К счастью эти усталые путники отреагировали на всё адекватно и вскоре даже стали смеяться, когда учёные их пытались развеселить всяческими немудрёными способами. Когда же стало смеркаться, в дилижансах вспыхнули яркие огни и путники сами потянулись к ним. К вечеру немного похолодало, а в дилижансах было светло, тепло и уютно. Иль и отец Вастос не успокоились, пока не усадили в них каждого и буквально с каждым не попрощались, сказав тёплые, дружеские и ободряющие слова. У них стало легче на душе хотя бы потому, что теперь они видели весёлые лица с ярко горящими от восторга и удивления словами. Наконец дилижансы тронулись с места и сделав круг по степи, стали снова выезжать на дорогу. Иль и отец Вастос стояли на ней и махали путникам, встреченными ими на дороге, руками, а те прижимались лицами к окнам, чтобы увидеть их. Они остались одни и пошли к своему фургону. Настроение у обоих было довольно-таки мрачное. Несколько минут они ехали молча, пока отец Вастос не спросил глухим голосом:
— Ну, и что ты обо всём этом думаешь, Иль?
С тяжелым вздохом Всадник ответил:
— Я думаю, святой отец, что эти дети жертвы какого-то чудовищного то ли преступления, то ли недоразумения, то ли ещё чего-то такого, что просто не укладывается у меня в голове. Мне ясно только одно, они были заперты в клетке, долгие годы выполняли какую-то самую простую работу и с ними никто не занимался. Их не то что ничему не учили, Вастос, с ними даже не разговаривали-то по человечески и не общались, что ставит меня в тупик. Что же это за монастырь такой, в котором с ними так жестоко обошлись? И чьи они дети, кто были их родители и почему ведийцы их так ненавидели и боялись, что таким образом отнеслись к детям? Мне пока что ясно только одно, всё, что эти люди нам тут продемонстрировали, они научились по пути к нам и ты знаешь, святой отец, они произвели на меня просто прекрасное впечатление. Похоже, что все они очень талантливы.
Отец Вастос кивнул головой, взял в руки бич, громко щёлкнул им и молламы сходу перешли на самую быструю рысь. До перегона было километров двадцать пять и они подъехали к нему ещё до того времени, когда ворота постоялого двора закрылись на ночь. Один хлев был свободен и они завели в него своих молламов и Принца, после чего вошли в таверну, граф приказал, чтобы хозяин постоялого двора позвал всех своих работников, а когда они явились, велел им сеть за стол напротив себя и отца Вастоса к полному удивлению остальных постояльцев. Однако, Иль даже и не собирался тут зверствовать и устраивать допросов с пристрастием. Наоборот, он прошел с кошелём вдоль трёх составленных вместе столов и вручил каждому из работников постоялого двора, хозяину и членам его семьи по золотой монете достоинством в пять даргов, сел напротив и сказал:
— Дамы и господа, вчера ночью на вашем постоялом дворе остановилась группа путников, которая ранним утром отправилась на встречу со мной, да, кстати, мы не представились, я граф Ильхем де-Шорн, а это мой друг, отец Вастос. В общем мы хотим знать всё об этих путниках и если кто-то может нам рассказать от них хоть что-то, то мы просто покупаем у вас это информацию. Вам за неё уплачено вперёд.
Первым, нахмурившись, выступил хозяин постоялого двора:
— Ваша светлость, те путники, о которых вы говорите, пришли к нам в Вершины уже почти затемно. Вид у них был очень усталый, все они были голодны, да, только вот денег у них на всех было всего сорок пять даргов медью, но я и их брать не стал. В прачечной ещё имелось четыре котла горячей воды, а они, ваша светлость, очень уж были грязны, вот моя жена и предложила им помыться и постираться. — Сделав небольшую паузу, мужчина со вздохом продолжил — Странные они какие-то, ваша светлость. Вошли все вместе в прачечную, разделись и принялись стирать свои вещи и купаться, словно им неведомо, что они мужчины и женщины. Ну, а потом отжали одежду, надели её на себя мокрую и хотели лечь на улице, да, я не позволил. Велел всем зайти в таверну, дал всем по большому ломтю хлеба с мясом, Вихель с Силком постелили им чистые половики на пол, они и попадали там, а утром, проснувшись, подались чуть свет во двор и принялись дрова колоть. Все что были перекололи и в поленицу сложили. Ну, как мне их после этого было не отблагодарить? Накормил я их завтраком, собрал кое что из одежды, хлеба с собой дал, они и ушли. Очень к вашей светлости в лагерь торопились. В общем-то вот и все, ваша светлость. Да, вот еще что, я спросил откуда они идут, так одна женщина ответила мне что с запада, от самой реки Фальмиры. Через неё монахи их на лодке перевезли, а до того их три дня в закрытом фургоне везли и им всю дорогу рассказывали, как до вашей светлости добираться. Они идут из монастыря какого-то святого Кейдария, да только отродясь у нас такого святого не было. Про то вам и святой отец Вастос скажет.
