Точно такая же картина наблюдалась на любом другом предприятии. Прошло всего чуть больше месяца, как были сданы в эксплуатацию первые предприятия, а потому далеко не все из них начали выпускать продукцию. Зато на каждом в экстренном порядке европейцы учили сенегальцев работать за станками. Вот тут-то и пригодились сенегальцам знания полученные во Франции, ведь первые заводы как раз и были построены для них, а они ещё в Париже и Лионе, Марселе и Руане собирались в группы по пятнадцать, двадцать человек, чтобы стать коллективными собственниками какого-нибудь завода. Так можно было гораздо быстрее приступить к работе, но и они не отказывались от управляющего-европейца, поскольку прекрасно понимали, что без него им будет просто не обойтись. Что же, тем самым выстраивалась совершенно новая система взаимоотношений между людьми и в первую очередь европейцы оценили это лучше кого-либо. Всего-то прошло три месяца, ничтожно малый срок, но в Сенегале уже появились первые чернокожие американцы, а также наблюдатели из Индии и Китая, пока ещё не переселенцы. В Соединённых Штатах первыми «встали на крыло» те негры, которые имели хоть какое-то образование и специальность. Им тоже хотелось стать если не хозяевами предприятий, то хотя бы управляющими чужих компаний, но я, памятуя об обещании, данном Америке в лице Генри Киссинджера, распорядился предоставлять им кредиты на общих основаниях с сенегальцами, что только подстегнуло процесс репатриации.
Да, всего за каких-то три месяца нам удалось сделать в Сенегале очень многое, но самым главным я считал следующее, мы дали сенегальцам удочку, чтобы ловить рыбу, а к ней сковородку и печку, чтобы эту рыбу пожарить, съесть самим и накормить ещё кого-либо, и вместе с тем мы дали им Мамму Гею, самую лучшую в мире учительницу и советчицу. Мамма Гея, так назвали компьютерные консоли сами сенегальцы, первым делом знакомилась со своими пользователями и расспрашивала их о семье, соседях, личных привычках, мечтах и желаниях, после чего, не говоря ни единого слова о политике, принималась объяснять и показывать на экране, как нужно управляться с тем оборудованием, станками и материалами, которые находились поблизости. Сенегальцы пришли от Маммы Геи – на вид красивой негритянке лет тридцати, одетой в национальный наряд, в изумление. Ещё бы, ведь её первыми словами были – «Я научу». И Мамма Гея учила всех так, что не научиться было крайне сложно. Сенегальцы, вернувшиеся из Франции, где они уже работали на компьютерных консолях, увидев Мамму Гею и пообщавшись с ней, также стали относиться к ней, как к матери и учительнице. Более того, белые люди тоже стали называть компьютерную консоль Мамма Гея, а некоторые даже признавались мне, что испытывают по отношению к ней чуть ли не сыновьи чувства.
Ещё большее впечатление Мамма Гея производила на арабов. Поначалу как Муаммар Каддафи, так и король Мулай, отнеслись резко отрицательно к тому, что Гея обратилась к ним с экрана в виде собирательного образа арабской матери семейства и потребовали, чтобы она предстала перед ними в облике мужчины. Ага, как же, не на ту напали. Поговорив с ней около часа и убедившись, что лучше неё Коран знает только пророк Магомет и что она толкует его не хуже любого имама, оба быстро успокоились. Зато когда Мамма Гея стала общаться со своими пользователями, а такое общение проходило один на один, то даже самые упёртые и твердолобые муллы приходили к выводу, что имеют дело с мудрейшим существом. Мне не пришлось предпринимать никаких усилий к тому, чтобы марокканские и ливийские женщины получили разрешение работать на фабриках, пусть пока что и в отдельных цехах. Самой большой проблемой, с которой Человечеству предстояло начать бороться уже сейчас и о которой я мог разговаривать открыто и ничего не таясь только с Индирой Ганди и Мао Дзэдуном, было планирование семьи и снижение рождаемости. Они это прекрасно понимали, а вот арабы всё перекладывали на волю Аллаха.
