Карты были раскрыты. Напрасно Фримен перебегал от марсиан к членам комиссии и обратно. Глаза Волслея не предвещали ничего доброго. Уайт пробормотал сквозь зубы:

— Все это проклятые социалисты!

— Благодарю вас, — быстро ответил марсианин, — мы теперь знаем, как вы называете этих людей.

— Но позвольте! — воскликнул Фримен. — Если пошло на то, я тоже имею право в некотором смысле называть себя социалистом. Здесь произошло печальное недоразумение, совершенно нежелательное. Позвольте мне разъяснить. Не смотрите на меня так дико, Уайт. Я конечно, не большевик, это слишком, но всегда признавал за рабочими право на самоорганизацию и отстаивание своих прав вплоть до политической и экономической борьбы и создания своей партии. В Англии, например, мы уже имели рабочее правительство. По нашим демократическим законам, ничто не препятствует быть президентом далее рабочему, если такова будет воля всенародного голосования. В Германии случилось, что рабочий, по профессии седельник, действительно стал президентом республики.

— И что же? — с интересом спросили марсиане.

— В том-то и суть, что ничего! — победоносно ответил Фримен. — Остался прежний порядок вещей.

— Тогда мы ничего не понимаем!

— Мой бог, что же здесь понимать! — снисходительно ответил Фримен. — Рабочие на собственном опыте поняли необходимость классовой солидарности, поняли, что выше их классовых, рабочих интересов имеются национальные, государственные интересы. Наконец у вас неверное представление о рабочих. Это люди вовсе не порабощенные, не рабы. У них все права, что и у господствующих классов, та же свобода. Они живут на плоды своего труда — и это вполне естественно.

— А есть, которые живут на плоды не своего труда?

— Таких людей в американской демократии нет. Мы исключительно трудящийся народ. Все трудятся, только есть же разница и в самом труде…

— Мы это знаем, — перебил его марсианин. — Одних вы называете просто рабочими, других почему-то — отцами, хозяевами, организаторами труда. На вашем курьезном языке вы полагаете, что трудятся и создают только вторые. У вас не рабочие построили пирамиды, здания и дворцы, а Хеопс, мистер Джонсон, инженер Робинсон, битву при Маренго выиграл Наполеон и даже мир создало одно какое-то существо, да еще самым удивительным образом только словом. Нет спора, здесь звучит у вас чрезвычайно высокая оценка значения слова, разума, организации, но тогда нам непонятно, почему работа словом и разумом совместима с тем, что вот этот громадный дом, как мы узнали, принадлежит одному человеку.

Здесь марсианин сделал жест и указал на небоскреб, высившийся вдали.

— Вот видите, — пожал плечами Уайт, — рассуждают, как форменные социалисты.

— Капиталисты дают возможность рабочим приложить свой труд к созданию этого дома, — поучительно ответил Фримен. — Этого не понимают некоторые элементы и стараются возбудить недовольство. Но вы сами только что слышали, что эти недовольство и недоразумения — причем право иногда бывает и на стороне рабочих — имеются только до того момента, когда обществу начинает грозить опасность. Тогда нет рабочих и хозяев — имеется народ, который может поручить управление собою даже рабочему.

Волслей и Уайт одобрительно посмотрели на Фримена.

— И как в обществе мы стремимся поддержать справедливый порядок между рабочими и хозяевами, так точно стремимся поддержать мир и среди всего человечества. Американцы — исключительно миролюбивая нация. В этом смысле нужно понимать слова Волслея и Уайта о противообщественных элементах, которые стараются внести раздор в среду человечества. С ними мы боролись и будем бороться…

Последние слова Фримена были покрыты рукоплесканиями всех членов комиссии. Марсиане ничего не возразили, только пробормотали:

— Странное общество, очень странное…

В газетах отчет об этом собеседовании носил, конечно, совершенно другой оттенок, заставивший «Призыв» на время прикусить свой ядовитый язык. Из отчета явствовало, что марсиане — открытые соглашатели, сторонники классовой солидарности и привилегий отцов, хозяев, капиталистов и… как там их называют…

