Репортёры, услышав про ремонт карбюратора с завязанными глазами, тут же оживились. Моё пожелание было выполнено в течении десяти минут и я за это время успел выпить чашку кофе. После этого генерал Паскаль лично завязал мне глаза и на стол передо мной положили карбюратор, пахнущий ацетоном. Ощупав его, я тут же радостно воскликнул:
– «Солекс-124»! Хо-хо, малыш, сейчас мы посмотрим, что с тобой сделал тот злыдень, в машине которого ты стоял…
Быстро разобрав карбюратор, я нашел неисправность, заменил сломанную деталь, протёр ветошью внутренности карбюратора, продул его трубки и едва ли не быстрее собрал, после чего отрегулировал и громко сказал механику:
– Мсье, скажите водителю той машины, на двигателе которой стоял этот карбюратор, чтобы он плавнее нажимал на педаль газа и не переполнял камеру бензином. Хотя это всё уже в прошлом, сейчас двигатель станет заводиться у него с полоборота. Может быть поэтому следующий вопрос мне был задан на автомобильную тему:
– Мсье Картузов, я Леон Паррель, телевидение Марселя. Вы, как я посмотрю, действительно очень опытный автомеханик и, наверное, не обманываете нас. Скажите, о каком двигателе вы ведёте речь? Как он будет выглядеть и какова у него будет мощность? Поведайте об этом хотя бы в общих чертах. Широко заулыбавшись, я тут же спросил:
– Мсье Паррель, вы видели когда-нибудь газовый баллон? Ну, тот, который обычно применяется в быту, он примерно вот такой высоты и вот такого диаметра. – Я показал примерные размеры баллона, а репортёр закивал в ответ – Так вот, мой новый двигатель будет немного меньше, но при этом он будет иметь мощность в тысячу двести лошадиных сил и раскручиваться до двадцати пяти тысяч оборотов в минуту. Гоночный автомобиль с таким двигателем сможет развивать скорость в восемьсот километров в час, но только на специально оборудованных трассах и это будет не какой-то там реактивный двигатель, поставленный на четыре колеса. Поэтому я поставлю на него ограничитель скорости. Думаю, что четыреста километров в час будет в самый раз. Это будет двигатель для гоночного автомобиля Формулы-1. Он будет иметь рабочий объём в три тысячи кубических сантиметров, но в отличие от обычного двигателя, расход топлива на нём ожидается вдвое ниже. Для супербайка я построю двигатель размером с обычное ведро, но он будет иметь мощность в четыреста лошадиных сил и как знать, может быть поедет даже быстрее, чем новый гоночный автомобиль моей конструкции. Правда, даже я не отважусь проехать на нём с такой скоростью. Хотя как знать. От Карузо можно ведь ожидать чего угодно.
– От Карузо? – Удивился репортёр, понимающе закивал головой и сказал – Таково, наверное, ещё одно ваше прозвище. Хотя это и звучит фантастически, я постараюсь убедить себя, что так оно и есть, ведь мне уже доводилось несколько раз прокатиться на «Метеоре-Альфа». Борис, вы говорили, что эти двигатели будут многофункциональными. На какие транспортные средства их ещё можно будет поставить? Самолёт, вертолёт, что ещё? Слегка разведя руками, я усмехнулся и сказал:
– Да, хоть трактор или подводная лодка, мсье. Правда, двигатель на подводную лодку я стану строить только тогда, когда правительство Франции закажет кораблестроителям не боевую подводную лодку, а подводный танкер для перевозки нефти, которому не будет страшен никакой шторм. Думаю, что в обозримом будущем этого не произойдёт.
После этого я ответил ещё на десяток сугубо технических вопросов и комиссар Лагранж, посмотрев на часы, сказал:
– Всё, дамы и господа, время истекло. Мы благодарим вас всех за внимание. Извините, но нас ещё ждут дела. Прощайте.
Мы вышли из конференц-зала первыми и как только поднялись в кабинет комиссара Лагранжа, генерал спросил меня:
– Борис, кому это в Советском Союзе пришло в голову сравнить Наполеона и Сталина?
