На обочинах дорог жили люди…
Эти палаточные города простирались километров на двадцать от города по любой дороге, ведущей в сторону от Карачи, единственного крупного города, где поддерживается какое-то подобие порядка, где можно найти хоть какую-то работу или сесть на пароход и уплыть. Куда угодно уплыть, только прочь из этой страны с ее мертвой, не дающей урожаев землей, с ее диким народом, с ее радиацией, убивающей медленно, но верно.
Палатки, контейнеры, какие-то куски шифера, стали, доски, сложенные в безумного вида хижины, дети, полно детей, нищих, голодных, разутых, протягивающих руки к проходящим по дороге машинам – гуманитарную помощь не прекратили разворовывать даже перед угрозой социальной катастрофы. Такова была цена политических решений маньяка у власти. Такова была цена военного угара, охватившего страну. Такова была цена джихада, цена отказа от цивилизации во имя торжества варварства.
Джекоб Шифт вдруг подумал, что все это напоминает ему Апокалипсис. Если и не сам апокалипсис – то его преддверие. Проигранную третью мировую войну.
Когда его отправили сюда – директор ЦРУ, так же как и Шифт ненавидящий СССР до зубовного скрежета сказал ему – вы будете работать на переднем крае. На самом переднем крае. Мы проигрываем войну Советам. Наша страна, наши ценности, весь наш образ жизни, вся западная цивилизация – под угрозой.
Теперь он видел, что это значит на самом деле.
Потом палаточные лагеря и свалки кончились, и пошла земля. Где-то распаханная – но большей частью нищая, урожаев не дающая. Здесь, больше чем на сто миллионов человек – приходилось меньше акра пашенной земли на каждого.
Колонна шла по дороге, встречая другие колонны – пустые, спешащие в порт на погрузку грузовики под белым флагом ООН. Здесь была, без преувеличения – дорога жизни для миллионов людей…
Шли очень медленно. Кое-где останавливались, часть машин уходила из конвоя, часть – принимали.
К утру следующего дня, преодолев примерно несколько сот миль, они прибыли к самому жерлу ада. Погранпереход на границе Афганистана и Пакистана. Южный переход, после прорыва крупных сил моджахедов и пакистанцев афганцы здесь все заминировали, выставили сторожевые посты. Каждый день несколько десятков человек подрывалось на минах в самоубийственной попытке проникнуть в Афганистан – где есть советская помощь и нормальное, пытающееся быть справедливым общество. Ходили слухи, что севернее есть тайные тропы в горах, там людей проводят в Афганистан за большую плату.
Джекоб Шифт заметил ориентир – примерное место, оно было на фотографиях в досье как отправная точка его путешествия в Афганистан. Позиция пакистанского пограничного патруля, пара километров от самой границы, на холме, господствующем над местностью. Там было выстроено что-то вроде опорного поста пограничников, мини-крепость, каменная, с бойницами. Шифт знал, что это одно из любимых мест для посещения высокопоставленными американскими разведчиками во время их визитов в Афганистан: фотографии с этого места были и у бывшего директора ЦРУ Кейси и у нынешнего Одома, и у Збигнева Бжезинского и у конгрессмена Чарли Уилсона, вложившего огромный вклад в финансирование моджахедов и не раз лично бывавшего в Пакистане. По преданиям, ходившим в ЦРУ – особенно неистовствовал здесь Бжезинский: взобравшись на крышу, маленький злобный поляк обратился лицом на Запад и долго что-то орал на смеси русского, польского и английского, потрясая сухоньким кулачком. После того, что произошло в Пакистане – Бжезинский не показывался на людях, по Вашингтону ходили недобрые слухи, что он проходит лечение в закрытой психиатрической клинике…
Здесь – табор начинался километров за двадцать до таможенного и пограничного поста, дозиметры были везде, их колонна пробиралась в час по чайной ложке, а потом и вовсе встала. Потом они продвинулись вперед на несколько сотен метров – и водитель автобуса заявил, что дальше их не повезет. Дорога и впрямь была перекрыта, лучше туда было не соваться…
В отличие от обычных пассажиров автобуса, Джекоб Шифт путешествовал налегке – с дорожным чемоданом и большим баулом, здесь это было налегке. Стоило ему только сойти с автобуса – как толпа бачат осадила его со всех сторон, бачата вопили, кто-то хватался за чемодан, то ли предлагая помочь нести, то ли пытаясь украсть, кто-то откровенно лез в карман, кто-то протягивал руку, прося о помощи. Вспомнив советы более опытных товарищей, не раз бывавших в таких странах, Шифт разделил все наличные деньги, какие у него были на несколько частей, две тонкие стопки купюр засунул под стельки ботинок, еще две – в нашитые изнутри карманы безрукавки. Туда же сунул и паспорт, и карточку с аккредитацией, и рекомендательные письма, в карманах не оставил ничего. «Деньги» на фарси было «пуль», он знал фарси, и можно было бы бросить горсть медных монет, чтобы отстали – но человек, готовивший его к заброске, и сам не раз здесь бывавший, делать подобное не советовал. Ограбят уже по-серьезному, а то и убьют.
