Ягжаль вломилась в свое обиталище, сбив ногами коврики, загремев какимито блюдами. Княжна не заботилась о том, как выглядит ее жилище, а шкапов и сундуков не признавала. Пожитки свои она норовила бросать на полу, как будто продолжала жить в шатре.

– А, пошло ты! – Богатырка пнула в сторону большое блюдо и едва не задела Баюна. – Ох, прости, котик!

– Я цел, – мяукнул тот. Он привык уже от чегонибудь уворачиваться. В прошлый раз Ягжаль призывала ураган, мешая в ступе помелом, разошлась и слишком сильно нажала. Дряхлое дерево переломилось – щепка едва не угодила Баюну в глаз.

Баюн вспрыгнул на стол, где оставил блюдце, и носом пододвинул дальнозор в сторону Ягжаль. Кивнул на яблочко, не притрагиваясь, будто то было отравленным. Ягжаль взяла красную маленькую ранетку и сжала, чувствуя теплое биение навьего чародейства. Часто стучало и ее собственное сердце. Наконец богатырка разжала пальцы. Яблочко, подпрыгнув, покатилось по ободу. Свет заволок блюдце и на нем появилось перо, заключенное в круг.

Как назло, яблочко показывало повтор новостей в таком порядке, словно война в Залесье – это так, ерунда. Вот сборище на Сахарном Болоте... Кощей Бессмертный по всем блюдцам Тридевятого в который раз чуть ли не со слезой клянется, что «палата татей и лихоимцев» ему рот не заткнет. Аж ошалел, шакал Заморья, сколько внимания ему. И ведь знают все, у кого кормится предатель! С Дональдом Даком за крылышко здоровается, а диплом по чернокнижию в Хогвартсе получал! Ооо, да там и Марья Моревна кулачком трясет – от сверкания яхонтов в глазах рябит. Одноглазое Лихо маячит. Водяной в кадр влезть норовит, даром что там не помещается. А вон генерал – как там его? Не вспомнить уже. К Ягжаль приставал, хотел Федотастрельца извести. Ох, срам какой...

Потом показывали Гороха, который пучил без того рачьи глаза и вещал о необыкновенном, не то что в прошлое лето, урожае молодильных яблок. Ягжаль покривилась. Все речи царя она уже знала наизусть. Послушаешь – и впрямь кажется, что в сказке живешь. А по Тридевятому проедешь – ну и где чудесато? В столице берендеев уже больше, чем русичей. Крылатый корабль запустили – а он в речке утоп. В подводный, так сказать, превратился. Домовые в темницу попадают, а злобная нечисть, вроде того же Кощея, по раутам заморским катается. Тьфу!

– А теперь новости из Залесья, – наконец сказала птица Гамаюн и торжественно расправила перья. Это означало, что сейчас пойдет какаянибудь особо кровавая гадость. – После долгого и жестокого сопротивления пала бесчеловечная тирания вампиров, выступления против которой начались в месяце лютене. Графа Дракулу...

– Ну какого графа! – не выдержала Ягжаль. – Дубина! Князь он! Князь, а не граф!

– ...нашли раненого, когда он пытался скрыться в подземелье. Повстанцы жгли его раны чесноком, затем вонзили кол в сердце. – По блюдцу поплыли столь отвратительные картинки, что Ягжаль зажмурилась. – Его прах будет выставлен на всеобщее обозрение в городе...

Показали торжествующего Ван Хельсинга, а затем – ну кто бы сомневался – Хеллион Климмакс. Древняя ведьма ухмылялась так, словно в роду у нее были звери крокодилы. Впрочем, внешность ее такой возможности не исключала.

– Выродки, – пробормотала Ягжаль. – И на вампиров еще клевещите. Да они уже лет четыреста только зверьми питаются, а кто людей трогал, тех князь Влад лично испепелял! Ну все, вкусят теперь залесцы, что такое Заморье. А ято, дура, девчонок подгоняла, и чего ради...

Долгие месяцы залесский князь не сходил у русичей ни с яблочек, ни с языков. Большинство, не задумываясь, было на его стороне. Не потому, что вампиры комуто нравились, не потому, что Залесье поособому любили – хотя всякие люди бывают, – а попросто потому, что была эта война лживой и нечестной. Потому, что русич ясно чувствует несправедливость и жалеет обреченных. Все равно что пять лиходеев с кистенями набросились на безоружного человека, но не в темной подворотне, а на глазах всего мира, безнаказанно, зная: окоротить некому.