А вот как раз кто-кто, а святой отец Вастос на этот счёт вообще ничего не мог сказать, зато жена хозяина постоялого двора, как только её супруг умолк, со вздохом сказала:
— Ваша светлость, я вот ещё какую странность приметила. Волосы у них необычные, очень светлые, почти белые, но не седые. Таких я ни у кого не видела. Бывают, конечно, среди людей светловолосые, но не на столько же, чтобы почти как серебро. Да, и как только они все помылись, то первым делом своими мокрыми платками головы укрыли, а уже потом одеваться стали.
— Белые волосы, говорите? — Послышался чей-то вопрос за спиной Иля — Ваша светлость, я могу вам кое-что сказать, но с глазу на глаз, хотя и немногое.
Иль достал из кошеля ещё несколько золотых монет и положив их на стол перед хозяином, сказал:
— А это вам, любезнейший хозяин, за вашу доброту.
После этого он поднялся с лавки и вместе с отцом Вастосом подошел к пожилому, но широкоплечему и крепкому мужчине, одетому небогато, но и не бедняку, тёмные волосы которого уже были сильно тронуты сединой. Тот немедленно встал и направился в самый дальний угол, где сел за стол и жестом пригласив Иля и отца Вастоса присаживаться, первым делом представился:
— Меня зовут Фремон Кастер, ваша светлость, капитан лучников графа де-Тарилера. В отставке. Направляюсь в лагерь вашей светлости. Вы же во Всадники не только молодёжь берёте?
Иль кивнул головой и тихо сказал:
— Мы всех берём, кто с добром к нам идёт, капитан, а потому и вас примем. Так что вы хотели сказать мне?
Капитан Кастер кивнул головой и ещё тише сказал:
— Давно это было, ваша светлость, я ещё мальчишкой был, а мне сейчас уже шестьдесят три года. Да, больше пятидесяти лет назад. Сам я родом из Западного Ромварена, из приморского города Солан-да-Кастера, оттого и фамилию себе взял такую. Так вот, ваша светлость, хотя сам я этого и не видел, но слышал, как о том взрослые говорили, а говорили они вот о чём, будто в трёхстах лонгах к западу от Солана приключилось вот что, разыгралось на море сражение. Большие парусные корабли, добрых три десятка, преследовали малые гребные галеры числом до семидесяти штук и догнали их в заливе Бейсак. Галеры эти развернулись и пошли парусные корабли, но с них было спущено три лодки с малыми детьми, которые направились к берегу, высадили на него с полсотни детишек лет трёх от роду и снова направились в море, где уже разгоралась жестокая битва. Берег в том месте, где высадили детишек, был пологим и они сразу же пошли от моря, ну, там их местные жители и подобрали. На галерах, видать, отчаянный народ на вёслах сидел. Подожгли они свои галеры и пошли на таран, по нескольку штук на каждый парусник и их моментально огонь охватил, а тут и шевель задул, ураганной силы ветер с берега и погнал все горящие корабли в открытое море. На следующий день ветер переменился и на берег море вынесло несколько трупов мужчин и женщин, и у всех у них были волосы светлые, словно серебро, но не седые. Такие же были и у тех детей, которых высадили на берег. Ну, а ещё говорят, что потом в деревню Бейсак приехали какие-то странно одетые солдаты и забрали всех детей и вот, до сегодняшнего дня я больше ничего про них не слышал. — Стоило только Илю взяться за кошель, как капитан воскликнул — Ваша светлость, вы похоже в дальний путь собрались? Возьмите меня проводником! Поверьте, я за сорок лет весь Ромварен прошел и даже на Суотванзе побывал и вам лучшего проводника не сыскать. Поверьте, со мной вы нигде не пропадёте, а я вам не в тягость буду, хотя силы у меня уже и не те, что были раньше. Жить мне не много осталось, семьёй обзаводиться уже поздно, а путешествовать я люблю.