Через полчаса после того, как мы выехали из Ленинакана, я остался в купе один. Николай с Ниной пошли в соседний вагон, а Семён вышел в коридор. Перед этим мы тепло попрощались и Нина даже поцеловала меня. Как только они ушли, я сразу же достал вторую сумку и принялся готовиться к предстоящему побегу. Первым делом я переоделся в свой гоночный, защитный кожаный комбинезон вишнёвого цвета. Думаю, что меня в нём будет видно очень хорошо. Мне уже сообщили, что на сопредельной стороне всё тихо и там, где мне предстоит нагло перейти через границу, на сопредельной стороне нет ни души. С той стороны меня страховали мои старые друзья с нашим турецким агентом, а с этой сразу четверо снайперов, готовых снять кого угодно на турецкой стороне огнём из эсвэдешек. Надев на себя гоночный комбинезон и поликарбоновый шлем-интеграл, я быстро собрал три части шеста пятиметровой длины. Он тоже был изготовлен из поликарбона. После этого я надел на себя рюкзак с вещами, взятыми в дорогу и принялся ждать сигнала, поглядывая на швейцарские часы, подаренные мне Георгием Ивановичем. Через тридцать две минуты Семён, увидев через окно маяк, постучал в дверь купе и я немедленно вышел.
Отдав Семёну честь, я бесшумно бросился к тамбуру и, как только оказался там, открыл дверь и принялся собирать шест. На бегу мне будет некогда это делать. Из соседнего вагона в тамбур вышел Николай, которому Нина уже поставила фингал под глазом, так как я наотрез отказался делать это. Хлопнув его рукой по плечу, я встал у открытой двери наизготовку и стал всматриваться в контрольно следовую полосу и заграждение из колючей проволоки. Специально для меня этой ночью в полозе малозаметного заграждения был сделан проход. За триста метров от него был установлен первый сигнальный маяк, блестящая консервная банка, а за сто второй, ещё одна. Сам проход десятиметровой ширины, тоже был обозначен маяками, но уже из сорванных веток полыни. Как только я увидел первый маяк, Николай похлопал меня по плечу и тут же заорал диким голосом:
– Стой, сука! Ты куда это бежать собрался!
Думаю, что через открытую дверь его услышали все пассажиры нашего вагона. Я моментально шагнул вперёд и высунул шест наружу почти полностью, а Николай быстро присоединил к нему оставшуюся треть, состоящую из двух трубок. Как только он упал, навалившись спиной на дверь, ведущую в соседний вагон, я немедленно ускорился, пока что не на максимум, а только в пять раз. Этого уже хватило, чтобы все звуки сделались басовитыми и жутко протяжными. Нет, время не стало идти при этом медленнее. Просто вся моя нервная система, метаболизм, со всеми обменными реакциями, стали работать в пять раз быстрее и втрое сильнее. Мои мысли тоже побежали быстрее, а зрение резко обострилось и потому поезд резко сбросил скорость. Я видел, как метрах в семидесяти от насыпи, на коричневом столбе сидит большой орёл и осматривает окрестности, не появится ли где суслик или заяц, чтобы взлететь, поймать его и слопать. В состоянии ускорения всех функций организма, я мог пересчитать на этой большой и сильной птице все пёрышки и даже увидел, что по желтоватому клюву орла ползёт какое-то насекомое. Поэтому второго маячка, консервной банки из-под венгерского зелёного горошка, повёрнутой донышком к поезду, я ждал долго.
Когда же я увидел её и основательно рассмотрел, то встал поудобнее, наполовину высунулся из поезда, мощно оттолкнулся и прыгнул вперёд по ходу движения, отправив своё тело в плавный и неспешный полёт. Оттолкнулся я очень хорошо и отлетел от поезда метров на пять. Земля, а точнее крупные каменные глыбы, медленно плыли мне навстречу. Уже в полёте я увидел снайпера, устроившегося меж двух больших камней прямо за кустом полыни. Он лежал метрах в тридцати и я никак не мог его зацепить, но пробежать мне придётся прямо перед ним. Снайпер, мужчина лет тридцати, был одним из тех куэрнов-ликвидаторов, которому вскоре придётся отправиться за границу, чтобы исполнить свой долг перед Человечеством. Он внимательно вглядывался через оптический прицел в то, что творилось на сопредельной стороне в его секторе ответственности. Ну, как раз там ничего не творилось. Если с нашей стороны вдоль границы проезжали на машинах или проходили пешком пограничные наряды, не говоря уже о пограничниках, находящихся в секретах и внимательно наблюдающих за тем, чтобы в Советский Союз из Турции не пролезла какая-нибудь вражина, то на сопредельной стороне я, как ни старался, ни увидел ни единой души, кроме Игоря, лежащего за каким-то кустом в трёх километрах от границы и наблюдающего за поездом в мощный импортный бинокль. Буржуй!
Моя нога, обутая в прочную мотобутсу с подошвой из прочнейшего асфальтана с резиново-поликарбоновым наполнителем, соприкоснулась с гранитной глыбой, прочно и уверено встала на неё и я снова оттолкнулся ногой и взлетел в воздух. Как я и говорил об этом Нине, мне понадобилось всего семь длинный прыжков, чтобы я спустился с откоса под острым углом к железнодорожному полотну. Мимоходом я успел снова посмотреть на своего коллегу по палаческому ремеслу, такая уж нам выпала доля, промчался перед ним и, как только соскочил на ровную каменистую почву, вышел из ускорения. Первыми на место вернулись привычные звуки, затем погасло моё серхзоркое зрение, а потом ко мне вернулось обоняние. Попутно я успел сделать с десяток шагов по направлению к проходу через малозаметные заграждения. Мы называли их в десантуре спираль Бруно. Тонкая стальная проволока, разложенная в траве. Не заметишь и так в ней запутаешься, что потом забодаешься её резать штык-ножом, а вот она тебе мигом порежет кожу на сапогах. Когда я бросился с шестом наперевес к проходу, отмеченному маяками из веток полыни, сразу четыре автоматчика открыли по мне из поезда огонь.
Да, парни были просто снайперы. Пули ложились справа, слева и сзади меня и я слышал непрерывный треск коротких автоматных очередей, но бежал к колючке не обращая на выстрелы никакого внимания. За тридцать метров от забора из колючей проволоки я снова ускорился, выбрал место, в которое должен упереться жестом и, набегая на него, мощно оттолкнулся от земли ногами. Мне не нужно было штурмовать какую-то рекордную высоту, ведь высота проволочного заграждения составляла всего каких-то два с половиной метра, но я и не собирался приземляться на контрольно-следовой полосе, Поэтому, перелетая через колючую проволоку, я быстро перебросил его через неё, воткнул тщательно проборонённую землю, а она тут была насыпной, и снова мощно сработал на шесте, на этот раз уже налегая на него руками и вскидывая кверху ноги. Шест мне был больше не нужен и потому, перелетая через второй ряд проволоки, я бросил его на контрольно-следовую полосу и по-кошачьи мягко приземлился на землю, но уже в Турции и тут же вышел из ускорения.
Прозвучало ещё несколько выстрелов напоследок и я, не оборачиваясь назад, стремглав рванулся вперёд. Во избежания международного скандала, как это так, советские пограничники убили человека на сопредельной территории, погранцам только и оставалось, что во весь голос материть прыгуна с шестом. Поезд при этом даже не притормозил. Не думаю, что среди его пассажиров найдётся хоть один человек, который захочет повторить то, что я только что сделал. Да, и зачем? Ведь можно же просто пойти в любое посольство, накатать заяву и пока весь западный мир пребывает в эйфории по поводу массового бегства советских людей, получить разрешение на въезд в какую-нибудь Гермундию, продать всё барахло, накупить золота или поменять рубли по коммерческому курсу на доллары, пять целковых за один зелёный бакс, и свалить из Союза тихо, мирно и культурно. Зачем рисковать головой? По этому прыгуну с шестом пограничники промазали, а ведь другого могут и изрешетить пулями. Ну, а раз так, то я был совершенно спокоен и бежал посмеиваясь.
А ещё я радовался тому, что у турок совсем по другому обустроена граница. Тот, кто думает, будто турки последние балбесы, раз их пограничники не ходят дозором вдоль своей границы, ничего не знает об их армии. В принципе та ситуация, которую описал в своей песне Высоцкий, когда пел, что на «нейтральной полосе цветы, необычайной красоты» и на ней встретились два капитана, русский и турецкий, решившие нарвать их для своих невест, совершенно нереальна. Фиг ты найдёшь вблизи границы хоть одного юзбаши. Максимум, кого можно тут встретить, так это баскавуса – главного сержанта, командира небольшого опорного пункта с отделением солдат. Турецкая погранзона глубоко эшелонирована и настоящая граница у них начинается только на удалении в пятнадцать, двадцать километров, где на каждой дороге стоят блокпосты. Вот там можно встретить тегмена – лейтенанта турецкой армии. Всего же погранзона имеет в ширину до двухсот километров. Поэтому и город Карс, куда я должен был направиться уже этим вечером, был пограничным. Для меня поднесли к границы и одежду турецкого крестьянина, и даже краску для волос на голове и физиономии, чтобы я мог полностью преобразиться и с фальшивыми турецкими документами въехать на повозке в этот город так, словно возвращаюсь в дом к своему дяди с хворостом и плавником, собранным в нескольких десятках километром от города на берегу реки Карс.