Лично для меня это тоже была ещё та проблема, ведь я прекрасно знал, что мне суждено иметь минимум семерых детей, а потому не мог заявить об одном очень важном аспекте человеческого бытия. Любая женщина, ставшая куэрниной, могла играючи справиться с проблемой планирования семьи. Для этого ей даже не нужно было прилагать каких-то особых усилий, а всего-то и сделать, что нажать на несколько нервных узлов пальцами особым образом. Куэрнинг уже практиковало свыше ста пятидесяти миллионов человек во всём мире, а вот куэрнов-целителей было пока что очень мало, всего чуть более трёх миллионов. Хорошо, что не мне «выпала честь» заявить о том, что женщины могут предохраняться от нежелательной беременности без какого-либо вреда для своего здоровья легко и просто. Академик Гирин собирался заявить об этом первого июня, на Всемирном Конгрессе Целителей, который должен пройти в Пекине уже через месяц. Китай и Индия, где чуть ли не круглосуточно работали самые большие отряды куэрнов-целителей из Советского Союза, уже приняли решения о планировании семьи на государственном уровне, так что дело осталось за малым, побудить к тому же правительства стран исламского мира, иначе быть большой беде, ведь всего за каких-то два года дряхлые старики и старухи, стоявшие на краю могилы, благодаря куэрнингу превращались в цветущих людей среднего возраста и для этого требовалось только одно единственное средство – полноценное питание.
Хотя лов рыбы с помощью новых траулеров в Сенегале и Марокко шел всего месяц, результат уже был весьма ощутимым и поскольку этот процесс полностью контролировался Геей, оскудение Мировому океану не грозило. Главное не загрязнять его, а уж Мамма Гея сама могла позаботиться о том, чтобы в трюмы закладывалась только обезглавленная и выпотрошенная рыба с таким расчётом, чтобы рыбьи головы и потроха, за исключением печени рыбы некоторых пород, перемалывались в фарш и сбрасывались в океан на корм другим рыбам. В общем ни о каком хищническом, бесконтрольном лове рыбы не шло и речи. Зато выловленная в океане и доставленная на берег рыба превращалась в изумительные консервы, балык и рыбу горячего копчения. Мы приехали на пустынный берег Атлантического океана на доброй дюжине машин, разбили огромный шатёр, подняли его стенки, чтобы любоваться пейзажем, поставили столы и кресла, и, вволю накупавшись, приступили к трапезе, а точнее к дегустации рыбных консервов. Вытащив из коробки продолговатую золотисто-розовую банку, изготовленную из асфальтеновой фольги, легко поддававшейся рекуперации, я прочитал название:
– Королевский дорадо, жареный в оливковом масле. Ребята, звучит неплохо, вот только очень похоже на Эльдорадо.
Огюст Сен-Клод отобрал у меня банку, вскрыл её, потянув за широкий язычок, и нравоучительным тоном сказал:
– Борис, Эльдорадо это та чудесная страна, которую искали испанские мореплаватели. Они считали, что смогут там пить каждый день эль и есть жареного дорадо. Между прочим, эта рыба любимое блюдо римских императоров. В Древнем Риме строили бассейны с морской водой, чтобы разводить в них дорадо.
Отобрав у французского посла банку, я вооружился вилкой и через несколько секунд понял, как у испанских мореплавателей, так и у римских императоров, губа была не дура. Впрочем, все остальные консервы оказались ничуть не хуже, но больше всего мне понравился балык из каменного окуня, да, и балык из океанского угря тоже оказался замечательным. Тем более, что балыки уже нарезали на ломтики и запечатали в вакуум-упаковку. Все морепродукты, изготавливаемые на наших заводах, имели совершенно иную упаковку, нежели обычная. Асфальтенка сказала своё слово в деле производства пищевой упаковки. Из неё изготавливали тонкий золотисто-розовый пластик, который в несколько раз превосходил по прочности обычную пищевую жесть, и рыжеватую прозрачную плёнку для вакуум-упаковки. Как на одних, так и на других упаковках было написано, что в обычных условиях они ничем не разлагаются, но углеводородные заводы охотно покупают упаковочные материалы у населения по цене два франка за килограмм. Мы даже раздавали бесплатно специальные мешки с клапанными застёжками для их сбора. На них была напечатана благодарственная надпись и мы благодарили французов за то, что они тем самым не загрязняют свою страну, а также за то, что они не засовывали в наши мешки стекло и жесть.
