— Приятный отель, правда? — спросила Тереза, пригубив вина.

— Да, — согласился Бэнкс, скользнув взглядом вокруг.

Интерьер выдержан в средиземноморском стиле, в мягких терракотовых тонах. Абажуры на лампах уютно приглушают свет, потолок и карнизы богато декорированы, зеркала и картины в позолоченных рамах. На той, рядом с которой они стояли, была изображена Земля, возлежащая в роге изобилия среди плодов и цветов, а вокруг простиралась унылая пустыня.

Да, «Монако» приятный отель, подумал Бэнкс, и особенно его украшает то, что он находится в Сан-Франциско — этот город понравился ему больше всех тех мест, где он побывал во время своего почти трехнедельного странствия по Америке. Надо только приноровиться к тому, что он расположен на холмах. Бэнкс уже прокатился на трамвае вдоль побережья, в тот же день, как приехал сюда, полюбовался на пролив и мост «Золотые Ворота», а вечером поужинал в ресторане «Вершина мира», где заказал дорогущий мартини. Он довольно долго сидел там и наслаждался прекрасным напитком и великолепным видом на залив. А на завтра Бэнкс наметил себе прогулку на Рыбацкую пристань и затем, возможно, в башню Койт, откуда, говорят, открывается потрясающий обзор на город и бухту.

— Сколько вы собираетесь тут пробыть? — спросил он Терезу.

— Только до среды.

— И я тоже.

— Вы англичанин, верно?

— Да. Спасибо, что не приняли за австралийца или новозеландца. Я абсолютно ничего не имею против них, но меня почему-то постоянно с ними путают, и это слегка уже начинает раздражать.

— Я не по случайности угадала, а была уверена. У меня прадед был англичанин. Из Халла.[3]

— В самом деле? Я там бывал, и не раз. Вообще-то я живу недалеко оттуда. Вы простите, ради бога, мой вопрос, но как же это… он из Халла?

Тереза рассмеялась:

— Как вышло, что у девушки с моей внешностью предок — англичанин? Все очень просто. У моих родных был в Халле китайский ресторан.

Бэнкс не нашелся, что на это сказать.

— Вы бы видели сейчас свое лицо, — со смехом продолжала она. — Ладно, я пошутила. Я не китаянка. Мой прадед был матросом, и каким-то образом он оказался на французском торговом судне. Он не раз ходил в Японию, Китай и Корею, а в итоге осел во Вьетнаме. Такие дела — во мне тоже течет британская кровь, кровь Халла.

Бэнкс заговорщически понизил голос и наклонился к ней поближе:

— На вашем месте я не стал бы объявлять об этом во всеуслышание. Известно ли вам, что гласит старинная присказка английских бродяг и нищих?

— Нет, просветите меня.

— «От Галифакса, Халла и геенны убереги нас, Боже, беспременно». Говорят, бытовала уже в шестнадцатом веке. В Халле было строго запрещено попрошайничать, а кроме того, и там, и в Галифаксе были особенно кошмарные тюрьмы. Кажется, бродяги боялись их даже больше, чем геенны огненной.

Тереза снова рассмеялась.

— Интересные вы люди, англичане, — весело сказала она. — Я никогда не была в Англии, но хотелось бы съездить, поглядеть.

Бэнкс не мог вообразить, зачем ехать в Халл: ничего примечательного с точки зрения туриста там нет; впрочем, город — с его доками и вполне приземленными обывателями — обладает своеобразным грубоватым шармом. И еще в Халле имеется футбольная команда высшей лиги — немалый плюс в наши дни.

— Глядишь, однажды вы так и сделаете, — сказал он. — Послушайте, Тереза, возможно, я несколько прямолинеен, но скажите: вы здесь одна?

Ему показалось, что она покраснела, да он и сам смутился.

— Да. Я… я… — Она сделала такой жест, точно отмахивалась от комара. — Извините, это длинная история.

— А вы бы не хотели поужинать со мной сегодня и рассказать ее? У меня нет никаких планов на вечер, и я умею слушать.

Тереза прижала руку к груди:

— О, простите. Я бы с радостью, правда, но я не могу. Уже уговорилась… обещала пойти в одно место.

— Конечно, — ответил он, досадуя, что вообще завел этот разговор, — я понимаю.

