Не изменялась и ситуация с видом на жительство. Поначалу мне обещали дать разрешение на один год с последующим продлением, но так и не сделали этого. Я терпеливо ждал. За меня ходатайствовали очень большие люди, даже депутат Европарламента, у которого были какие-то родственники, которые планировали строить в России то ли очередное Шереметьево, то ли что-то еще. Так как у меня в то время были прекрасные отношения с губернатором Громовым, а Шереметьево относится к области, я заверил, что могу переговорить с губернатором. Никаких гарантий я, конечно, дать не мог, но «замолвить словечко» обязался. Они зацепились за это, в ответ решили поддержать меня. Так произошел мой первый контакт с французами на высоком уровне. Это были не какие-то тайные переговоры в кулуарах, заинтересованные лица официально писали в бумагах, что «господин Тохтахунов имеет полезные контакты, которые могут помочь пролоббировать строительный проект», а это в свою очередь было бы весомым вкладом в развитие французской экономики и т.д. Они выступили с просьбой дать мне вид на жительство хотя бы на тот период, пока будет идти указанное строительство.

Примерно в то же время я встретился с президентом Национальной федерации ледовых видов спорта Дидье Гайяге и предложил создать французскую хоккейную команду. У нас полно ветеранов, которые катаются еще на высоком уровне, и я предлагал создать французский клуб. Что в этом плохого? У меня был спонсор, готовый выделить на это деньги. Для меня это был хороший бизнес – хоккейный клуб, который нанимал бы, покупал бы игроков, воспитывал новых. Если бы я справился с такой серьезной задачей, то это наверняка зачлось бы при рассмотрении вопроса о выдаче мне вида на жительство. Но Дидье Гайяге отказался, и больше мы никогда не разговаривали.

Ожидание новостей из Европарламента утомляло и злило меня. Мне казалось, что меня «мурыжили» специально, чтобы вывести из равновесия. Нервы были натянуты до предела.

И вот из префектуры Парижа пришел документ, разрешающий дать мне вид на жительство сроком на один год. Затем опять наступила пауза, потом начались отговорки, проволочки, и в конце концов пришел категорический отказ. Самое главное, что в официальной бумаге была указана и причина отказа: моя кандидатура не соответствовала требованиям лишь по той причине, что у меня не было французской жены. Более глупого повода для отказа в виде на жительство выдумать было невозможно. А потом я получил бумагу, которая требовала, чтобы я покинул пределы Франции в срочном порядке, чуть ли не в двадцать четыре часа.

В этот раз известие об изгнании не огорчило меня. Не то чтобы я был готов к такому повороту событий, просто, как говаривал Стендаль, сколько бы ни было предосторожностей и средств против зла, оно все же останется злом. Где-то глубоко в сердце я, наверное, понимал, что Франция не позволит мне жить на своей территории. Однажды начав травлю, она не могла уже отступить. Принцип зла никогда не сочетается с принципом честности. Франция бесповоротно решила последовать примеру Канн и Монте-Карло.

Борьба утомила меня. Против государственной машины нельзя устоять, если она поставила перед собой цель раздавить тебя. Устали и мои адвокаты. Видя всю бесперспективность борьбы против чинимых мне гонений, они опустили руки. Никакие гонорары не могли простимулировать их.

– Алимжан, вы же сами видите, как все поворачивается. Даже когда мы предоставляем требуемые с нас документы, объяснения и неоспоримые доказательства вашей правоты, суд все равно выносит решение не в вашу пользу, попирая все юридические нормы. Или же вас выгоняют без суда... Вам надо уехать из Франции. Мы не в состоянии помочь...

Я собрал вещи и заказал авиабилет в Италию. Единственным местом, о котором я мог думать в те дни, был Форте деи Марми – курортный городок, где я бывал несколько раз. Там царил покой, там можно было отдохнуть, заставив себя забыть обо всем.

За день до моего отъезда из Парижа ко мне приехал из Ташкента мой друг Коля Любарцев, вратарь «Пахтакора».