Глядя на генерала с улыбкой, я положил свой шлем-интеграл на стол, усмехнулся и коротко ответил:
– Мне. – Немного помолчав, я добавил – Обе эти фигуры удивительно противоречивы, генерал. Что Наполеон, что Сталин одновременно маньяки и гении, почти провидцы и потому полны какой-то тайной мистики. Они оба жили на переломе эпох и с той же энергией, с какой творили великие дела, совершали чудовищные ошибки, но всё же скорее потому, что не имели в своём окружении действительно талантливых помощников и потому были вынуждены либо учиться на бегу, либо принимать решения интуитивно. Но ведь никто не сможет опровергнуть главного, они оба создали великие империи, глядя на которые, трепетал весь остальной мир. Честно говоря, я не хотел бы жить ни в наполеоновской Франции, ни в сталинском Советском Союзе, но нам с вами повезло, мы живём в таких странах, которые находятся на подъёме, но как Советский Союз, так и Франция находятся на пороге кризиса нам нельзя в него входить. Зато если наши страны найдут общий язык, то они не дадут кризису разразиться. Генерал удивлённо воскликнул:
– О каком кризисе ты говоришь, малыш?
– Вестимо о каком, об экономическом. – Ответил я ему по-русски и добавил – Да, к тому же системном. – После чего, нахально ухмыльнувшись, сказал – Генерал, спишите эти слова на мою гениальность. А если честно, как это ни странно, но я очень много думаю о том, каким путём должен идти мир. Ваш капитализм, генерал, это такое дерьмо, что даже страшно подумать. Вы ведь зачастую вынуждены обслуживать вовсе не интересы Франции, а интересы французских корпораций. Вам нужна мощная сырьевая база и вы лезете в Африку. Когда ваша экономика была на подъёме, вы ввезли в страну рабочих из Африки и поселили их в отличных домах, но ведь они никогда не станут такими французами, за которых вы захотите проливать кровь, генерал. Они чужие для Франции и останутся таким всегда. Вам нужно их хорошенько отблагодарить, дать каждому по автомобилю, вручить пачку денег и отправить обратно в Алжир, Марокко, Камерун, Сенегал и во все остальные страны. Вам нужно заставить французов работать самих на заводах и фабриках, ведь уже выросло послевоенное поколение и ваша страна больше не нуждается в рабочих руках из Африки. Вам нужно возвращать гастарбайтеров на их историческую родину, иначе Францию ждут страшные времена. Они ведь наплодят вам такое количество бездельников, которые вас просто сожрут и через пятьдесят лет в соседних странах будут говорить так – Париж? О, это тот город, в котором когда-то жили французы. Зато если вы объявите программу развития экономики Африки путём возврата на чёрный континент квалифицированной рабочей силы и дадите этим людям возможность трудиться на национальных предприятиях, которые сможете построить вместе с Советским Союзом, то ничего плохого не случится. Кроме того, что Франция сможет действительно цивилизовать чёрный континент, а это не есть плохо, это как раз то благо, которое вы способны совершить. Но самое главное, вы не дадите всей европейской цивилизации войти в затяжное пике страшного, жутко разрушительного по своей силе и к тому же ещё и продолжительного экономического кризиса.
Оба француза, далеко уже не юноши, слушали меня буквально остолбенев и чуть ли не вытаращив глаза, а когда я умолк, то генерал Паскаль, нервно потирая руки, воскликнул:
– Борис, кто ты такой, чтобы говорить о столь серьёзных проблемах так просто и ясно? Это не слова восемнадцатилетнего юноши. Такого я не слышал даже от учёных мужей.
– Генерал, – сказал я со вздохом и, протягивая ему свой советский паспорт, добавил, – загляните в мой паспорт и убедитесь в том, что мне восемнадцать лет. Если вы не верите своим глазам, то отведите меня к любому опытному дантисту и он скажет вам, что по состоянию зубов Борису Картузову не больше восемнадцати лет. У себя дома я тоже сталкивался с тем же самым, кому не скажи, что мы живём в переломное время и находимся на середине длинного моста с трещиной, и её нужно срочно заделать, иначе мы свалимся в пропасть, так никто не хотел в это верить ровно до тех пор, пока в Кремле до этого не додумались без меня.
Жан-Жак Паскаль потёр рукой подбородок и вопросительно посмотрел на своего нового напарника и тот чуть заметно кивнул ему. Повернувшись ко мне, генерал спросил:
