Почти через неделю после свадьбы, в пятницу, около полудня, в спецотдел ввалился Игорь. Без стука, ему же можно. Я повернулся, а он, глядя на меня изумлёнными, я даже сказал бы, выпученными глазами, воскликнул:

– Боря, мне нужно с тобой срочно поговорить!

Художники встали, а это были дядьки за сорок, причём отличные, весёлые мужики, ругавшие меня за то, что я занимаюсь всякой ерундой вместо того, чтобы поступить в художественное училище и стать живописцем. Или графиком. На худой конец дизайнером. Поднимаясь из-за стола, я сказал:

– Дядь, Вов, да, вы сядьте, мы с товарищем выйдем. – Вытащив Игоря во двор, я спросил его, направляясь к беседке – Ну, что у тебя там ещё стряслось. Сказал же я твоему полковнику русским языком, что вашими «Волжанками» займусь после Москвы. Игорь, ты же понимаешь, как это для нас важно, пригнать в столицу помимо дорожных мотоциклов, ещё и два мощных, военных трёхколёсника. Это же базовое шасси и на него мы сможем устанавливать любые движки и любые обвесы. Поэтому у меня каждая минута сейчас на счету, а ты отрываешь меня от работы. Что, трудно вечером ко мне домой приехать?

Нет, я, конечно врал ему, но на работу сегодня заявился действительно не выспавшись. Вчера Игорь, одетый в тёмный костюм, замахал руками:

– Боря, я не об это хочу с тобой поговорить! Понимаешь, я сегодня проходил медосмотр. Я абсолютно здоров.

– Кто бы в этом сомневался! – Сердито воскликнул я, потирая рукой левый бок, по которому когда-то саданул этот двухметровый верзила – Тобой, блин, тигров-людоедов пугать можно.

Игорь, подсаживаясь к столу в беседке, взмахнул руками и снова возбуждённо воскликнул:

– Боря, ты не понимаешь! У меня же была без пяти минут прободная язва и нефрит почек, пусть и не в самой тяжелой форме. Последствия моей загранкомандировки в Канаду. Теперь ничего подобного нету и профессор Гирин, Алексей Викторович, начальник нашей медчасти, просто офанарел. Боря, расскажи мне честно, откуда у тебя этот китайский трактат.

Н-да, так я и думал, что вся эта китайская фигня вылезет мне боком. Хотя с другой стороны Виталька Москвич, с которым я действительно подружился в то лето, ведь приехал с родителями не в бабулину деревню, а в соседнюю, только от той деревни остались одни фундаменты, да, несколько полуразвалившихся печей. Её немцы в войну дотла сожгли. Хорошо, что хоть не вместе с жителями. Виталькины родители сняли на лето пустующую избу на краю деревни, хозяева которой подались по весне в город и попросили соседей присмотреть за ней, и никто даже не знал толком, кто они такие. Даже я не знал Виталькиной фамилии, а мы с ним действительно в то лето и на сенокос ходили, и в гараже с железками возились, всё мечтали немку починить, и даже боролись на речке. Москвич год ходил в секцию вольной борьбы, но хотя и был старше меня, так и не смог одолеть, я был сильнее него физически и немного выше ростом. То, что его отец полковник из штаба погранвойск, уже я сам придумал. Вздохнув, я посмотрел на Игоря своими голубыми брызгами и ответил:

– А ведь я и сам не знаю даже фамилии Витальки. Его родители с деревенскими общались мало, всё больше огородом занимались и садом, а отец так и вовсе то приезжал, то уезжал. Там же в семи километрах железная дорога и даже не станция, а полустанок, но поезда там часто останавливаются. Сел в поезд, дал проводнице червонец, и ты через пять часов в Москве. Кто знает, кто они такие на самом деле. Может быть инопланетяне. Ты же видел мою тетрадку, в которую я трактат переписал и рисунки из него срисовал. Это всё, что у меня осталось на память об этом парне, Игорь. Так ты что, считаешь, что это я тебя вылечил? Игорь наклонился и сказал:

– Боря, это не я считаю так, а профессор Гирин. Он сказал, что на меня было оказано какое-то воздействие, имеющее мощнейший терапевтический эффект, в результате которого сердце у меня теперь работает, как плунжерный насос, объём лёгких увеличился на семнадцать процентов, но самое главное даже не то, что бесследно исчезла язва желудка, а то, что мои почки абсолютно здоровы. Боря, почки так просто, сами собой, не лечатся, а ещё я по мнению профессора помолодел лет на пять и мы с тобой прекрасно знаем, что это было за воздействие. В общем, парень, поехали к профессору Гирину, он ждёт, но сначала давай заедем к тебе домой и возьмём карты и трактаты. Вася-сан пусть пока остаётся у тебя дома. Тут же ощерившись, я ехидно сказал:

– Хрен вы у меня заберёте Васю-сана. Мама на нём одёжу примеряет и я каждый день на нём тренируюсь. Своего Василия как-нибудь сделаете. – И признался – Егор, вот чувствовал же я, что в этом трактате медицины куда больше, чем боевой фигни.

