Спецназовцы вынуждены были броситься на землю, не пробежав и нескольких метров – из-за дувала открыл огонь еще один ДШК.

– Слева! Слева!

– Подствольниками, огонь!

– Бес, со своими под прикрытием – вперед!

К пулемету – присоединялись автоматы, бесплодная земля предгорий вскипала разрывами.

– Экран, Экран, я Урал – десять! Бьем в металл, повторяю – бьем в металл!

Бьем в металл – было одной из кодовых фраз, обозначающих ситуацию в бою. Бьем в металл – означало, что вместо того, чтобы вбивать гвоздь в дерево, они пытаются вбить его в металл. Сопротивление намного выше расчетного – вот что это означало.

– Урал десять, вас понял. При невозможности продвижения вперед, удерживать позиции, перекрыть банде пути отхода в горы. Десантная группа будет через двадцать минут, повторяю – через двадцать минут.

– Экран, над нами Громовержец! Коего черта он молчит?!

– Урал десять, Громовержец работать не будет, в муравейнике – особо важный груз, повторяю – особо важный груз. Брать только живым…

Новая трасса распорола воздух, алый луч ткнулся в кого-то из залегших прямо на земле спецназовцев – и он покатился по земле, пятная ее кровью…

– Скорпион, Скорпион, мать твою, я Урал десять! По нам работают крупняки, мы под огнем, в адресе до пяти десятков духов, у нас есть двухсотый и трехсотые! Какого беса не работаете по целям, мать вашу?!

Майор мысленно выругался – до того, как сесть в кресло офицера управления огнем на тяжелом штурмовике – он летал на Су-25, был сбит, чудом уклонился от поисковых групп моджахедов, вышел к своим, был списан с летной работы на реактивных самолетах. Сюда его посадили за заслуги и за огромный опыт в работе по местным целям: как-никак под четыре сотни боевых вылетов. Он по-прежнему числился в составе боевой эскадрильи, совершал боевые вылеты, уничтожал душманов, громил опорные пункты и сжигал караваны. Но здесь, сидя в удобном кресле и тыкая пальцами по клавишам – майор чувствовал себя предателем, сам не зная почему. Согласитесь: когда ты направляешь своего Грача на искрящийся вспышками ДШК, выходишь в лоб, один на один – и когда ты сидишь в кресле, в герметизированной кабине, ночью и нажимаешь на кнопку, посылая танковый снаряд в ничего не подозревающего врага – это совсем разные вещи.

– Урал десять, у меня красный свет, повторяю – красный свет от штаба.

– А не насрать на красный свет твой, у меня там пацаны под пулями, мать твою! Ты что, там, совсем…

Абонент на другом конце линии договорить не успел – майор вдруг услыхал какой-то шум, а потом – хрип.

Твою мать…

Он посмотрел на экран – еще один ДШК! Четвертый!

Чтобы у всех этих ГБшников – х… на лбу вырос!

Белая линия протянулась от одного из домов кишлака к стоящему на окраине бронированному Уралу. Тот задымился, загорелся… попадание…

А пошли они все.

– Разведка! – заорал майор в микрофон – ты что там, совсем мышей не ловишь! Кой черт там у тебя творится – признаки применения управляемого оружия, вон следы! Нас щас тут из Стингера приземлят – а ты ворон ловишь!

Говорилось это все для аппаратуры боевого документирования. Ну, если даже и прижмут потом – все равно, прямое неисполнение приказа пришить не смогут, пенсию он себе выслужил… почти. Запихнут в какой-нибудь сраный гарнизон, там дослужит.

– Виноват… тащ майор – все понял сидящий в носу со своей аппаратурой штурман – разведчик, наблюдаю дымные следы, возможно применение ПЗРК.

Вот и все… душки поганые…

– Внимание принял решение открыть огонь… огонь в опасной близости от дружественных сил… боевой отсек… крупный калибр… заряд термобарический… готовность… наведение… есть цель, есть зона, есть готовность, есть разрешение… огонь!

Самолет едва заметно дрогнул, на мгновение сбился с ритма ровный гул двигателей… сто двадцать миллиметров это не шутка. Секретное пока орудие 2А80 выплюнуло осколочно-фугасный снаряд, который по могуществу действия у цели не уступал шестидюймовой гаубице. Снаряд проломил крышу укрепленного дома, откуда плевался огнем ДШК – и уничтожил дом вместе с огневой точкой. Только куски стен и остатки крыши – полетели во все стороны. Дохнуло пламенем – так, что показалось будто разверзся вулкан.

– Попадание.

– Подтверждаю, прямое попадание, цель уничтожена.

– Новая цель. Огневая точка, активна…

Никто из спецназовцев не попадал под удар самолета огневой поддержки Скорпион. Самолеты эти – работали в основном по ночам в приграничной зоне, в секторах ответственности, которые они окучивали – командиров предупреждали под расписку, что в такое то время будет работать Скорпион, и весь личный состав – с поля долой. Перепутать и врезать по своим – да запросто, тем более что спецназовцы часто выходили в поле в духовской одежде и на духовской технике. Массовая гибель личного состава, погоны долой и под суд – кому надо? Еще – Скорпионы использовались для того, чтобы долбать духовские укрепленные районы, они летали на высотах, почти недосягаемых для Стингеров, несли в несколько раз больше отвлекающих ловушек, чем СУ-25, несли приличной мощности станцию РЭБ и могли гвоздить район целыми часами, что днем, что ночью. Операции проводились так: советские солдаты перекрывали все отходы из района, сами находясь при этом на солидном удалении, дальше появлялся Скорпион и начинал долбить. Долбил он по часу, а то и больше, потом он уходил, и только после этого советские части входили в район, чтобы подавить остаточное сопротивление. Но никто и никогда даже не думал отрабатывать огонь в опасной близости от дружественных сил – поражение целей, находящихся в пятидесяти – ста метров от залегшего спецназа. Этот случай – стал первым.

Было и в самом деле страшно. После каждого попадания – земля ощутимо вздрагивала, и спецназовцев даже с такого расстояния окатывало жаром. Пыль, дым, летящие в разные стороны остатки дувалов – какие-то долетали и до них. Командир группы – как-то раз попал под огонь веселых, вчера отметивших чей-то день рождения артиллеристов – но и тогда так страшно не было…

Они не сразу поняли, что самолет прекратил огонь. Какое-то время – выстрелов уже не было и взрывов, сотрясающих землю – тоже не было, а они все лежали, закрыв головы руками.

Потом – кто-то поднялся. Непечатно высказался – и закашлялся. Потом поднялся еще кто-то и еще…

– Черт…

Через путь поднятой пыли и дыма – желтыми пятнами зловеще проглядывали костры. Что-то горело…

– Пошли, что ли?

– Начать… кхе-кхе… выдвижение. Разбиться на четверки, проверять каждый дом. Сулиман – остаешься с ранеными.

– Есть.

Они пошли вперед, прикрывая друг друга и сторожко поводя стволами автоматов по сторонам – видно не было ничего, но и противник, если кто-то уцелел в этом аду – тоже ничего не должен был видеть. Непонятно было – что тут могло уцелеть, в таком аду – температура около нуля, а тут – жарко. Ноги постоянно натыкались на что-то.

– Справа чисто.

– Слева чисто.

– Идем…

Один из спецназовцев пнул чудом уцелевшую дверь, ведущую во дворик – и отшатнулся от пахнувшего в лицо жара.

– Тут ничего.

В некоторых местах разрушило даже дувалы, хотя афганцы их строят – как мини-крепости.

– Стой! Дреш!

Что-то метнулось в дыму, спецназовец еле сдержал палец на спусковом крючке.

– Таслим! Ништ фаери, таслим[53]!

– Держи его!

Душман, непонятно как уцелевший – жутко выглядел, обгорелое, закопченное лицо, борода в крови, руки непонятно в чем, он кашлял. Спецназовец, который страховал своего товарища, мрачно прикинул – не жилец. Скорее всего – легочная контузия, вон кровь ртом идет. Хотя… народ крепкий, может, выживет.

Тот, кто задержал духа – связал ему руки обрезком парашютной стропы.