Ягжаль и не выдержала. Всетаки женское сердце. Разузнала дороги, которыми уходили в Залесье отдельные русичи, чтобы выручать застрявших там родичей и друзей. Собрала вновь своих девиц. Те по прежним временам стосковались, уже и от луков отвыкли, поэтому многие согласились Дракуле подсобить. Уже все готово было, ждали только подорожные от залесских воевод. Не знала Ягжаль, что письма ее угодили к предателям, и никаких подорожных никто высылать не собирался. А как пали порубежные города – участь Залесья была решена.

– Будут еще войны, – вздохнул кот Баюн. – Там дальше речь Микки Мауса. Он Аграбу в осаду хочет взять.

– Так у них же джинн. Болен совсем заморский царь, что ли?

– А у нас Горыныч, бабушка, и что толку?

– Я тебе не бабушка, – привычно отозвалась Ягжаль. И то верно, все Тридевятое уповает на Змея Горыныча. Ну а что Змей? Животная глупая, кто его кормит, тот его и летает. Даже если представить, что выпустят его, поднимут, так Заморье в ответ поднимет своего Бармаглота. И сожжем друг друга дотла.

– Со всех сторон обложили, – подытожил кот. – Как волков.

– Волков! – ахнула Ягжаль. – Я же Серому пояблить обещала!

При слове «пояблить» Баюн зафыркал, что означало смех.

– Чего? Я у вас, молодежи, словечки подхватываю. Или тебе «поблюдить» нравится больше?

Щелчком пальцев Ягжаль согнала с блюдца картинку, взяла яблоко и пустила его катиться в обратную сторону.

– Покажи мне Серого Волка! – велела она.

В блюдце возникла волчья морда.

– Яга! – обрадовался хозяин морды. – А ято все жду. Думал, ускакала ты.

– Какое ускакала! Новости слыхал?

– Когда мне их слушать! Мы с Патрикеевной разбежались. Она себе заморского лиса нашла и шурымуры с ним у меня под носом крутила. А он, оказывается, еще и богач! И всю жизнь о русской лисичке мечтал!

– Что за лис? – заинтересовался кот.

– Погоди, вспомню. Рено... Ремонт... А, точно. Реньярд.

Баюн опять зафыркал.

– Угораздило твоей Патрикеевне! Это же проходимец известный, альфонс. И никакой он не богач. Покрутит с ней, нору себе отнимет, а ее за порог выкинет. Она к тебе сама прибежит прощения просить.

Серый Волк махнул лапой и обратился к Ягжаль:

– Так что за новости там, старая амазонка?

– Терпеть не могу эти заморские словечки! Совсем язык засорили. Амазонка – это в Заморье платье такое. А мы – богатырки, вольные девицы.

– Ох, ну не томи, вольная девица! Что, Дракулу убили?

– Ну да, – печально сказала Ягжаль и рассказала Волку о новостях.

– Жалко, – покачал головой Серый. – Я Дракона видел както раз. С придурью он был, конечно, но честный. И народу своему только добра желал. Родину от басурман освободил. А народ с ним вон как – кол в сердце и вся недолга. Хорошего никогда не помнят. Зато все казни ему живо припомнили и еще раз в десять больше сочинили! Хоть и казнил за дело. Сейчас они всех этих покойных татей да убийц святыми сделают.

– Знаю я, как оно бывает, – сказала Ягжаль. – Сами все видели после... ну, ты знаешь.

Волк зыркнул глазами по сторонам.

– Я чего рассказатьто хотел, – тихо сказал он. – Есть друг у меня один... Ну, не у меня, а у Ивана есть. И этому другу коечто ведомо. – Он еще понизил голос. Ягжаль наклонилась к самому блюдцу. – Мы все сидим, кумекаем, ждем, пока Микки с Хеллион соседей не скушают и за нас не примутся, да еще Кощей воду баламутит. А этот Иванов друг... Он про ключи... – Волк осекся и захлопнул пасть лапой.

– Какие ключи? – переспросила Ягжаль.

– Тссс! А то у меня неприятности будут. Ты с Иваном потолкуй. Обязательно потолкуй, времени мало у нас. Да не через яблочко, опасно это. Друг тот не в Тридевятом живет. Он, как гонения начались, в королевства уехал. И ни с кем не встречается.

– Иванто сам где?

– А где ему быть? В Лукоморье живет. Там же, где и раньше. Писаря нанял, книжку ему надиктовывает. Да только кто ту книжку читать будет? Горох ее анафеме предаст, как только узнает.