На кабульских улицах его больше всего поразил… троллейбус! Черт возьми, тут еще совсем недавно шли уличные бои – а эти парни запустили троллейбус! Рогатые машины неспешно проталкивались в оживленном транспортном потоке, в котором смешались грузовые и легковые автомобили, хазарейцы, со своими телегами с товаром, ослы и мулы, подгоняемые погонщиками, просто пешеходы. Все они текли по улице сплошным потоком, сигналя, что-то крича и не признавая никаких правил.

Для коммунистической страны – хотя черт знает, коммунистическая она теперь или нет – он видел на удивление мало красного цвета, на удивление мало коммунистических лозунгов. Он смотрел записи из старого Кабула – парад, идущие по проезжей части люди в первых рядах в европейской одежде, над демонстрацией транспаранты красного цвета, на которых диковато смотрелись надписи на местном языке, дари. Огромные портреты на улицах – сначала Тараки, потом Амина, потом Кармаля, потом Наджиба, опять какие-то лозунги – коммунисты очень любят наглядную агитацию. Теперь – за все время поездки он увидел только три плаката с лозунгами, на которые никто не обращал внимания, над некоторыми дуканами были вывешены зеленые флаги, что раньше было вообще немыслимо. Он не знал – что это так отмечают свои дуканы бывшие моджахеды, решившие заняться торговлей и таким образом приглашающие в свои дуканы своих бывших собратьев по оружию. В Кабуле теперь было сущее столпотворение – коммунисты, растерянные и разгневанные тем, что произошло, люди Масуда и Достума из таджикской и узбекской автономий на севере, пуштуны из племенных формирований. Власть сейчас принадлежала не партии, а конкретным авторитетным среди тех или иных групп населения людям, временному правительству, которое, вопреки мрачным прогнозам, худо-бедно функционировало.

Такси неспешно поднялось к отелю Интерконтиненталь – его выстроили то ли англичане, то ли американцы, и своим модерновым внешним видом он сильно выделялся среди кабульских построек, как будто он был перенесен неведомыми джиннами в это пыльное захолустье откуда-то из Латинской Америки или стран Магриба. Отель стоял на возвышении и несильно пострадал при бомбардировках – пакистанские ВВС использовали его как ориентир на местности, но сам отель не бомбили. Коммунисты тоже его не слишком-то сильно угробили – в нем были удобства, была горячая вода, и даже было кафе внизу, где примитивно, но вполне сносно кормили. Шифт убедился во всем в этом, когда заселялся в отель.

Оставив вещи в номере, он вышел на улицу, при нем был всего лишь хороший, дорогой фотоаппарат и деньги, какие у него были. Он знал, что вещи, оставленные в отеле, будет перетряхивать местная охранка… черт его знает, как она сейчас называется, но в вещах у него не было ничего такого, что могло бы его скомпрометировать или выдать его миссию. Все опасное, что у него было – находилось в его голове.

Проверившись и снова никого за собой не заметив – черт возьми, это уже становилось интересно, кабульская охранка мышей не ловит – он пошел к первой точке, которую он должен был посетить. До первой точки он решил дойти пешком, а там, если нужно будет – он поймает такси.

Беспилотный разведчик кабульской зоны – безмолвный, бесшумный, всевидящий – парил над Кабулом…

Первая точка оказалась уничтожена. От дукана, в который он должен был зайти и передать – мало что осталось, закопченные руины первого этажа и больше ничего. Очевидно, что дукан был ничьим – на соседних тоже были следы разрушений и поспешного восстановления, но соседние были восстановлены, и уже торговали, а этот – нет.

Сфотографировав разрушенный дукан – это была еще одна фотография разрушений в городе, сделанная корреспондентом, до этого он сделал семь таких же, если и изымут пленку, то пусть догадаются – он подошел к соседнему дукану, около которого сидел пожилой человек в халате и пил чай. Халат на этом человеке был узбекским, что было как нельзя кстати.

– Мир вам именем Аллаха – осторожно сказал Шифт по-узбекски. В коммунистической стране, произнося приветствие, последние два слова лучше было опустить, хотя правильно приветствие звучало именно так.

