— Да как до них доберешься, если их держат за семью печатями и только их и видишь, что на разных банкетах. А любопытно все-таки, как живут на Марсе, и узнать, неужели и там облапошивают нашего брата?

В эту минуту в комнату вошел мистер Инкин.

— А мы здесь снова говорили о марсианах, — сказал ему тот, кого называли Биллем, — и подумали, что недурно было бы добраться до них. Как вы на этот счет, товарищ Инкин?

Последний устало махнул рукой.

— Что толку? Даже если они окажутся понимающими наше дело, то они беспомощны. Да и что им сказать? Что в человечестве кипит борьба? Они это видят, должны знать, но какое им до всего этого дело?

— А я все-таки попытаюсь, — сказал третий рабочий, которого постигла неудача с пропагандой «Профсоюзной образовательной лиги», Джим Гей. — Если они расскажут нам об общественном строе на Марсе — это будет иметь громадное агитационное значение.

Марсиане постепенно расширяли круг своих посещений и часто уже покидали здание института. Порою на улицах прохожие видели наглухо закрытые мчавшиеся автомобили и шепотом передавали, что это проехали марсиане. Но простому смертному они были недоступны. Марсиане вращались лишь в «высших сферах».

Джим Гей неотступно изо дня в день следил за выездами марсиан и вошел в переговоры со сторожами института. Те сообщили ему, что марсиане иногда прогуливаются по парку, прилегающему к институту. Но встретиться с ними очень трудно, так как на это время всех из парка удаляют и с марсианами остаются только господа члены института. Гуляют марсиане главным образом в вечернюю пору, когда спадает дневной свет, к которому марсиане питают отвращение.

Для Джима Гея оставался только один путь — проникнуть незаметно в парк и подстеречь марсиан там.

Несколько вечеров подряд марсиане в парке не появлялись, но наконец Джиму Гею повезло.

Свернув в одну из самых отдаленных аллей парка, он увидал марсиан, которые шли своей странной походкой, медленной и неуклюжей. Очевидно, им все еще приходилось применяться к условиям земного притяжения и соразмерять с ним свои двигательные усилия. Телохранители марсиан держались в отдалении.

Неожиданно марсиане остановились и застыли на месте. Навстречу им из-за громадного бука вынырнула темная фигура и остановила их.

— Товарищи, я хотел бы поговорить о вами, — сказала она. — Это очень важно. Но если меня заметят ваши телохранители, они вышвырнут меня за ворота. Пройдите за мной…

С этими словами темная фигура снова нырнула в темноту деревьев.

Марсиане оставались неподвижно на месте, но зато в парке произошло нечто другое. Телохранители круто свернули в другую аллею, а темная фигура внезапно почувствовала повелительный призыв снова выйти из-за деревьев.

— Кто вы? — спросили марсиане.

— Рабочий, Джим Гей.

— Почему вы раньше не хотели встретиться с нами? Они окружили Джима Гея, уставившись на него своими светящимися в темноте глазами.

— У меня нет времени, и потому я буду краток. Знаете ли вы, — страстно начал рабочий, — что вы находитесь в стане буржуазии, в стане наших классовых врагов, что вы солидаризировались с ними, что они, пользуясь вами, стараются затемнить нас, ослабить нашу борьбу, убедить всех, что вы — противники нашего пути? Знаете ли вы, что демократия, порядок, религия, даже наука служат им, чтобы оправдать эксплуатацию миллионов человеческих существ? Мы боимся, что вы можете оказать им громадные услуги, снабдив их новыми орудиями порабощения, что вы только обострите наши земные конфликты. А это возможно при нынешних правителях Земли. Может, было бы лучше, если бы вы поспешили вернуться к себе на Марс, дав горестный отчет о нашей Земле и на некоторое время позабыв о ней. Позднее, когда мы снова позовем вас, вы встретите уже освобожденное человечество, которое примет вас с невиданным еще восторгом. Но вы должны сказать нам, чего вы не сказали своим тюремщикам: кто вы, как вы живете на Марсе, что вы представляете собою? Неужели и на других планетах высокоразвитые существа живут так же, как и на Земле, где незначительная часть человечества порабощает всех остальных?

