Олава понял тактику Боброна и мысленно подготовил свою. Шуганув резким выпадом Серпа, он пошел в атаку на Боброна. Тот как бы нечаянно опустил руки, готовясь к встречному удару.

Да только он не знал, как тяжелы кулаки у бывшего ямайского профессионала и как тот хорошо умеет уходить от встречной атаки... Молниеносно, так что невозможно было уследить за летящими в цель ударами, Олава провел серию в голову. И так получилась точна и мощна эта серия, что громадный Боброн, нет, не упал, конечно, однако все же попятился. Наступил на ногу замешкавшемуся Серпу. Тот взвыл от страшной боли. Потом, кстати, Серпа пришлось лечить, но не в простой больничке, а, так сказать, в больнице «закрытого типа», где есть не только врачи, медсестры и санитары, но еще и охранники на вышках.

Невольно Боброн отвлекся на вопль дружка. Хотя, конечно, не должен был этого делать — как опытный боец. Но уж очень диким голосом взвыл Серп. И тут же человек-гора пропустил уже незапланированную серию по корпусу: в печень, в печень, а потом в солнечное сплетение.

Это было потрясное зрелище, когда Боброн падал. И это был... потрясный звук! Вздрогнули, подогнулись, разъехались в разные стороны могучие ножки обеденного стола, когда Боброн лег на него. Весь дом вздрогнул, и стекла задребезжали у соседей в окнах... Хотя, может, и не задребезжали.

Старый Олава до ужаса гордый стоял над поверженным противником. Хромоногий Серп попробовал было улизнуть, но его поймал за шиворот папа Сева, который к тому времени успел-таки расправиться с Келой. Да нет, оказывается, не успел еще до конца разделаться с этим подлым бандюгой. Одной рукой Кела утер кровь с лица, другой достал из кармана финку.

— Вот это уж ты напрасно! — проговорил Всеволод Олавович.

Генка и Олег, которые с понятными нам чувствами наблюдали за этой дракой, не успели ничего заметить, а нож уже торчал в потолке, выбитый точным ударом ноги. Сам же Кела лежал на полу. И долго потом не шевелился.

После этой истории не было громких уголовных дел — ни у рэкетиров неудачливых, ни у глупого наркодельца. Боброн с подельниками получили небольшие сроки за злостное хулиганство, а Висюлькин — за мошенничество, которое не имело тяжких последствий. Об их преступлениях могли бы свидетельствовать Сильверы, Надя и Генка. Но дед Олава сказал, что «надо дать людям шанс исправиться». А уж как он говорит, так и бывает. Хотя, конечно, кто-то заметит, что нельзя никаких шансов давать таким... мерзким типам! Раз провинился — сиди. Да и кто это может брать на себя ответственность и решать вместо судьи, вообще — вместо закона!

Но, так или иначе, все четверо преступников, которые тут фигурировали, отделались, можно сказать, легким испугом. Ромашкин же вообще проходил по делу в качестве свидетеля. И притом как несовершеннолетнего его просто допросил участковый, а потом протокол допроса приложили к делу.

Следствие и судебное разбирательство штука, как вы понимаете, достаточно медленная. Решение по делу вынесли намного позже того, как «Цирк Джона Сильвера» уехал из Ростова. Собственно, они уехали недели дерез полторы после случившегося. Их ждали в Волгограде.

Вечером, накануне отъезда, собрались за прощальным чаем. И невольно разговор зашел о главном событии их ростовской жизни.

— Чего же там все-таки было, дед? — спросила Ольга.

Она сидела рядом с Олежкой, рядом с Надей своей милой, рядом с Генкой.

Как я понял, — произнес старый Олава, — они деньги отмывали, Боброн и компания... Кто-то где-то нечестно зарабатывает, а они при помощи своего ночного кафе...

Как это «отмывают»? — не поняла Надя.

