже несмотря на ее роль в раскрытии тайны, совсем не обязательно. Но, когда он увидел Леонида и Ксению рядом, то понял, почему Становой не захотел обойтись без ее участия. Виктор с первого взгляда разобрался, что эти люди — пара. Пусть даже пока они не связаны ничем, кроме деловых отношений, пусть обращаются друг к другу на «вы» и не позволяют себе вольных шуточек, кокетства, — все равно рано или поздно эти люди будут вместе. Леонид и Ксения нравились Виктору, он искренне желал им счастья, но и завидовал в глубине души. О себе он точно знал, что никогда уже не испытает ничего подобного — по крайней мере, на этом свете, а другой свет никому не гарантирован. «Но в мире новом друг друга они не узнали», — вспомнил он мятежно-одинокого классика и горько усмехнулся.
Когда Леонид прослушал запись разговора, первой его реакцией было удивление, обращенное к Виктору:
— Неужели ты ни о чем не знал? Ведь полтора года прошло. И что же, за это время ни Алексей, ни Марина даже не намекнули?..
— Видишь ли… — Голенищев замялся, поглядывая на Ксению, но она тактично отошла в сторону, занялась кофеваркой и чашками. — Видишь ли, я вообще-то очень редко с ними общался. У каждого из нас были свои дела. И, потом, я думаю, ни Алексею, ни Марине не хотелось меня в это посвящать. Алеша всегда стремился всем доказать, какой он умный и сильный, а потому скрывал свои беды. Может, он не хотел выслушивать моих нотаций. Ну и, естественно, убедил маму и бабушку тоже молчать.
Леонид ничего не сказал, но Виктор все равно почувствовал себя неловко, словно его упрекнули. Отведя глаза в сторону, он со вздохом проговорил:
— Конечно, я, наверное, был неважным отцом, если сын не пришел ко мне поделиться своими проблемами. Но так уж получилось, жизнь меня замотала. Алеша завтра должен приехать в Москву, тогда я с ним подробно обо всем поговорю. А по телефону, сам понимаешь, такие вещи обсуждать нельзя.
Леонид не стал выяснять причины, по которым Марина не пожелала обратиться за помощью к бывшему мужу, и Голенищев мысленно поблагодарил сам себя за то, что догадался стереть слова Евгении, относящиеся к этому вопросу.
— Ну что же, тогда версия ограбления отпадает, — заявил Становой, быстро оглянувшись на Ксению, а затем устремив сосредоточенный взгляд в окно, за
которым порывами проносился ветер и дробно стучали мелкие дождинки. — Хотя, для полной уверенности, надо бы поговорить с Алексеем. Вначале это сделаешь ты, а потом пусть Ксения подойдет к нему, как и к Чубаровой, под видом журналистки. Конечно, незнакомому человеку он не откроется, но, может быть, случайно упомянет какую-нибудь деталь, с виду незначительную, а по сути важную. Такое иногда бывает в нашем деле сыскном. Вот как в этот раз получилось: услышала беседу о Марине сотрудница Чубаровой — и подбросила новую информацию. Кстати, ты говорил, что этот скандальный журналист Щучинский писал, будто Марина встречалась с каким-то кавказцем. И было это года полтора назад, правильно? Так вот, скорей всего, она общалась по Алешиному делу, а этот папарацци случайно что-то подсмотрел. Да, ты еще предполагал, что Марину мог снабдить пистолетом ее кавказский знакомец. Но теперь всякие сомнения отпадают. Пистолет принесли убийцы.