Марсиане слушали эту страстную и сбивчивую речь, как безмолвные и неподвижные машины. Невозможно было проникнуть в их мысли, в их чувства, как они формулировали для себя положение земных дел.

— Вы говорите, что мы в стане ваших врагов? — медленно ответил один из марсиан. — Но как же мы могли бы быть среди вас? Разве вы могли бы предоставить нам то, что предоставляют они: возможность ознакомиться со всеми достижениями земной культуры и наиболее полно ориентироваться в ней?

— Да, пожалуй, вы с своей точки зрения правы, — грустно ответил Джим Гей. — У них все, у нас ничего. И та страна, где мы одержали уже победу, еще не может похвастать теми достижениями техники, культуры, которые вы можете видеть здесь в Америке.

— А разве такая страна есть? — живо спросили марсиане.

— Как, разве вы о ней ничего не слышали? Вам ничего не говорил о ней в своих лекциях ученый, политик и социолог — Волслей? — спросил удивленно Джим Гей. — Ну, конечно, он умолчал, — с насмешкой продолжал он. — Сказать, что есть такая страна, где рабочие свергли их, управляют сами и хотя с неимоверным трудом, но строят новый строй, строй нового человечества, — они не посмели сказать об этом.

— Это та страна, которая представляет угрозу всему остальному человечеству, страна варварская, нищая, где господствует тирания большевиков? — последовал вопрос марсиан. — Значит мы все-таки слышали о ней!

— Да, это и есть та страна, — сказал Джим Гей. — Но я вижу огни и слышу беготню. Это ищут вас, а найдут и меня. Я не боюсь, но я должен быть у товарищей, чтобы передать им нашу встречу…

— Идите к себе, идите, все время напрягая мысль: «Я здесь», чтобы мы не затеряли вашего мозгоизлучения. Когда придете к себе, поставьте радиоприемник на самую короткую волну и ждите нашего голоса.

И было пора.

Едва Джим Гей успел скрыться, перепрыгнув через высокую стену, как к марсианам подбежало несколько человек, среди которых находился взволнованный Волслей.

— С кем вы разговаривали? — грубо спросил он марсиан.

Ответа но последовало. Марсиане медленно повернули и пошли к зданию.

Джим Гей, выполняя приказание марсиан, старался пробраться на квартиру Инкина возможно прямым путем, все время напряженно, порою вслух, повторяя: «Я здесь».

Голова у него горела, ноги не чувствовали под собою почвы.

Прохожие удивленно оглядывались на него, отпуская шутливые замечания:

— Верно, парень, ты еще здесь и не потерял себя. Гей ворвался в комнату Инкина и крикнул:

— Доставайте приличный радиоприемник, ставьте его! Я здесь… Иначе вы рискуете, что я не сдвинусь с места круглые сутки.

— В чем дело, Джим? На что вам понадобилось радио и именно у меня?

— Так просили марсиане… Я здесь… и я хотел бы созвать наших парней… Я здесь…

— Это было бы проще в редакции.

— Нет, я никуда не уйду отсюда… Я здесь, я здесь…

— Вы, Джим, окончательно рехнулись со своим «здесь».

— Я здесь… Глупости, Инкин… Я здесь… Когда еще революционер терял голову? Я здесь… Ух, больше не могу!

И Джим бросился на сиденье стула. Часа через два в комнате Инкина на столе стоял радиоприемник с рамкой и перед трубой громкоговорителя сидело несколько рабочих вместе с Джимом, бесконечно повторявшим свое «я здесь».

— Хорошо, товарищ, — раздался голос из трубы, — мы вас слышим.

— Добрый вечер, товарищи, — ответил Джим.

Между снарядом марсиан и лосанжелосским комитетом компартии Америки установилась правильная и постоянная радиосвязь.

С этого дня события начали развертываться быстро.

Если можно было не обратить внимания на ядовитую статью в «Призыве» о попытках буржуазии представить марсиан в виде соглашателей, то статья Волслея, напечатанная в один и тот же день в тысяча четыреста семидесяти распространенных американских периодических изданиях, была прочитана с глубоким вниманием всей Америкой. В статье Волслея впервые прозвучали пессимистические нотки относительно дорогих гостей с Марса.