– Извини, Коля, я пригласил тебя погостить, но у меня не получается принять тебя. Мне отказали в виде на жительство, – виновато развел я руками. – Надо уезжать не позднее завтра. Но ты можешь жить здесь, если хочешь. Квартира в твоем распоряжении.

– Нет, Алик, не хочу так. Что мне тут делать без тебя?! – воскликнул он почти обиженно. – Поеду с тобой, если ты не возражаешь. Ты уже решил, куда направишь стопы?

– В Форте деи Марми. Там хорошо. Курорт.

– Тогда отправляемся вместе...

Любопытно, что в первый же день нашего отдыха в Форте деи Марми, когда мы поехали из отеля на велосипедах на базар, нас остановили полицейские в форме.

– Ваши документы, синьоры! – потребовали они приказным тоном.

Мы безропотно подчинились, и они неторопливо переписали все наши данные в какой-то журнал.

– Вы можете ехать дальше, – козырнули после этого полицейские и скрылись.

Проводив их долгим взглядом, я вздохнул.

–Чего это вдруг у нас документы спросили? – удивился Любарцев. – У меня никогда нигде не спрашивали паспорт. Разве мы подозрительно выглядим?

– Нет, Коля, выглядим мы вполне обыкновенно.

– Тогда что?

– Просто меня передали с рук на руки.

– Не понимаю.

– Французская полиция выдавила меня из Парижа и теперь передала на руки итальянским спецслужбам.

– По-моему, сгущаешь краски, Алик. Или ты всерьез думаешь, что они плетут вокруг тебя паутину?

– Плетут... Уже сплели, Коля. Эта паутина мне дышать не дает свободно. Они мне на пятки наступают, демонстративно показывают, что контролируют каждый мой шаг. И это называется свобода? Это демократия? Что это? В Советском Союзе, где я действительно нарушал закон, зарабатывая на карточной игре, меня не обкладывали так, как в этой проклятой Европе. Ты почитай, что они сочиняют обо мне! Бандитом называют, крестным отцом мафии! Не представляю, как жить дальше. Если и здесь начнется то, что было во Франции, то лучше умереть...

– Алик, все не так плохо. Ты просто устал от выпавших на твою долю неприятностей.

– Но ты сам видел, Коля. Нас остановила полиция. Это не случайность. Они показывают мне, что я под колпаком, недвусмысленно намекают, что житья мне не дадут. Я устал бороться. Они этого и хотели – чтобы я устал. Они следили за мной всюду и постоянно. Это даже не слежка была, а тупое давление на психику. Они не скрывались, ходили за мной всюду группой, открыто по десять человек ходили за мной. Действовали на нервы. И вот все опять начинается!

– Если на самом деле все обстоит так, как ты предполагаешь, где же выход? – обеспокоенно спросил Любарцев. – Может, лучше тебе вернуться в Россию?

– В Россию?.. Не знаю... Я отвык от России...

– А почему бы тебе не жить в Израиле? У тебя же есть их паспорт?

– Во-первых, мне не нравится Израиль. Это чужая для меня страна, чужой народ, чужой воздух, чужое все. Во-вторых, моя жена умерла. Раньше супружество служило какой-то связующей нитью с Израилем. Теперь эта нить порвалась, и я сдал израильский паспорт.

– Зачем?

– Не хочу, чтобы меня попрекали им. Я же не еврей, родственников там нет никаких. Зачем мне их гражданство? Еще раз попробую закрепиться в Европе. Сделаю последнюю попытку.

После Форте деи Марми я перебрался в Рим, но каждое лето я уезжал в этот удивительный городок, который превратился в мое прибежище. Там я отдыхал душой. Там я принимал друзей, как раньше делал это на моей парижской квартире; правда, уже не мог предложить им настоящий русский борщ, и мы довольствовались итальянской кухней. В Форте деи Марми всегда отдыхал Андрон Кончаловский с женой Юлей, к ним приезжал Сергей Владимирович Михалков, с которым я общался часто и с большим удовольствием. Выезжая на велосипеде на пляж, я всегда заранее радовался встрече с Сергеем Владимировичем, предвкушая удовольствие от его неторопливых рассказов о далеком прошлом. Мне нравились его нестареющие глаза, сиплый голос, слегка сбивчивая речь...