— А как насчет туалета? — говорит Бимон.

— По очереди, раз в полчаса, — отвечает Франциско. — Очередность определите сами. Выходить только с нашим сопровождающим. Дверь не запирать.

Франциско перемещается к окну и выглядывает на улицу. Он поднимает к глазам бинокль.

Я смотрю на часы. Десять сорок одна.

«Они появятся на рассвете, — думаю я про себя. — Как всегда появляются нападающие, с тех пор как придумали нападение».

На рассвете. Когда мы будем уставшими, голодными, когда нам все надоест, когда нам станет страшно.

Они появятся на рассвете, и они появятся с востока, прикрываясь лучами восходящего солнца.

В одиннадцать двадцать консулу позвонили.

Вафик Хассан, инспектор полиции, сначала представился Франциско, а затем поздоровался с Бимоном. Особо сказать ему было нечего — разве что выразить надежду, что все будут вести себя благоразумно и что дело можно уладить без всяких неприятностей. Позже Франциско похвалил английского инспектора, а Бимон добавил, что пару дней назад он как раз ужинал у Хассана дома. Они тогда еще отметили, как все-таки тихо и спокойно в Касабланке.

В одиннадцать сорок объявилась пресса. Извинились, разумеется, что беспокоят нас, но не хотим ли мы сделать заявление? Франциско продиктовал (дважды) по слогам свое имя и сказал, что мы передадим письменное заявление представителю Си-эн-эн, как только те здесь появятся.

Без пяти двенадцать телефон зазвонил снова. Бимон ответил, сказав, что в данный момент он не может говорить и нельзя ли перезвонить завтра, а еще лучше послезавтра? Франциско взял у него трубку и несколько секунд слушал, а затем не выдержал и расхохотался: какой-то турист из Северной Каролины настойчиво пытался выяснить, может ли консульство обеспечить наличие питьевой воды в отеле «Регенси».

Даже Бимон не удержался от улыбки.

В два пятнадцать подвезли обед. Овощное рагу с бараниной и огромную кастрюлю кускуса. Бенджамин забрал все с крыльца под прикрытием Латифы, которая все это время нервно водила стволом своего «Узи» взад-вперед из дверного проема.

Сайрус где-то раздобыл бумажные тарелочки, но без приборов, так что нам пришлось ждать, пока еда остынет, а потом вычерпывать все пальцами.

При сложившихся обстоятельствах все это было не так уж и плохо.

В десять минут четвертого до нас донеслись звуки моторов грузовиков, и Франциско моментально оказался у окна.

Вдвоем с ним мы наблюдали, как газуют и рвут передачи водители, маневрируя вперед-назад и разворачиваясь в десять приемов.

— Зачем они разворачиваются? — спросил Франциско, щурясь в бинокль.

Я пожал плечами:

— Инспектор ДПС?

Он сердито зыркнул на меня.

— Черт, да откуда мне знать? — сказал я. — Может, просто нечем заняться. А может, отвлекают, пока их коллеги роют туннель. Мы-то все равно ничего не можем поделать.

Секунду Франциско кусал губу, а затем направился к столу. Подняв трубку телефона, он набрал номер в вестибюле. Должно быть, ответила Латифа.

— Будь начеку, Лат, — приказал Франциско. — Заметишь или услышишь чего — сразу звони мне.

И бросил трубку — на мой взгляд, чуть резче, чем нужно.

«Да ты не такой крутой, как прикидываешься», — подумал я.

К четырем часам телефон практически не умолкал. Каждые пять минут звонил какой-нибудь марокканец или американец, и каждому непременно требовалось переговорить с кем угодно, но только не с тем, кто отвечал на звонок.

Франциско решил, что пора нас перетасовать: Сайруса с Бенджамином он отправил наверх, на второй этаж, я же спустился вниз к Латифе.

Она стояла в центре вестибюля — всматриваясь в окна, перепрыгивая с ноги на ногу, перебрасывая «Узи» из одной руки в другую.

— В чем дело? — спросил я. — В туалет хочешь?

Она посмотрела мне в глаза и утвердительно кивнула. Тогда я сказал, чтобы она шла, делала свои дела и не переживала так сильно.

— Солнце садится, — заметила Латифа спустя полпачки сигарет.