Ну, к ним за ночь пришло десять человек, а они говорят, что тысяча. Каждый пропил-проел, например, в среднем по двести рублей... Так они говорят. И получается двести тысяч уже заработаны как бы законно. А на самом деле это какие-нибудь бандитские, рэкетирские или из подпольного бизнеса деньги... Были грязные, а теперь «отмыты». Их теперь можно открыто тратить, вкладывать в предприятия, покупать на них акции. Правоохранительным органам придраться уже трудно... намного труднее!

А Висюлькин?

Висюлькина они тоже сначала привлекали, чтобы он помогал деньги отмывать. И он придумал эту «школу молодых дарований». Он всем голову морочил, ездил со своими «артистами» якобы на гастроли, а там нанимал нечестных журналистов, которые ему писали статьи в несуществующих газетах про то, какие огромные концерты и какие огромные сборы. Теперь, с компьютерами, это стало довольно просто.

— Откуда вы это все знаете, Олава Джонович? — краснея, спросил Генка.

— Ну, откуда-откуда... Уж знаю!

На самом деле у деда Олавы друг работал в Ростовском уголовном розыске. Назовем его для конспирации Остапом Ивановичем. Этот Остап Иванович и объяснил старому товарищу всю «механику» преступления.

Вы спросите, почему же тогда их как следует не прищучили — Бробона, Висюлькина и других? На это тоже есть ответ. Они ведь всего лишь мелкие рыбешки, подручные настоящих бандитов. Вот эту крупную рыбу и хотел зацепить Остап Иванович... Поэтому и судили Боброна с Висюльки-ным за хулиганство да за мошенничество!

Главный суд, знал Остап Иванович, еще впереди... А эти жалкие жулики, они, может быть, все-таки сами задумаются, обжегшись. Так он рассуждал, и дед Олава был с ним согласен.

А эти наркотики? — спросила Ольга.

Думаю, в одной из поездок Висюлькин увидел, что можно купить по дешевке гашиш. Взял деньги у Боброна. И тут, как говорится, «накладка». Ну и закрутилось. Да плюс Надя стала сильно интересоваться!

— А еще говорят, что плохо быть любопытной! — Надя Морова засмеялась.

И вслед за нею все облегченно засмеялись, вспомнив, сколько пришлось им пережить. Но все хорошо, что хорошо кончается.

А Ромашкин? — как бы невзначай спросила Ольга.

Ну, свидетелем его удалось провести, говорю же тебе... Хотя, конечно, такой свидетель теперь, конечно, останется на учете в милиции!

Понятно...

Разговор их наконец с преступлений перешел на лето, на то, кто куда собирается. Надя с Генкой, ну и с Надиной мамой, конечно, собирались в поход в верховья Дона, где река эта по-настоящему чиста, где кругом степи и безлюдье, где в высоких и крутых донских берегах мириады ласточек роют в рыхлом песке норки, устраивают там гнезда и кружатся, кружатся над водой, над ярко-желтым песком, мельтешат с утра и до вечера. На это можно смотреть до бесконечности и не насмотреться!

А Ольга тихо подошла к распахнутому широкому окну, снаружи изображающему лобовой самолетный иллюминатор, так называемый «фонарь». Уже темнело. Но все же ей показалось, что на огромной театральной площади она видит под могучим вязом некую фигуру — длинную, не очень складную, но очень... знакомую!

Однако Ольга не решилась ни окликнуть, ни спуститься.

А «знакомая фигура» уж тем более не решался зайти попрощаться, повидаться... Хотя ему этого смертельно хотелось!

Ничего, думал он, буду каждый день делать зарядку, буду подтягиваться на турнике, буду следить за внешностью и учиться буду хорошо... и еще, еще что-то думал — в этом же роде. И все лишь для того, чтобы когда-нибудь все-таки прийти и сказать:

— Привет, Оль, как дела? Если ты не возражаешь, я хотел бы с тобой дружить... Хотя бы переписываться!