Через это людское месиво он проталкивался только полчаса, чтобы встать в конец изнывающей под солнцем очереди, стоящей к таможенному посту, там, как и везде на востоке, работой себя особо не утруждали. Взглянув в начало очереди, Шифт понял, что стоять придется часа два или три, и беспомощно оглянулся по сторонам. Несмотря на местную одежду у него не было чалмы, и можно было запросто заработать солнечный удар.
– Мистер, мистер! Товарищ! Рафик! Эфенди!
Кто-то назойливо дергал его за рукав. Посмотрев, Шифт увидел стоящего перед ним пацаненка лет десяти. В отличие от других таких же бачат, на этом были ботинки, а это само по себе было признаком. Ботинки здесь были роскошью.
– What do you want? – спросил Шифт по-английски.
– Афганистан? Афганистан? – пацаненок ткнул пальцем туда, где было начало очереди.
– Yes, Afghanistan.
– Фифти доллар! Фифти доллар – Афганистан. Афганистан – фифти доллар.
Доллары у журналиста Шифта были, но он не хотел их пока светить. Достал две сиреневые банкноты с профилем В.И. Ленина, показал их бачонку. Бачонок моментально сориентировался – показал шесть пальцев. Ага, значит, три советских рубля стоят один доллар, такой курс на границе и скорее всего, в самом Афганистане. И даже в Пакистане знают, как выглядят советские деньги и что они стоят. Интересно, интересно…
Джекоб Шифт отсчитал требуемую сумму и протянул ее бачонку, тот сноровисто, как банковский кассир пересчитал купюры, и спрятал их так быстро, что Шифт не успел понять, куда именно. Потом, вцепившись ему в рукав, потащил из очереди.
Сопровождаемыми усталыми, безразличными, а то и ненавидящими взглядами, они подошли к пакистанскому таможенному посту. Тут пацаненок потащил Шифта прямо в здание поста, и он испугался – там его могли схватить, мало ли что придумают пакистанцы, ведь они в своем поражении обвиняют и Америку тоже. Но они – всего лишь прошли темным коридором, и вышли на ничейную землю между двумя постами.
На афганском посту бачонок о чем-то коротко переговорил с одним из пограничников, судя по звездам на погонах, это был старший лейтенант или что-то подобное, соответствующее звание в афганской армии. Ничего и никого не стесняясь, протянул пограничнику купюры. В разговоре Шифт уловил проскальзывающее «Вроу». Ах вот в чем дело! Вроу – на пуштунских диалектах «брат», значит, старший стоит на пограничном посту, а младший – ищет клиентов по ту сторону границы. Пятьдесят долларов с клиента – это больше, чем среднее жалование старшего лейтенанта в афганской армии за месяц. Его предупреждали о царящем здесь разложении, причем с обоих сторон – а теперь он столкнулся с этим лично.
Как и прошлый раз – бачонок провел его через афганский пост, никакие документы с него не спрашивали и не досматривали. Вывел – уже на афганскую землю.
– Ташаккор, бача… – поблагодарил бачонка Джекоб Шифт.
– Бамона хода[7], мистер – отозвался бачонок, и со всех ног припустил обратно, к афганскому посту.