Я посмотрел на часы и перевел взгляд на окна сзади: действительно, солнце садилось, а ночь поднималась.

— Да, — коротко подтвердил я.

Глядя в стекло на секретарском столе, Латифа пыталась привести в порядок волосы.

— Пойду прогуляюсь наружу, — сказал я. Она испуганно обернулась:

— Ты что? Шизанулся?

— Просто хочу взглянуть.

— Взглянуть на что? — Латифа была в бешенстве, будто я решил бросить ее здесь навсегда. — Бернард на крыше, ему и так все видно. Зачем тебе на улицу?

Я втянул воздух сквозь зубы и снова сверился с часами:

— Это дерево меня беспокоит.

— Ты что, хочешь взглянуть на какое-то долбаное дерево?

— Там ветви свисают через стену. Я просто хочу взглянуть, все ли в порядке.

Латифа подошла к окну, встала рядом со мной. Поливалка все работала.

— Какое дерево?

— Вон то, — ответил я. — Араукария.

Десять минут шестого.

Солнце опустилось почти наполовину.

Латифа сидела у подножия центральной лестницы, растирая башмаком мраморный пол и забавляясь со своим «Узи».

Я смотрел на нее и вспоминал — о нашем с ней сексе, разумеется. Но не только. Я вспоминал, как мы вместе смеялись — или расстраивались. И еще о спагетти. Временами Латифа могла довести до белого каления кого угодно. Она определенно была конченым человеком, полной безнадегой во всем, что только можно себе представить. Но в то же время она была замечательной девчонкой.

— Все будет хорошо, — сказал я.

Она подняла голову и посмотрела мне в глаза. Интересно, о чем она сейчас думает? О том же, что и я?

— А кто, мать твою, сказал, что не будет?

Латифа пробежалась пальцами по волосам, взъерошила, занавесилась ими от меня. Я рассмеялся.

— Рикки! — громко позвал Сайрус, перегибаясь через перила второго этажа.

— Что?

— Давай наверх. Сиско зовет.

Заложники рассредоточились по всему ковру — головы свесились на грудь, спина прижата к спине. Дисциплина несколько ослабла, так что некоторые даже осмелились вытянуть ноги за край ковра. Трое или четверо напевали что-то из «кантри» — негромко и без особого энтузиазма.

— Что? — спросил я.

Франциско жестом указал на Бимона, протягивавшего мне телефонную трубку. Я насупил брови и отмахнулся — словно на другом конце была моя жена, а я все равно буду дома через полчаса. Но Бимон продолжал протягивать трубку.

— Им известно, что вы американец.

Я пожал плечами: ну и что?

— Поговори с ними, Рикки, — велел Франциско. — От нас не убудет.

Я снова пожал плечами — угрюмо, мол, господи, что за пустая трата времени — и лениво двинулся к столу.

— Америкос хренов, — прошептал Франциско.

— Пошел ты! — огрызнулся я и поднес трубку к уху. — Да?

В трубке щелкнуло, затем загудело, затем снова щелкнуло.

— Лэнг?

«А вот и мы», — подумал я.

— Да, — ответил Рикки.

— Как поживаете?

Это был Рассел П. Барнс, главный засранец здешних мест, и даже через шипение помех его голос звучал покровительственно и самонадеянно.

— Какого хера вам надо? — отрезал Рикки.

— Помаши нам, Томас, — сказал Барнс.

Знаком я попросил у Франциско бинокль, он протянул мне его через стол. Я пододвинулся к окну.

— Теперь чуточку влево, — сказал Барнс.

На углу квартала, внутри заслона из джипов и армейских грузовиков, стояла группа мужчин. Некоторые в форме, некоторые — без.

Я подкрутил бинокль, перед глазами запрыгали дома и деревья, а затем промелькнул Барнс. Я повел биноклем назад и зафиксировал: вот он — телефон возле уха, бинокль у глаз. Он и в самом деле махал рукой.

Я проверил остальных, но серых брюк в полоску не обнаружил.

— Я просто поздороваться, Том, — сказал Барнс.

— Ясно, — ответил Рикки.

Линия потрескивала, мы выжидали. Я знал, что по части терпения ему со мной не тягаться.