В общем, укротителю, дяде Диме Бургазину, едва его удалось отбить.

Но суть в другом. У них были такие же рожи — удовлетворенные и жестокие, — точно как у этого Висюлькина.

Хотя, возможно, она все это лишь придумывала... Эх, знать бы точно, почему так бывает. Но этого, скажу вам по секрету, не знает никто.

Ольга хорошо умела определять момент, когда драка переходит в избиение. К сожалению, Олеж-ка довольно-таки часто попадал в эти «пограничные ситуации». Потому что он по натуре был смельчак и боец — отважно шел вперед, абсолютно не подсчитывая предварительно, сколько перед ним врагов... Такой уж потрясающий братишка!

И это, само собой, кончалось бы для него довольно-таки печально, если бы не Ольга.

Представьте себе, именно Ольга. Был у нее такой приемчик, который она довела до совершенства. Состоит он в следующем. Быстро спрятаться куда-нибудь — не серьезно, а только для порядка, потому что в пылу боя противникам некогда осматривать окрестности, — и кричать голосом пожилой тетеньки — толстой и с большими сумками в руках:

— Да боже ж ты мой! Да что же это делается! Людей убивають! Держи его, держи!

Ну или что-нибудь в этом роде.

А потом поменять голос и взвыть милицейской машиной, которая несется к месту преступления: «Уа-уа-уа-уа!»

После этого хулиганистые пацаны обычно удирали без оглядки.

Сейчас Ольга не очень надеялась, что фокус ее пройдет. Однако попробовала. И результаты получились, извините, просто офигенные! Висюлькин сейчас же бросил свою жертву, дернулся влево, вправо... Он буквально не представлял, что ему делать, как спастись от милиции!

А то, что он хотел от нее именно спастись, Ольга видела в каждом его испуганном движении, в искорках его трусливого взгляда.

Но все-таки Висюлькин был взрослым. А главное преимущество взрослых, что они значительно опытнее ребят. И уже через пять секунд директор сообразил, что это «туфта», что его «берут на понт». Осмотрелся быстро и зорко... А избитый им мальчишка встал кое-как и боком, словно подбитая жаба, «ускакал» куда-то за колонны. В общем, растворился в неизвестности.

Висюлькин же продолжал нервно оглядываться... Ленька, сидя на каменном крыльце, утирал кровь с носа. Надя, плача, склонилась над ним. Помогла встать, и он тоже побрел куда-то. А Ольга не могла расстаться с этим странным ощущением... Висюлькин бил умело и как-то жадно. Потом испугался милиции.

Хотя ее многие боятся — просто так, не из-за чего. Вот, например, вы идете по улице, ни в чем не виноваты, ничего плохого не делали, а на вас вдруг постовой внимательно так смотрит — и вы сразу оказываетесь словно на леденящем сквозняке. Тут ее размышления были прерваны суровым голосом Висюлькина:

— Где же все-таки милиция?!

К этому времени директор понял, что сердобольная Надя так «держать оборону» ни за что не сумеет, Ленька — тоже. Значит, оставалась одна эта бойкая кукла, которая... Которая тоже догадалась, что он догадался. И быстро протараторила:

— У него... дело в том, Сергей Евдокимович, что у него оружие было!

Висюлькин окинул ее тяжелым взглядом:

— Ты больше так не шути!

Она сделала невинное и чуть ли не плачущее лицо... личико:

— Да вот чтоб мне... у него правда оружие было! — она всхлипнула вполне натурально. — Я же для вас все сделала! Мне выступать до ужаса хочется... Сергей Евдокимови-и-ич!

Похоже, он поверил ее воплям. Вернее всего, потому, что не она первая была такая «рвущаяся в эстрадную жизнь».

Произнес уже другим голосом — значительно смягчившись и успокоившись:

Хитрая — это неплохо. В жизни пригодится... Теперь скажи, тебя кто этому научил?

Никто. Сама... Честное слово!

Тут она не врала ни капельки и могла на полную мощность включить правдивые ноты в голосе.

— Молодец! Действительно — хитрая! — Висюлькин усмехнулся.

На том дознание и кончилось... А может, только еще начиналось?

Говорит: будешь ходить только со мной!

Но я так не хочу, понимаешь, Оля?

Мне так вообще жить не интересно! Они наконец-то остались одни, шли с Надей по тенистой стороне тихой какой-то улочки, каких в Ростове немало. Ели мороженое, чихав на возможность испортить фигуры или простудить отданные ненаглядной эстраде голоса.

