– Он не мой! И почему это?

– Потому, что Соловей тоже не дурак власть отдавать. Думаешь, откуда тут заморцев столько набралось? Это только частью Кощеева свита – а частью подмога Соловью с Авалона. И какие где, поди разбери, языкто у них один. Если Финист умен, он отступит и подождет, пока все уляжется. Пока люди хоть в себя придут.

– Не уляжется, – сказал Баюн, приканчивая зайца. – Заморье нас хочет вообще уничтожить.

Федот фыркнул:

– Бред городишь. У них Аграба в мечтах, а тут они так, покрутятся, поищут, где бы поживиться. Они нас и так после сам знаешь чего в кулаке держали, зачем им через окиян к нам походом идти?

– Да что вы знаете! Я... – Рысь осекся. Про демонов рассказывать не хотелось, чтобы не проболтаться о своей в этом роли. Как хорошо, что в нем никто не признает прежнего Баюна! – Я должен быть там! – выпалил он наобум. – Со своими!

Федот удивленно пожал плечами.

– Ну иди, – сказал он. – Ято думал, ты нас байкой какой угостишь. Скучно тут. Но если голову охота сложить, идииди.

С какими своими? Рысь прыжками мчался по улицам. С каких это пор Финист стал своим? Тьфу, о чем это он думает? Он, Баюн, никогда не был настолько мстителен и обидчив. Горох не в счет, он заслужил. Но и в самом деле, почему вдруг так отчаянно потянуло Баюна в бой? Да еще на стороне записного, в общемто, злодея?

Баюн рывком остановился. Мысли его путались, и ни одна полностью не принадлежала ему. Стало вдруг страшно: точно он пылинка, которой, как хотят, играют буйные ветра. И опять померещился ему закутанный человек, в плаще ли, шубе, – не разглядеть, стоящий подле поваленного забора.

Со своими... А разве нет? Они такие же русичи, хоть и навьи. Да и не только Навь за Лукоморье встала, должен быть еще ктото. Что это на него нашло?

– Демон входит в силу, – каркнул незнакомец. – Свои... Чужие... Это все его чары. Всегда одно и то же. Слабые покоряются и позволяют бросить себя на гибель.

– Слабые? А сильный – это Федотстрелец, который на чердаке сидит, как барсук в норе? – Тут Баюн похолодел. – Всегда одно и то же...

Рысь попятился.

– Пошла прочь! – зашипел он. – Я тебе не добыча! Я тебя не боюсь!

Незнакомец развернул полы плаща, и те оказались крыльями. У Грозы не было лица, не было даже тела: лишь колышущиеся завесы, которые могли нечто прятать, а могли скрывать только пустоту.

– Ты творец мой, – пропела она. – Ты же всевсе понял в тот день. Почему ты гонишь меня?

– Я ничего не понял! Я ничего не хотел понимать! Убирайся из моей головы!

– Предатель, – грустно сказала Гроза и полетела на Баюна, как черная медуза.

Бывает такая нежить, которая питается страхом. Является она к спящим, садится на грудь и душит. Просыпаешься среди ночи – и не можешь ни вздохнуть, ни шевельнуться, а над тобою чтото темное, мягкое, зыбкое. Единственное спасение тут – бороться. Пусть ты словно скован, пусть перепуган – бросайся на тень, она труслива и слаба.

Баюн об этом только слышал. К кошкам такие твари не приходят, потому что те их чуют издалека. Но при виде Грозы откудато, из той же твердости, что заставляла его не сдаваться смерти, он услышал приказ: нападай. Крепко уперев задние лапы, Баюн подобрался. Ахающий шепот донесся из глубин Грозы, откудато из бархатных складок. Налетая на рыся, она развернула складки, словно дьявольский цветок, и Баюн, взвившись на дыбы, сверху вниз полоснул то, что было под ними скрыто. Только после этого его захлестнули ужас и омерзение от увиденного. Гроза завизжала, вся выворачиваясь, вытягивая к непокорному черный зев своих внутренностей. Баюн шарахнулся в сторону и снова, через страх, через желание бежать как можно дальше, атаковал склизкую плоть. Его когти будто проходили сквозь неимоверно разбухшего червяка. Гроза заклекотала и распахнула себя во весь небосвод. Покрывала ее казались тучами, а ледяное дыхание – ветром.

