Подняли южные города. Было решено вести войска через княжества, у которых Ягжаль выторговала союз в свое время, и ударить Тугарину в бок. До границы вылетели ящеры и рароги. Снарядили гонца с депешей к богатыркам, и тут уже Баюн не выдержал, вскочил:

– Я с ним!

– У тебя же соколы...

– Финист, я этой милости не просил! Ты извини – я к бабушке Яге хочу. И она за меня терзается, и я за нее боюсь. Посади наву какого, их у тебя много.

Тень нашла на лицо Ясного Сокола. Баюн вздрогнул: сейчас откажет, и лопнет их шаткая дружба по швам. Но Финист сказал:

– Как хочешь. Иди. Не держу.

Баюн открыл рот, но наместник махнул рукой:

– Иди, говорю.

Добился Баюн своего – а все равно выходил с тяжелым сердцем из царского терема. По улицам шагает рать, громко хрупает наст под сапогами и копытами. Черная рать, одежды темные, навья бронь и вороненые латы на подводах, среди людей – пучеглазые морды нав, рыжеалолиловый флаг полощется над этой мрачной железной змеей. Баюна многие заметили, отсалютовали приветственно. Рысь им только кивнул в ответ. Хотел крикнуть напутствие, но ничего в голову не пришло.

Гонца звали Ингвар. Северянин, рослый, белокожий. А конь у него – не конь, а чудо какоето. Ростом, как мохнатые дикие лошаденки. Зато грудь широкая, ноги могучие, и весь чешуей покрыт. Копыто раздвоенное, изо лба торчит рог. Спина горбатая и хвост с кисточкой. Не конь, а дракон. Баюн засмотрелся: может, он еще и огнем дышит?

– Что, – рассмеялся Ингвар, – как тебе мой Горбунок? Не робей, он не кусается. Это зверь синский, зовется цилинем. Его мать в наше село забрела както раз, посевы по ночам топтала, ну я ее и словил. Откуда взялась – уму непостижимо. Долго не прожила, родила Горбунка и околела. А я с ним сразу в Лукоморье. Думал, продам, разбогатею. Но меня Горох заприметил, в гонцы определил. Так и живем.

– Он не говорит?

– Лопочет чегото иногда. Не понашенски. Я так не слушаю особо.

– Здрав будь, Горбунок, – сказал цилиню рысь. – Ни хао.

– Я называю себя Достойная Яркость, – ответил тот с невыразимым презрением. – Сыну жемчужных рек и чистого неба не подобает отзываться на клички простолюдинов.

– Баюн, ты его понимаешь? – удивился Ингвар.

– Понимаю. Он только что сказал, что его зовут не Горбунок.

– Правда? Ну прости тогда! – Ингвар похлопал цилиня по шее. – Я так привык. Баюн, прыгай в короб за седлом, поедем сейчас.

Рысь залез на сугроб, оттуда на высокий забор, и с него осторожно перебрался в короб. Тот качнулся, но выдержал. Цилинь переступил с ноги на ногу:

– Я не верховое животное. Это унизительно. Мое предназначение – подавать советы императорам и покоряться только невинным девушкам, у которых вместо аркана шелковая лента.

– Так убежал бы, – сказал Баюн, пытаясь устроиться в коробе так, чтобы уместиться там целиком.

– Если я убегу, то пропаду. Моя пища – утренняя роса и листва священного дерева. Этот человек кормит меня овсом и грязной водой, изза чего я потерял почти все волшебные силы. Но без него в вашей варварской стране я вообще не найду себе пропитание.

– Ну и пусть мы варвары. Зато у вас в Сине мы бы нашли, как себя прокормить.

– Ученому мужу незачем уподобляться...

– Да понял я, понял.

Ингвар оседлал Горбунка. Несмотря на свое нытье, цилинь был сильным и выносливым. Он лишь покосил глазом на всадников, пробурчал чтото и, повинуясь стременам, поскакал, убыстряя ход, через Лукоморье.

Раньше Баюн думал, что кони Ягжаль летят, как ветер – ни одна лошадь в Тридевятом не могла за ними угнаться. Но по сравнению с Горбунком то был не ветер, а легкое дуновение. Вырвавшись за ворота, цилинь понесся, точно стрела. Он мог бы, пожалуй, состязатьсся с навьими самоходками – и неизвестно, кто бы победил. Деревья проносились мимо, копыта взметали снег, в ушах Баюна свистело. Его морда быстро замерзла от ветра, и рысь, как мог свернувшись в коробе, накрыл ее лапой. Он понял теперь, почему Ингвар, садясь в седло, обмотал лицо тряпицей до самых глаз.

