Я показал на листок, который она держала в руке.

- Та, кто потеряла рецепт, - Ёко Цукимори. То есть, ты.

Цукимори продолжала молчать.

- Я уверен, что Ёко Цукимори могла осуществить такой план, каким бы плохим он ни был.

Она шепотом прервала свое молчание.

- Знаешь ли ты, что я чувствую?..

- Если бы я так легко понимал твои чувства, то не плясал бы под твою дудку все это время.

- Я тронута. Я чувствую столько любви в твоих словах, потому что ты понимаешь меня. Хотя ты наверняка скажешь своим обычным холодным голосом, что я ошибаюсь.

- Ты ошибаешься.

Я выполнил ее просьбу, добавив в голос больше холодка, чем обычно.

Я совсем не понимал ее. Хотя я обвинял ее в убийстве, она улыбалась. Из-за ее искренности я почти поверил, что она ничего не скрывала.

Абсолютная самоуверенность просачивалась сквозь самообладание? Или она думала, что сможет отразить все мои обвинения?

«Этого недостаточно. Пока я не погружусь глубже и не пробью ее скорлупу изнутри, мне никогда не увидеть того, чего я желаю».

- Я все думал, - начал я. – Не слишком ли ты объективна в отношении своих родителей? Ты настолько спокойна, словно говоришь о совершенно чужих тебе людях.

На лице Цукимори проступило сомнение.

- Думаешь? Мне семнадцать, и я уже не в том возрасте, чтобы зависеть от своих родителей. Разве в остальных семьях по-другому?

Я незамедлительно возразил:

- Конечно, по-другому.

Цукимори замолчала и нахмурилась.

- Ох, ну же, тут точно что-то неладно. Твоя мать составляла планы по убийству твоего отца! Вы же одна семья, тебе надо было остановить ее!

Глаза Цукимори на миг расширились.

- Знаешь, почему я спрашивал о том, что ты делала, когда нашла рецепты? Потому что я надеялся, что ты скажешь, что хотела отговорить ее. Но ты говорила только о своих мыслях по поводу рецептов…

Она приоткрыла свой рот, желая что-то сказать.

- Ты вообще хотела остановить ее?

Беспомощность, отразившаяся на ее лице, ответила на мой вопрос яснее, чем любые слова.

Она съежилась, обняв свои стройные ноги.

- Пусть ты почти и не общалась с родителями – странно, что всем вокруг вы виделись идеальной семьей.

Вспоминая поведение Цукимори, я понял, что семья все же была для нее не на последнем месте. После смерти родителей иногда она выглядела очень слабой. Я уверен, семью терять она не хотела.

- Они были неинтересными?

Вот какой вывод я сделал.

Про неинтересные для себя вещи я тоже говорю равнодушно.

- Скорее, нам просто не нужно было интересоваться друг другом, - пробормотала она. – Знаешь, я не ненавидела своих родителей. Честно. Просто семья Цукимори была основана на идее индивидуализма. Невмешательство в дела друг друга было нашим неписанным правилом. Только так мы и могли поддерживать гармонию в семье.

Словно вспоминая, Цукимори слегка прищурилась.

- Я с детства все делала сама. Мама без папы тоже не унывала. Отец же просто следил за бюджетом и не вмешивался в хозяйство. Хочешь верь, хочешь нет, но когда я была ребенком, я считала его добрым дядей, который снабжал нас деньгами.

Ее губы скривились в самоуничижении.

- Как ты и сказал, я никогда не задумывалась о том, чтобы остановить свою мать.

С бессильной улыбкой она опустила взгляд.

- Я приняла рецепт убийства, поскольку считала, что у мамы были свои мысли и своя жизнь. Но, наверное, ты прав – мне нужно было остановить ее.

Она сжала кулаки, ногти впились в ладонь.

- Если бы я росла в другой семье, я бы повела себя по-другому.

Цукимори подняла голову.

- Но знаешь, - беззаботно сказала она. – Меня воспитывали так с самого рождения.

Ее глаза были поразительно чистыми. В искренней и величавой внешности не было ни капельки сожалений. По моему мнению, Ёко Цукимори была очень сильной.

