Он насупился. Один из самых суровых смотрителей (их называли «адженти», то есть «агенты»), он всегда придирался к чему-нибудь. Мог накричать, мог одернуть, мог демонстративно не ответить на вопрос. Были среди адженти и нормальные люди, но не этот. И я был рад отказать ему.
Минул месяц, как я попал в венецианскую тюрьму, и моя дочка сообщила мне по телефону, что ко мне приедут следователи из Франции.
– Из Франции? – удивился я.
– Да. Твой парижский адвокат звонил. Какая-то следственная группа едет в Венецию.
– Им-то что нужно?
– Не знаю.
– Меня же обвиняют в том, что я давил на судей не только ради российских спортсменов, но и ради французских. Считают, что Марина Анисина победила благодаря мне. Чего французы-то хотят? Если они полагают, что я помог Анисиной получить медаль, то чем они недовольны?
– Ничего не знаю, папа.
– Ну пусть приезжают...
В тюрьме была телефонная будка, и заключенным разрешалось звонить один раз в неделю, предварительно заказав телефонный звонок. Каждому отпускалось десять минут на телефонные разговоры. У меня была договоренность с Лолой, что я звоню ей в такой-то день, в такое-то время. Она откладывала все свои дела и ждала моего звонка на квартире, потому что на мобильный номер звонить не разрешалось.
– Алло, папа, это ты?.. – слышал я, и сердце мое таяло от нежности...
О приезде французских следователей уведомили и тюремную администрацию. Мне об этом сообщил адвокат.
– Чего они хотят? – поинтересовался я.
– Не знаю. Бумага составлена на французском языке.
– Почему они никогда не дают нам переведенные на русский язык документы? Что за порядки такие? – негодовал я. – Мало того, что посадили за решетку, не предъявив даже ордера на арест, так еще и держат здесь в полном неведении.
– Алимжан, им нечего сообщить нам, потому что у них ничего нет. Уверяю вас, что они банально давят на психику.
– Если ничего нет, то на каком основании меня держат в тюрьме?
– Думаю, что на итальянцев сильно давят американцы. Любая политическая игра допускает бесправие по отношению к рядовому гражданину. Америка пытается отыграться за свое крайне некорректное поведение в Солт-Лейк-Сити...
Когда пришло время допроса, я буквально рвался в бой. Начиная с момента моего задержания, меня никто ни разу не допрашивал. Разговоры с судьями носили скорее неофициальный характер. Теперь же я шел на серьезный допрос.
В просторном помещении, похожем на актовый зал, стояли сдвинутые в ряд столы. Вдоль стен громоздились большие бобинные магнитофоны. «Записывать будут. Значит, для них это важный день», – решил я. Кто такие «они», я себя не спрашивал, потому что «они» были безлики. «Они» преследовали меня на протяжении многих лет, не давая спокойно дышать. «Они» давно пытались загнать меня в угол, не единожды заковывали в наручники, не раз позорили перед людьми. Что ж, пришло время поговорить серьезно.
Меня поразило обилие народа. Только переводчиков присутствовало не менее пяти. Полицейских – пугающе много. Приехали мои адвокаты из Рима и два из Парижа. Присутствовал прокурор Венеции. Как только меня усадили перед микрофонами, прокурор заговорил.
– У нас к вам есть вопросы. – И он потряс передо мной несколькими листками. – Хочу поставить вас в известность, синьор Тохтахунов, что настоящий допрос инициирован французской стороной.
– Какое мне дело, кем он инициирован. Я так долго нахожусь тут, что рад любому разговору. Спрашивайте. Странно только, что у Франции вдруг возникли ко мне какие-то претензии, ведь я уехал оттуда три года назад.
Я чувствовал себя довольно неловко, поскольку вокруг меня стояло человек пятнадцать полицейских – все мрачные, сосредоточенные.
– Господин Тохтахунов, мы хотели бы знать, как вы купили квартиру в Париже?
– Что за глупый вопрос? Заплатил деньги и купил. И вообще, при чем тут моя парижская квартира? Вас интересует фигурное катание? Вот и спрашивайте об этом.
– Вы нас не учите, что и как спрашивать. Объясните, как вы купили квартиру в Париже?
– Взял и купил.
– Откуда у вас деньги?
– Заработал в России. У меня легальный бизнес. Имею право?