– И тебе мир именем Аллаха, путник – ответил старик – вижу, ты не из нашего племени, но ты знаешь наш язык, и знаешь, как приветствовать людей. Ты желаешь что-то приобрести в моем дукане, путник?

– Думаю, я посмотрю ваш товар позже, эфенди – уклончиво ответил Шифт – я пришел издалека, и принес добрую весть от родственников Абдаллы-эфенди, что держал торговлю рядом с вами, но вижу, я приехал в Кабул напрасно…

– Горе, горе нам, к чему слова, путник, когда твои глаза скажут лучше любых слов о постигшей нас беде. Много, много пролили мы крови в поисках истины, прогневав тем самым Аллаха, и Аллах жестоко карает нас за это. Разве могут люди решать, кто достоин жить, а кто должен умереть, если это – дело одного лишь Аллаха?! Мой дед, который вынужден был оставить скот и бежать на эту землю, не раз предостерегал всех от усобиц, говоря, что наказание Аллаха за раздоры – страшнее, чем можно себе представить. Увы, сейчас никто не слушает старших, и делают, что пожелают. Абдалла-эфенди погиб во время боев в городе, да примет Аллах его душу.

– Да примет Аллах его душу – машинально ответил Шифт

– Я торговал рядом с честным Абдаллой пять лет, но не знал, что у него есть родственники вдалеке, путник.

– Да, у него есть родственники – ответил Шифт – война сорвала с мест слишком многих, и разбросала по всему белому свету.

– Горе, горе нам, Аллах еще накажет нас за то, что мы совершили, и не раз. Ты, должно быть, устал – проходи, в моем доме всегда найдется свежая лепешка и чай для гостя.

Джекоб Шифт отказался, прижав ладонь к груди и вежливо поклонившись.

– Рад воспользоваться вашим гостеприимством, уважаемый, но, увы – дорога зовет меня в путь. Я должен доставить семье – известие о гибели их отца, да простит его Аллах и да помилует.

– Передай им, что все торговцы этой улицы молят Аллаха о прощении за честного Абдаллу эфенди, потому что он всегда торговал честно, не брал лихвы, и не делал харама. Да смилостивится Аллах над его семьей, и да пошлет он ей утешение в горе.

– Иншалла, я обязательно передам это.

– Доброго тебе пути, незнакомец – пожелал старик

– И вас пусть хранит Всевидящий…

Джекоб Шафт не заметил, как из лавки, от которой он только отошел, выскочил бочонок. Повинуясь взгляду старика – побежал за приходившим проведать соседа незнакомцем. Потом к нему присоединился еще один бачонок, и еще. Проворные, одетые в одинаковую одежду, шныряющие в толпе – их почти невозможно было заметить, если не приглядываться и не знать точно, что ты ищешь. Смеясь, они повели незнакомца дальше, по всему Кабулу…

Через два часа – один из бачей прибежал и передал старику все, что он видел. Выслушав, старик закрыл дукан, хотя время торговать еще было, начал собираться…

Активность на базаре была отслежена беспилотным аппаратом с воздуха, пускать слежку по земле было слишком опасно. Разговор агента со стариком записали – но не расшифровали и не расшифровали последующую активность. Опытный наблюдатель, несомненно, заметил бы все это – но опытных наблюдателей как раз и не было.

Ковыляя по улице, старик – дукандор вызывал невольную жалость. Согбенный, дважды у него упала палка, и он вынужден был ее поднимать. Он медленно ковылял по улице, присматривался к дувалам, пару раз остановил прохожего, чтобы спросить дорогу. На самом деле – он бывал здесь не раз и до нужного места мог дойти с закрытыми глазами – но проделывал все эти трюки с палкой, и с прохожим, у которого он спрашивал дорогу исключительно для того, чтобы убедиться, что за ним никто не следит.

Старика учили спецы, из КГБ СССР – и он знал свое дело. Выждав момент, он нырнул в калитку, которая была в одном из дувалов, чтобы ее увидеть – нужно было подойти вплотную.