Но в то же время такой одинокой.

В этот возвышенный момент, она была прекрасна и эфемерна, как мираж, заставив трепетать бабочек в моем животе.

- Тебе не было одиноко?

Она прямо ответила на мой вопрос, покачав головой. «Ни капельки», - и улыбнулась.

Жить, не полагаясь ни на кого, должно быть, довольно одиноко. Однако она утверждала, что ничего такого не чувствовала.

- Даже теперь? – я вновь задал ей этот вопрос. – Тебе все еще не одиноко даже сейчас, когда твои родители умерли?

По мне жить так – ужасно одиноко. Может быть, я бредил, но Цукимори, молча сидевшая на качелях, так и выглядела.

Мигом позже она неловко улыбнулась и взглянула на небо. Луна, отражавшаяся в ее глазах, придала им золотистое сияние.

Когда она вновь посмотрела на меня, она заявила:

- Мне не одиноко…

Сейчас она говорила абсолютно серьезно.

- Потому что ты пришел сюда ради меня, Нономия-кун.

В ее глазах и на ее губах не было и тени улыбки.

В этот памятный момент ее улыбка все-таки исчезла.

Часы на башне начали отбивать двенадцать часов.

Ей незачем было убивать своих родителей. По крайней мере, я не мог придумать причн.

Я полностью уверился, что Ёко Цукимори ничего такого не совершала.

И все-таки ее родителей больше нет.

Я прошептал:

- Не знаю, что и сказать.

Да и о чем тут говорить?

Я поднялся с перил, потому я не мог больше сидеть, и пошел в парк, оставив ее позади.

Приводя мысли в порядок, я медленно шел и ощущал землю под ногами при каждом шаге. Мои ноги сами вели меня к обрыву с хорошим видом на город.

Наконец, я дошел до этого обрыва.

Он был обозначен проржавевшей зеленой оградой примерно на уровне пояса. Я перегнулся и посмотрел вниз. Падать отсюда недолго.

Я положил скрещенные руки и подбородок на ограду, из-за чего вся ограда немного прогнулась. Я смотрел на город.

Освещенные улицы заполнили мой взор. Ему было далеко до потрясающей ночной столицы, но мне нравился родной город.

Несмотря на небольшие размеры, в нем всегда что-то происходило. В эту ночь где-то там, внизу неслась красная спортивная машина, которую вел детектив. Не спит ли еще та любительница шоколада? Маленькая девочка, напоминавшая обезьянку, наверняка уже прибыла в страну снов.

Лица людей, которых я знал, промелькнули перед глазами, словно слайд-шоу.

- Разве не очаровательно? Это я и хотела показать тебе, Нономия-кун.

Девушка, которая мелькнула в моей голове последней, похоже, была связана с девушкой, наблюдавшей за городом рядом со мной.

Пронизывающий ветер взъерошил ей волосы. Она обняла себя за плечи.

Это напомнило мне о дождливом дне, когда она полностью вымокла.

Я ни за что не смог бы забыть, как тогда спросил ее, почему люди убивают друг друга. Конечно, я не забыл и ее ответ.

Как только это воспоминание всплыло в памяти, тело внезапно начало дрожать, я стал хихикать.

- Я все-таки нашел ответ. Я, наконец, понял, почему ты убила своих родителей! – прошептал я.

Она лишь спокойно сказала:

- Вот как.

Я видел ее лишь краем глаза, равно как и она меня.

- Потому что тебе этого захотелось.

Когда я, смеясь, сказал это, она ответила с улыбкой девочки, получившей конфетку:

- Ты великолепен.

Как она и сказала той ночью, лишь словом «захотелось» можно было объяснить то, у чего не было причин.

Я засмеялся, потому что этот ответ был очень глуп. Кто в это поверит?

Единственными, кто смогли понять это, были я и… Ёко Цукимори.

Она вдруг подошла ко мне.

- Если все, что ты сказал, - правда, то я ужасная женщина, - прошептала она мне на ухо. – Убила своих родителей, обманывала всех, дурачила тебя и все еще живу, ни о чем не заботясь.