– Имеете.
– Тогда в чем дело?
–Мы хотели бы уточнить, какого рода был ваш бизнес в то время?
– Я с моим партнером поставлял продукты питания в гостиницы. Это был очень серьезный бизнес, с быстрой отдачей денег.
– А где вы налоги платили?
– Нигде, потому что в России в те годы не платили налогов.
– Тогда вы должны были во Франции заплатить налоги.
– Почему именно во Франции? Почему не в Англии или Испании? Я в России вел бизнес, я там деньги заработал. Если бы я работал во Франции, тогда другое дело. Но я работал в России, хотя жил во Франции. Назовите мне хотя бы одного француза, который живет в России и платит там налоги с денег, которые он получает со своего бизнеса во Франции. Вот то-то и оно, что не назовете... Я деньги не украл. Ничего противозаконного не продавал – ни оружия, ни наркотиков.
Я повернулся к адвокатам и попросил их показать мои деловые бумаги.
– Все это, – сказал я, – уже не раз проверялось полицией Франции и Германии. Итальянская налоговая гвардия тоже проверяла меня постоянно. Похоже, меня курировали все спецслужбы от контрразведки до уголовной полиции и Интерпола. Неужели этого мало?
– Видите ли, господин Тохтахунов, вы неправильно вели финансовые дела. При покупке квартиры вы заплатили часть денег наличными.
– Это легко объясняется. У меня в то время не было своего счета, мне ни один банк не открывал счет. Я вынужден был расплачиваться наличными. Вы сами дали такую команду, чтобы мне не открывали счет. Я даже коммунальные услуги оплачивал только наличными.
–Да, вы уже показывали это.
– Что же вам нужно еще от меня?
– Нас смущает, что вы пользуетесь «черными» деньгами.
– Я устал объяснять одно и то же! Мы не раз говорили об этом, пока я жил в Париже! Все допрашивали меня! Сколько можно ворошить одно и то же! Какой смысл?! Что вы хотите узнать? Называйте вещи своими именами! И почему вы этим занимаетесь? Есть специальный департамент, в ведении которого находятся эти вопросы. Мне предъявлены здесь, в Италии, конкретные обвинения. Они нелепы, но уж какие есть. И не понимаю, какое отношение к этим обвинениям имеет Франция.
Мой резкий тон, похоже, заставил их сменить тактику.
– Вы знакомы с господином Гайдамаком?
– Да. Мы познакомились в Монте-Карло. Когда я приехал в Париж, он был единственным моим знакомым. Он нашел мне квартиру.
– То есть у вас хорошие отношения с Аркадием Гайдамаком?
– Да.
– А вот у нас есть информация, что вы угрожали ему, – встрял в разговор какой-то человек в черных очках.
– Я?
– Да. Вы занимались рэкетом по отношению к нему, – кивнули очки.
– Чушь какая-то! Откуда вы взяли этот бред? Мы с ним дружили. Когда он сказал, что нашел для меня подходящую квартиру, я попросил его помочь мне оформить ее. Он просто помогал. Я же понятия не имел, как и что оформлять, как с нотариусом заключать договор и все такое...
Через несколько дней после этого допроса адвокат сообщил мне, что Аркадий Гайдамак, оказывается, был обвинен французами в неуплате налогов и они пытались каким-нибудь образом увязать мою квартиру с Гайдамаком, чтобы через это аннулировать мои права и забрать эту квартиру в пользу Аркадия, тем самым погасив его долг. Примитивная и подлая схема.
На допросе присутствовал какой-то странный плюгавенький человечек, беспрестанно вертевшийся и что-то нашептывавший своим соседям. Я не слышал его слов, но создавалось впечатление, что после каждого моего выступления он говорил: «Он все врет! Не верьте! Он все врет!»
– Господин Тохтахунов, почему вас выдворяли из множества стран?
– Не из множества, а только из Монте-Карло и из французских Канн. Но я не могу даже считать странами эти курортные закуточки. Это всего лишь крохотные деревни. Модные, сверкающие, но деревеньки. Впрочем, неважно, что я о них думаю... Мне запретили туда въезжать. Но никто не запрещал мне въезжать во Францию; вероятно, вы имеете в виду мою депортацию, когда я просрочил мое пребывание в Париже на один день.
