— Как есть все исполним, командир! — отрывисто бросил эриец, уже отдаляясь от холма, на котором сейчас находились командир и два его друга.

Через несколько часов две тысячи воинов Тира уже разбили лагерь на опушке и теперь в полной тишине грелись у наспех разведенных костров.

Тир, Сконди и Ле Криан неторопливо въехали в лес. Их проводили к «самому жаркому» костру, возле которого уже дымился походный котелок, до краев наполненный простой солдатской кашей. Война не время для изысков — не уставал повторять себе Тир, и потому солдатское варево было сейчас чем-то сродни королевскому пиру. Вот только пиром предстоящую схватку никак нельзя было назвать.

Тир и двое его друзей остались одни. Простые воины поспешили к другим кострам, дабы не мешать своим командирам принимать пищу. И Сконди уже сполна пользовался своим так называемым одиночеством, уплетая за обе щеки густое походное варево...

Среди обнаженных ветвей родился холодный зимний ветер и, проносясь над лесной речушкой, которая здесь больше напоминала веселый горный ручеек, а не исток быстрой полноводной реки, резко дохнул фирийцу в лицо, выведя его из молчаливого оцепенения. Тир как-то поежился и, не придумав ничего лучшего, как уподобиться своим друзьям и молодецки размахнуться походной деревянной ложкой, устремился к еще теплому котелку.

Трое друзей с невероятной скоростью уминали кашу. И когда котелок показал дно, все трое блаженно отвалились прямо на холодный мягкий снег.

Тир вновь оторопело уставился на небольшой ручеек протекающий как раз возле их костра. Отчего-то он не мог забыть лица, привидевшегося ему в бурных водах Сайде. Что же ты хотел мне сказать, неведомый гость?..

Молчание затянулось.

— Видимо, не зря этот лес прозвали Молчаливым, — как бы невзначай заметил Ле Криан.

— Боюсь, тебе не понравится история, благодаря которой этот лес получил свое название, — тотчас отозвался Сконди.

— Ты расскажи, а мы уже решим, — неожиданно подхватил Тир. По-видимому, он уже окончательно уверился в том, что гном знает об империи гораздо больше, чем любой другой житель этой страны. И это несмотря на то, что, по утверждениям того же гнома, он бывал в Эриу всего несколько раз!

— Гм... Раньше, еще во времена прапрадеда нынешнего императора, в этот лес тайком вывозили неугодных правителю людей, а также... нелюдей. Здесь их просто убивали; убивали вместе с возможными пособниками и свидетелями. Однако перед этим их страшно пытали. Так, что нечеловеческие крики были слышны далеко окрест... После этого местные жители и назвали этот лес Молчаливым. Считалось, что веселый, полный жизни лес вобрал в себя все страдания, всю боль обреченных на муки. И после этого замолчал навсегда. Он превратился в темное мрачное существо — язык не повернется назвать его лесом, — которому с тех пор стало безразлично все окружающее!

— Х-хорошенькая история, — зябко поежился озерник. — Всегда знал, что многие правители — изверги во плоти, и твои слова, почтенный гном, это в очередной раз доказали.

— Ну, какая есть! — надулся гном. — Любовных историй, извините, не знаю... А ты, Криан, мог бы и рассказать. Ты, как я понял, на этих историях собаку съел.

— Никаких собак я не ел, — возразил Ле Криан. Тир с недоумением уставился на двух друзей. Судя по лицу Сконди — он что-то знал о Ле Криане, но не спешил рассказывать.

— Если ты про нас все знаешь, то рассказывай, не стесняйся, — воскликнул озерник прямо в ухмыляющееся лицо гнома.

— Да что же мне рассказывать? — искренне удивился Сконди. — Это ваши с Рамалией дела — сами и рассказывайте!..

— Ну, вот уже все и рассказал, — вздохнул Ле Криан.

Тир и вовсе потерял дар речи. Ле Криан и Рамалия? Но как он не заметил раньше?!

Судя по всему, последний вопрос он произнес вслух, потому что Ле Криан, шумно вздохнув, еле слышно ответил:

— Потому что мы прятались ото всех...

— Ну, нам ты мог и рассказать, — улыбнулся Тир.

— Зачем? Вон Сконди и так все знал. Мог бы и сам поделиться своим всезнанием, — обиженно ответил озерник.