На это «Призыв» ответил лишь: «Долой соглашателей, долой марсиан!» Зато другие органы печати ликовали. Поток приветственных телеграмм снова увеличился. Были они получены от Американской федерации труда, английского Генсовета, немецкого АДГБ, Вандервельде, берлинского «Форвертса» и даже русского «Социалистического вестника». «Форвертс» зачислил марсиан в число своих почетных сотрудников, итальянские фашисты прислали членский билет с адресом, в котором говорилось, что марсиане поняли идеал человеческого общества — необходимость благожелательных, патерналистических (отцовских) отношений между классами. Отозвался даже римский папа, приславший марсианам свое папское благословение, с указанием, что они оказались подлинными христианами, познавшими, что все мы братья и сыны перед лицом бога.

Но самый большой восторг вызвали телеграммы пяти лордов и десяти графов о решении, под влиянием марсиан, войти в «Лейбор парти». В самой Америке один из финансовых королей заявил, что в социализме есть что-то приемлемое и для деловых людей. Они первые готовы строить социализм, если последний будет настоящим делом и окажется пригодным в земных условиях. Стальной король, который на основании евангельских изречений доказывал, еще до прибытия марсиан, что восьмичасовой рабочий день покушается на его законную прибыль и развращает рабочих, которые не знают, что делать со своим свободным временем, теперь на основании текстов того же евангелия стал доказывать, что восемь часов работы необходимы, так как при них рабочие остаются порядочными рабочими и не слушают красных.

В маленькой квартире мистера Инкина собралось несколько человек.

Это были крепкие, грубые люди, не успевшие скинуть с себя своих обычных рабочих костюмов.

Самого мистера Инкина на квартире еще не было. Он заканчивал редактирование очередного номера газеты. В соседней комнате лежала больная жена Инкина.

Присутствующие разговаривали вполголоса.

— Что вы мне говорите об едином союзе, Билль? — горячился один из присутствующих. — Я знаю, по крайней мере, — если меня наняли на фабрику помимо профсоюза, так если я сорвусь, то по своей вине, а не по предательству этих союзных молодчиков. Мы начали стачку, доводим ее почти до победы, как дураки, гурьбой идем в союз, чтобы он помог нам и в дальнейшем защищал наши права — и на тебе! По договору союза с предпринимателем мы должны стать на работу, потому что у союза имеется уже соглашение, и он не хочет ломать его из-за нас. Мало этого, он превращается в настоящий «компанейский» союз, через который предприниматель диктует свои деловые работы на фабрике. И выходит: профсоюз — первый штрейкбрехер и приказчик капиталиста. Не пойду я в такой союз и останусь в своем, хоть небольшом, но революционном.

— Товарищ, вы рассуждаете слепо. Виноват не профсоюз, а люди, сидящие в нем. В профсоюзе должны быть свои люди.

— Попробуйте провести их! В первую очередь вы ознакомитесь с бесплатной квартирой со столом.

— Я пытался провести в соседнем городе одну из резолюций «Профсоюзной образовательной лиги». Не прошло суток, как меня, с железнодорожным билетом за счет города, вышвырнули за пределы округа, пригрозив, что, если я явлюсь еще раз, мне пересчитают все ребра. А ребята там славные и не раз просили прислать к ним нашего организатора. Но их сбили с толку этими марсианами, будь они неладны! Скажите, ребята, а не новая ли это штука буржуазии и нет ли тут простой кинематографической съемки? Больно подозрительно, что марсианам непонятны насилия и классовая борьба! Как будто законы буржуазии — не сплошное насилие, как будто у них нет таких невинных вещей, как тюрьмы, резиновые палки, черные списки, как будто мы, а не они ведут войны! Черт возьми, неужели марсиане, если они таковы вправду, такие же дураки, как и наши соглашатели, которых водят за нос разные Фримены и Волслеи? Обидно!