Цилинь скакал не останавливаясь. Ни единый конь, даже волшебный, не мог бы бежать с такой скоростью так долго. У Баюна вскоре замерзли и уши. Рысь чуть высунулся из короба, нашарил крышку и захлопнул ее. Ему показалось, что сквозь свист метели он услышал смешок Ингвара.

Спустя часы и часы тряски и холода, окоченевший, отлежавший все лапы, Баюн почувствовал, что Горбунок перешел на рысь, потом на шаг. Ингвар постучал в короб:

– Ау! Ты там живой еще?

– Живой, – выдавил рысь.

– Вылазь, вечер уже.

Баюн, содрогаясь, откинул крышку и высунулся. Они были в какомто городе. Смеркалось. Прохожие таращились на цилиня, некоторые перешептывались.

– Мы где?

– Далеко! Дня через три Репейские горы покажутся, а еще через столько же на месте будем.

– Неделя? Всего?!

– А ты думал! Пусть твой Финист побольше цилиней у императора Минга выторгует. Даже Заморье опережать будем!

– Я думаю, цилини на это не согласятся, – сказал Баюн. Неделя! Да Ягжаль на своих скакунах шла три недели небось, если не месяц! Так можно поспеть раньше, чем Тугарин Змей опомнится. Тут рысь представил себе еще шесть дней путешествия в коробе, и его радость слегка поувяла.

– Овса побольше, воды – как трем! – наказал Ингвар конюху на постоялом дворе. – Горбунок у меня волшебный, да все ж не железный. Ему долго придется скакать.

– ...хотя бы молока лунной зайчихи или толченых драконьих когтей! – ворчал цилинь. – Я бы вновь обрел умение летать, и мы бы добрались до цели вдвое быстрее. Этот недоумок не хочет помочь даже самому себе!

Корчму «Царица Водяница» облюбовали навы. Они рассеивались по Тридевятому быстро, как рыбы в пруду. Шурша крыльями, выходцы изпод земли сгрудились вокруг одного стола, где стояло блюдце с яблочком. Ингвар сел так, чтобы оказаться от них как можно дальше, но Баюн подошел. За спинами он ничего не увидел, однако услышал голос птицы Гамаюн. Та говорила чтото про Аграбу.

– Заморье лопнет, – заявил уверенно один из нав. – Как та лягушка.

– Не лопнет, – возразили ему. – Там не дураки сидят. Они просчитывали этот бросок.

– Дракулу не просчитали.

– Да я думаю, что и Дракулу по плану, – сказал третий. – Надолго он их задержал?

– Аладдин зато надолго.

– Огненная войнананана, – промурлыкал четвертый нава, – огненная война...

– Заткнись, а? Каркаешь тут.

– ...кто мне расскажет, кто подскажет – где она, где она?

Смеяться от души навы не умеют – ответом на стишок были хихиканья и кривые ухмылки. Баюн вернулся за стол к Ингвару. У него чуть ослабло в лапах.

– Ингвар, – спросил рысь, – ты веришь в огненную войну?

– Сейчас, что ли? Кого с кем?

– Заморья с Аграбой. Да какая разница. Если великие чудища поднимутся, они могут весь мир уничтожить.

– Вот поэтому и не верю. Чердак должен быть набекрень, чтобы ее взаправду начать.

– А вдруг их будут по чутьчуть использовать?

– Как это – чудищ по чутьчуть?

– В Заморье уже умеют. Я слышал.

– Ой, да если все подряд слушать, в Заморье уже на Луну летали!

Выиграть время для гонца сейчас было самым важным. Горбунок нес его не от города к городу, а как летят птицы – по прямой. У Репейских гор Ингвар и Баюн ночевали в глуши. Северянин налепил из снега кубов, уложил их в стенку, и за этой стенкой путники укрылись от ветра. На исходе пятого дня Ингвар сказал, что они совсем близко от царства Хидуш.

– Я в этом городке всегда на постой становлюсь, если еду к востоку. Вон, смотри. – Северянин на идущего по делам наву. – Ракшас.

Хидушский нава был красноватого цвета, и клыки его слегка выпирали, как у вампира.

– Их тут много? Нав?

– Поменьше будет, чем у нас. И не такие борзые. Знают, что они наверху не хозяева.

К городу богатырок Ингвар прибыл поздно вечером, и сказал, что лучше подождать до утра. На ночь их никто и слушать не будет.

– Ну да, – согласился Баюн. – Бабушка Яга всегда говорила: по ночам ходят только мертвецы да беглецы. И на дверь оберег вешала.