Через час двадцать я сидел в кабинете Алексея Викторовича и рассказывал ему, как в мои руки попали двадцать семь машинописных листов с рисунками, отпечатанных на пишущей машинке с латинским шрифтом на хорошей, белой бумаге, вложенных в скоросшиватель. Показал я ему и свою тетрадку в двадцать четыре листа, на обложке которой было написано крупными буквами: – «Дневник моей жизни в деревне». Когда-то я забыл взять с собой эту тетрадку и потому дневника в деревне не вёл, других забот хватало выше крыши. Профессор, прочитав сначала текст из тетради, написанный мелким, убористым почерком без единой ошибки, затем перевод, распечатанный на пишущей машинке «Эрика», поразившись изяществу моих рисунков, а я даже скопировал китайские иероглифы, спросил меня:

– Молодой человек, как же вы отважились применить знания, почерпнутые вами из этого трактата, на своём друге?

– Друге? – Изумился я и воскликнул – Пусть он лучше сам расскажет! А то если я начну, вы назовёте меня юным грубияном. Игорь кашлянул в кулак и честно признался:

– Товарищ генерал, мы тогда были с Борисом злейшими врагами. Понимаете, я влюбился в его невесту и совсем обезумел от страсти, стал преследовать её везде, где только мог, а за несколько дней до их свадьбы получилось так, что я встретился с Борей в спортзале и Ирочки рядом с нами не было. В общем мы с ним дрались там, как два лютых врага и я его очень сильно избил, но у этого парня сила воли такая, что он кого угодно порвёт. В том поединке я сильно повредил ему голеностоп и потому Борису уже ничего не оставалось делать, сражаться ведь в полную силу он уже не мог, как применить приёмы тайчи. Я тут же сказал:

– Алексей Викторович, я сделал это в первый раз, но никогда бы не применил эти девять шагов в глубокий сон в отношении советского офицера, если бы не испробовал на другом человеке ещё один комплекс ударов, полностью парализующий человека.

После этого я рассказал о том, за что и как именно опусти Шныря и что из этого вышло, а вышло вот что, уже через три недели воры его зарезали, как свинью. Профессор внимательно выслушал меня, кивнул и спокойным голосом сказал:

– Что же, собаке собачья смерть, Боря. Ты поступил с ним хотя и жестоко, но всё же правильно. Мерзкий человек был. Хорошо, Борис. Как я вижу, ты специально изготовил второй экземпляр, по всей видимости для советской медицины. Раз так, я предлагаю тебе провести клинические испытания этого терапевтического метода. У меня есть семь пациентов, которых или под нож класть, или отдавать в твои юные, но уже очень умелые руки. Правда, для начала я хочу посмотреть, как действует на человека твой парализующий комплекс. Это меня интересует, в первую очередь, как военного врача. Капитан Некрасов, вызовите сюда кого-либо из ваших волкодавов.

Это профессор правильно придумал, на Игорьке мне совершенно не хотелось проделывать опытов. Он взял трубку, позвонил куда-то и приказал капитану Звягинцеву срочно явиться в медчасть управления и сказал, что тот явится через пятьдесят минут. Профессор кивнул и углубился в чтение первоисточника и читал его очень быстро. При этом на его лице читалась целая буря чувств. Он то и дело восклицал: – «Великолепно! Блестяще!», ну, не знаю, наверное медику виднее. Лично я ничего очень уж великолепного в этом трактате не нашел, кроме того, что с его помощью можно было доставить человеку массу неприятных ощущений, но это если пользоваться только его первой, сугубо боевой и жестокой частью. Там что ни удар, то хана какому-нибудь внутреннему органу. Вскоре прибыл капитан Звягинцев и я одарил Игоря таким взглядом, что чуть пол башки ему не снёс. Уж на что мой новый друг был верзила, Володя Звягинцев даже рядом с ним казался титаном, возле которого вертелся карлик.