Ольга подождала, пока Надя погрузит в мороженое язык, и спросила:

Так, а ты ему пробовала хоть что-то объяснить?

Он не понимает! — воскликнула Надя. — Он как совершенно тупой себя ведет. Ему главное свое доказать! Преследует меня по пятам. А я от него прячусь.

Как... прячешься?'

А пойдем, покажу!

В растерянности и сомнении Ольга не знала, как ей поступить. Однако Надя решительно взяла ее за локоть:

— Да здесь недалеко, — потом посмотрела наОльгу прищуренными хитрыми глазами: — Вот увидишь, интересно будет!

Несколько остановок они проехали на автобусе — до, наверное, центральной площади, которая вся была забита продающим и покупающим народом, всевозможным транспортом, залита солнцем, которое сверкало прямо в глаза, отсвечивая еще то с боков помидор, то с поддельных колец цыганок, то от шикарных джипов с затемненными стеклами.

А надо всем этим тяжело высился, медленно плавясь золотыми куполами, огромный собор, вроде бы самый главный в Ростове-на-Дону.

Они миновали площадь, немного прошли по неказистой, забитой трамвайными путями улице, свернули во двор. Тут Надя приложила палец к губам, хотя они и так уже не разговаривали несколько минут просто потому, что в толкучке и гомоне не так-то легко разговаривать.

Надя подвела ее к глухой задней стене высокого кирпичного дома, от которой на земле лежала тяжелая влажная тень, и было даже как-то прохладно, несмотря на могучую ростовскую жару. Наверное, зябко Ольге стало от волнения и ожидания чего-то... чего-то необычного.

Надя подтолкнула ногой к стене пластмассовый старый ящик, в каком прежде, наверное, хранили пустые бутылки, встала на него:

— Только не бойся... Ты высоты не боишься?

Таких нет людей, которые не боялись бы высоты. На этом, кстати, построены многие цирковые номера: артисты летают под куполом, а публика дрожит от ужаса, что они сейчас оттуда свалятся!

Страшно при этом и артистам...

Но это чувство можно в себе «перевоспитать», сделать так, чтобы оно не мешало тебе работать. Таково обязательное условие для тех, кто занят в номерах воздушной акробатики. Ольга немного пробовала этим заниматься — ее бабушка натаскивала, потому что цирковой актер, в принципе, должен все попробовать. И Ольге, стало быть, пришлось повоевать с тем довольно-таки трудным чувством. Хотя, конечно, она была привязана лонжей, и ее сам дед Олава страховал!

Но это ничего не значит!

Ты можешь хоть сто раз быть уверена, что ничего не случится, а наверху все равно страшно... буквально до слез. Тут уж ничего не поделать. Так устроена наша душа.

А в то же время и привыкание некоторое происходит. И теперь, когда Надя довольно-таки неожиданно взялась за железную палку-«ступеньку» пожарной лестницы и полезла вверх, Ольга без всяких колебаний полезла за ней. Хотя домик, надо заметить, был немаленький — четыре этажа. Причем не современных, а старинных, высоких.

С лестницы довольно удобно можно было перейти на крышу, а это очень важно! Кто хоть раз лазил по пожарным лестницам, знает: переход на крышу — один из самых опасных и страшных моментов.

Они пошли по гремящей железной крыше, и здесь солнце было особенно жгучим, а небо с редкими облаками особенно высоким.

Вровень с их ногами шелестели верхушки пирамидальных тополей. Здорово было идти по этой плоской, совершенно не опасной крыше, отдыхать от пережитого... пусть не страха, но уж волнения — точно.

— Ты отлично по лестнице лезла! — сказала Надя одобрительно. — Честно, не ожидала!

Ольга хотела сказать, кстати, то же самое. Но не успела, потому что новая подружка потянула ее за руку — в слуховое окно. Дальше они прошли по чердаку, покрытому вековой пылью. Но у Нади был свой маршрут, на котором пыль была обтерта — уж не Надиными ли платьями и кофточками? У двери они остановились, Надя прислушалась, посмотрела в замочную скважину. Убедилась, что никто за ними не подсматривает и не подслушивает. Тогда она быстро отперла дверь ключом, висевшим у нее на общей связке. Они вышли, и Надя так же быстро ее закрыла.