Изпод земли раздался рык. Гроза всколыхнулась, зашипела в тревоге, а потом закричала, потому что щупальце, как таран, прорвало ее завесы сбоку. Края раны ширились на глазах, рассыпаясь черной трухой, часть которой попала на Баюна. Тот вскрикнул и начал поспешно отряхиваться. Второе щупальце, словно хлыст, обрушилось Грозе на правое крыло, рассекая его. Волх снова был не полностью в земном мире, сквозь его присоски виднелось небо, – да он и не смог бы никогда воплотиться на поверности в истинном облике, хотя очень этого жаждал, – но ему хватало, чтобы наносить Грозе удар за ударом. Та верещала, оглушая Баюна, металась, изгибалась, толстый бугристый язык вылетел из ее недр, отбиваясь от все новых и новых щупалец. Там, где он касался Волха, броня дымилась, а открытая плоть вспучивалась волдырями. Демон взревел от боли, но это лишь пуще разъярило его. Он оторвал Грозе второе крыло, и тучи пропали с небес. Голова на змеиной шее выстрелила откудато из клубка щупалец, подалась назад, примерилась и точным молниеносным ударом врезалась Грозе в сердцевину. Челюсти Волха сомкнулись на ее потрохах и вырвали их. Гроза превратилась в тающие ошметки, прах которых быстро развеивал ветер. Ее стон становился все тише и тише, пока не пропал.

– Тьфу! – Волх выплюнул клуб черной трухи и утер щупальцем пасть. – Даже поживиться нечем у этой дряни!

– Спасибо! – крикнул ему Баюн. Демон повернулся и уставился вниз.

– А ты еще почему не у царского терема, а? Тебе особое приглашение нужно?

– Я сейчас! – Рысь припустился бежать.

– Не сейчас, а прямо сейчас, кошка! – Волх исчез.

Прибыв к терему, Баюн не поверил своим глазам. Над ним развевалось знамя Финиста. Площадь была усеяна телами, и от крови стала красной. То тут, то там виднелись ямы, оставленные громкамнями, да и сам терем зиял выбоинами, которые споро заделывали. Навы и русичи, темные и светлые трудились сообща, забыв взаимную неприязнь. Когда Баюн подошел к воротам, из бойниц на него ощетинились луки, самострелы и дула.

– Стой где стоишь! Кто? Откуда?

– Да это Баюн, дурни! – раздалось сверху. – Вы не видите, что ли, что он один?

– Финист! – крикнул рысь. – Что произошло?

– Чудо, вот что! Эй там, откройте пушистому витязю!

Ворота чуть приоткрылись, чтобы Баюн мог протиснуться. Едва он оказался внутри, их закрыли обратно и задвинули засов. Вторая створка, которую при штурме проломили, была завалена камнями, лавками, столами, сундуками.

– Их тут сотни было! – Финист обвел рукой внутренний двор. – Самое смешное, что разбойников всего ничего. Или они уже друг друга позагрызали, или по царству рассеялись. Или и то, и другое. Зато наемников заморских да авалонских полный терем. Просачиваются, как вода сквозь камень. Вовремя мы с тобой успели.

– А что сам Соловей?

Финист сжал кулаки:

– Утек, Правь его побери! Орлы унесли, когда стало ясно, что мы прорвались. Ты где был? За тобой Ворон прилетал?

– Погиб Ворон. На него дрянь какаято напала крылатая – без морды.

– С рогами? Черная?

– Да.

– Ночные призраки пошли... Уже Великую Бездну поднимают. Это пекельное царство Заморья. Значит, скоро сам Вий к нам пожалует. Ну да мы, Бог даст, найдем, чем его угостить! – И Финист рассказал Баюну, как его войско брало сердце Лукоморья.

На подлете к площади рароги попали в засаду. Соловью авалонцы прислали колдуна – настоящего, не поскупились, – и этот самый колдун чародейством подбил птицу Финиста, да еще парочку по бокам, а разбойники вдарили из самострелов. Рарог не ящер, рарога человечьим оружием сложно убить, если только в глаз не метить – зато всадника с его спины сбить можно. Ясный Сокол лишился половины нав, но об этом он узнал только потом. В отличие от прочих бойцов, у него, как подобает летающему воеводе, был за спиной специальный мешок. Финист спрыгнул с гибнущего рарога, и из мешка вырвались волшебные крылья, опустившие его на землю. Русичи хотели его прикрыть и увести, но маршал вступил в бой среди пеших, пробиваясь к авалонскому колдуну.

– Мальчишка! – рассказывал Финист. – Сопляков на смерть шлют, и ведь поднимается рука у них! Бледный, хлипкий, да еще с глазами у него нелады – стеклышки такие носит. Он на меня прутик поднимает, «Абра Кадабра!» кричит, а я его из «Аленушки».