Она мягко тронула его за рукав:

— Нет-нет, это совсем не то. Правда. Я сегодня обедаю с сыном, его женой и детьми. Приехала сюда в основном затем, чтобы повидаться с ними. И мне уже надо бы поторапливаться. Но я решила, что еще один бокал не повредит, прежде чем окажусь лицом к лицу с юными разбойниками. В смысле с внуками.

Никогда бы не подумал, что она уже бабушка, удивился Бэнкс, но говорить не стал — и банально, и слишком напролом.

— Ясно, — кивнул он.

Она вопросительно заглянула ему в лицо и предложила:

— А завтра? Я имею в виду… ну, то есть, если вы…

— Завтра — идеально. Это будет мой прощальный вечер здесь.

— И мой тоже.

Тереза одним глотком допила вино, поставила бокал на ближайший столик и вынула из сумочки пакетик с мятными леденцами. Поймав на себе взгляд Бэнкса, усмехнулась:

— Не удивляйтесь. Я не алкоголичка. Но там все-таки дети, да и моя невестка уж очень нервно относится к некоторым вещам. Она весьма религиозна, ее отец баптистский пастор. Ну что, встречаемся здесь?

— Отлично. В семь? Я закажу где-нибудь столик?

— Позвольте, я сама это сделаю, — возразила Тереза. — Я неплохо знаю город.

— Хорошо, — согласился Бэнкс. — Значит, до завтра.

Тереза заспешила к выходу, и он остался один.

Неподалеку расположился за складным деревянным столиком толкователь карт таро, и, когда глаза их случайно встретились, он заговорщически улыбнулся Бэнксу. На мгновение тот задумался: может, погадать? И тут же отверг эту идею. Либо расстроишься попусту, либо обнадежишься, и тоже попусту. Он любезно улыбнулся в ответ, допил вино и вышел на улицу. Пройтись, чтобы как-то скоротать вечер?

Первое, что он увидел, была пожилая проститутка, которую рвало на газон у дороги. Он торопливо прошел дальше, краем глаза заметив трех голубей, обрадованно заспешивших к «ужину». Как ни грустно, а подобные сцены не редкость в этом районе.

Он свернул за угол и обратил внимание, что какой-то негр, судя по всему, бездомный, упорно тащится за ним. Так они прошли с полквартала, и всю дорогу негр злобно ругал скупердяев, населяющих этот поганый мир. Похоже на Лондон, подумал Бэнкс.

На Юнион-сквер мимо него проехал трамвай, обвешанный развеселыми юнцами, которые радостно свистели и гоготали. Трамвай в унисон звенел и грохотал по рельсам.

Бэнкс пересек площадь и в задумчивости остановился. Пойду куда глаза глядят, решил он, и рано или поздно набреду на подходящий бар либо ресторанчик. Это уж непременно — к гадалке не ходи.

В помещение на первом этаже управления Западного округа, где почти всегда проводились пресс-конференции, притащили все стулья, какие сумели найти. Энни и суперинтендант Жервез заранее обсудили с Маклафлином, что и как можно сообщать журналистам, а о чем лучше помалкивать до поры до времени. Максимум, что мы можем сейчас сделать, мрачно подумала Энни, это опровергнуть парочку идиотских домыслов и не дать страстям разгореться сверх меры. Хотя, судя по всему, уже слишком поздно.

Смерть Патрика Дойла — вот во что репортеры вцепятся со страшной силой, и не только потому, что она наступила в ходе полицейской операции, но и потому, что спецназ применил тазер. А с тазерами пресса активно воюет уже третий год. Из больницы, где умер Дойл, просочилась информация, что два года назад у него был сердечный приступ. И хотя лечение прошло успешно и его последние ЭКГ были в норме, все же он поправился не до конца. Диагноз «сердечная недостаточность» ему так и не сняли. Полиции следовало выяснить это, прежде чем посылать людей, вооруженных тазерами. И журналисты обязательно будут всячески напирать на столь «вопиющий просчет». Дебаты о правомерности применения «убийственных электрошокеров» уже помогли многим газетам увеличить свои тиражи.

Помимо местной прессы и ТВ прибыли репортеры ведущих национальных изданий — «Дейли мейл», «Сан», «Гардиан», «Телеграф», «Экспресс», «Таймс», «Дейли миррор» — и парочка кинодокументалистов — в поисках достоверной фактуры по актуальным нынче темам: преступления с применением оружия, проблемы молодежи и действия полиции, повлекшие смерть граждан.