— Ты за кого меня держишь, человече? — тут же вскипел гном. — Я что, по-твоему, язык за зубами держать не умею?

— Ладно, успокойтесь вы, — встрял Тир, видя, что неожиданная новость вот-вот приведет к ссоре. — Вон уже Брабан возвращается.

Однако успокаивать их сейчас не имело смысла. Друзья буравили друг друга яростными взглядами, но при этом оба молчали. А Брабан тем временем, заметив своих командиров, устремился прямиком к ним.

Молодой командир разведки был весьма суров и обеспокоен, что означало — не так уж все хорошо в Молчаливом лесу.

— Командир! — начал эриец, как только получил сигнал говорить. — К северу от нас замечен большой отряд фирийцев. Они движутся прямо на нас. Правда, очень медленно, буквально обшаривая каждый куст.

Да, такой доклад оставлял желать лучшего. И Тир немедленно показал, что не зря назначен командиром этого отряда.

— Кто так докладывает? «Идут прямо на нас», «замечен большой отряд»... Командиру, а также любому старшему по званию докладывают совсем по-другому! — Тир так сильно старался изобразить гнев, что немедленно вызвал улыбку на лице своих друзей. Однако сам Брабан подвоха не заметил и оттого вытянулся по стойке «смирно», смущенно потупив взор.

— Мы насчитали около трех тысяч. Пешие, у каждого в поводу по два коня. В основном простые меченосцы; арбалетчиков — нет. К вечеру будут здесь, — отрапортовал Брабан.

— Кто командует?

— Высокий кучерявый воин в высеребренной кольчуге и с заддарским полутораручником на поясе. На вид — лет пятьдесят, — ответил Брабан и осторожно добавил: — Герба я не заметил.

— Однако... — присвистнул Тир. — Это кто ж к нам такой пожаловал? Неужели...

Тир, Сконди и Ле Криан недоуменно переглянулись. Естественно, они никогда не видели предводителя фирийцев, что называется, «собственными глазами». Но и того описания, которое предоставил Брабан, — хватало. Ломарк? Наместник Заддара, предавший Императора?

— Брабан, передай сотникам, чтобы готовились к бою, — отчеканил Тир. — Пять сотен обойдут фирийцев справа и, как только услышат сигнал, ударят по противнику. Остальные встретят врага грудь в грудь...

Он опять почувствовал себя в родной стихии. Как тогда, на границе Фир-Болга и Торговой Гильдии. Но теперь все было совсем по-другому — теперь он превращался из жертвы, которой кажется, что она перехитрила охотника, в самого охотника. Тир как заведенный чертил на девственном лесном снегу схемы нападения и отхода... Ломарк наступает; Тир с тысячей воинов бросается в атаку, после чего изображает бегство, но так, чтобы Ломарк устремился за ним; в это время в бой вступают пять сотен воинов, отправленных в обход, — ударяют фирийцам во фланг и, так же как основные силы, отходят на юг; разъяренный наместник Заддара кидается следом; на выходе из леса их встречает резерв Тира — полтысячи свежих воинов... В общем, на снегу все выглядело понятно и достаточно решаемо. Однако как будет на деле — Тир не знал.

Лица гнома и озерника стали и вовсе непроницаемыми. Они уже поняли — их командир и друг намерен отступить от баронского приказа: навязать противнику бой и отступать к Сайде.

— Тир, ты что, собираешься... — начал Сконди, однако осекся — Тир сейчас уже не принадлежал себе. Он принадлежал стихии битвы, стихии войны.

— И не только собираюсь — сделаю это, — отрезал Тир, и разговор оборвался сам собой.

Через час отряд эрийцев разделился на три группы и стал поджидать противника.

Вечер в Молчаливом лесу наступил мгновенно и неожиданно. Закатные лучи двух солнц вдруг спрятались за темные тучи, и лес окутала мгла. Сверху повалил густой мокрый снег, который, касаясь доспехов, тут же прилипал, окутывая стальной панцирь в ледяное его подобие.

«Все как тогда в безымянной деревне на границе с Торговой Гильдией. Только теперь нет Кальтора... Но ничего, как только окончится война, я обязательно отыщу тебя, старый друг. Пусть даже за порогом жизни — не важно, главное отыскать!.. Пройти «дорогой, в конце которой нет пути назад»?.. Что ж, и это возможно. Нет такой дороги, по которой нельзя было бы вернуться! Нет и не может быть! Так что...»