В ванную влетела миссис Скофилд и весьма недвусмысленно и красноречиво дала понять, что купание окончено. Собственно, когда она предложила Пенроду помыть Герцога, она представляла себе это несколько иначе. Ей казалось, что Пенрод вымоет пса в подвале. И уж, разумеется, не предполагала, что Пенрод использует для этого ее ванную комнату.
Пенрод, в свою очередь, не предполагал, что за свои старания будет вознагражден такими обидными словами. Когда же, вдобавок ко всему, его лишили возможности вытереть Герцога полотенцем или, на худой конец, краем скатерти, он почувствовал себя оскорбленным до глубины души. И обиженный хозяин вместе с не менее обиженной собакой вышли сквозь кухонную дверь и отдались на милость неласкового февраля. Они отправились во двор, не имея перед собой сколько-нибудь определенной цели. Пенрод уныло прислонился к забору, а Герцог стоял рядом. Он все еще не обрел своих обычных габаритов, и из-за этого трясся от холода, и до такой степени поджал хвост, словно его вообще у него не было.
По двору гулял влажный пронизывающий ветер, и довольно скоро Герцог счел погоду невыносимой. Он был уже не первой молодости и вовсе не хотел закаляться. Но все-таки он понял, что должен предпринять какие-то действия во имя собственного спасения. И он принялся сушиться в той манере, которая распространена у собак. Он с разбега плюхнулся в грязь и хорошенько покатался по ней. Он все катался, катался и катался. Он уже начал себя чувствовать вполне сносно и, чтобы закрепить результат, продолжал кататься дальше. Пенрод с интересом наблюдал за ним и все отчетливее убеждался, что собаки не придают внешнему виду никакого значения. Когда же Герцог разыскал возле дома Германа и Вермана то, что лишь очень давно имело право называться свежей рыбой, и немного покатался по ней, Пенрод выяснил для себя, что собакам нравятся очень странные запахи.
А Герцог так развеселился, что начал прыгать на хозяина. Вообще-то Пенрод не проявлял особенной брезгливости. Но Герцог после упражнений с рыбой превосходил даже его возможности, и он поспешил укрыться на кухне, предоставив псу в одиночестве резвиться на дворе.
Делла готовила еду и одновременно беседовала с подругой, которая зашла к ней выпить чаю. Ненрод попробовал составить им компанию, но они сочли его присутствие излишним, а участие в их разговоре – и вовсе нежелательным. Пенрода это очень оскорбило. Он побрел в библиотеку, устало развалился в кресле. Лениво скользил глазами по рядам книг, которые интересовали его не больше обоев. Он вздохнул, и это был не простой вздох: он шел из самой глубины души. Он задрал вверх ноги, затем помахал руками. Он встал, почесался и шаркающими шагами подошел к окну. Он провел перед ним десять минут, с тоской и унынием глядя на рас кисший мир. И за все это время только два мокрых фургона да четыре старушки под зонтиками внесли хоть какое-то разнообразие в мрачный пейзаж.
И Пенрод вдруг подумал о том, что, наверное, на свете есть такие счастливчики, окна которых выходят на тюрьму или, к примеру, на пожарную часть. Вот им-то имеет смысл смотреть в окно! Пенрод медленно терся носом о стекло, но и это не принесло ему радости. Тогда он снова почесался. Но и чесаться было лень. И он понял, что жизнь его потеряла всякий смысл.
Скука, подобная той, которую испытывал Пенрод, может толкнуть на самые бездумные поступки любого, кто обладает хоть крупицей воображения. Причем взрослые, оказавшись в подобном положении, испытывают куда больший гнет, чем дети. Уж во всяком случае, они не выдержали бы и малой толики тоски, которая навалилась на Пенрода в эту поистине нескончаемую субботу.
Пенрод услышал звуки, которые не мог расценить иначе, как восклицания Деллы. Это его заинтересовало, и он решил вернуться на кухню. Однако помня, какой неласковый прием ему оказали при первом появлении, он не стал входить, а остановился у приоткрытой двери и стал слушать. В общем-то, он пришел сюда просто от нечего делать и не надеялся услышать что-либо, заслуживающее внимание.
– Змеи! – воскликнула Делла. – И много, миссис Кален, этот несчастный видел разных змей?
– Нет, Делла, – грустно возразила миссис Кален, – миссис Флора говорит, что он всегда видел только одну змею. Длинную, толстую, страшную змею с огромной пастью. И каждый раз, как у него начинался припадок, эта змея шипела на него. Одна и та же змея, и он кричал Флоре: «Вот она! Большая, черная, страшная! Она длинная, как забор!». Вот так он кричал. И еще он кричал: «Вон адский пламень, Флора! Вон черный человек с белым блестящим лбом. Он гонит змею метлой! Он натравил ее на меня, будто она собака, а я – кошка. Ради всего святого, Флора, прогони ее, а то я сойду с ума!»
– Бедный Том! – сочувственно воскликнула Делла. – Помешался, а сам и не догадывался. Воображаю, как было жутко Флоре слушать это по ночам!
– Это уж точно, – согласилась миссис Кален. – Как раз в ту ночь, когда он, бедный, умер, он снова кричал, что за ним пришла большая черная змея, которую гонит метлой черный человек с белым блестящим лбом. Он начал хрипеть и сипеть, так что было трудно даже понять, что он говорит. И он снова кричал: «Прогони их, Флора!» Вот так и кричал: «Прогони их, Флора!
– Эту черную змею со страшной мордой! Ой, она черная, как чулок, и толстая, как моя ляжка! Прогони ее, пока я не помер!» Вот так! Вот так он, бедняжка, и говорил. «Она сегодня очень страшно шипит, – говорил он, – а маленький черный человечек с белым блестящим лбом смеется и пихает ко мне метлой эту черную змею, а она шипит…»
Тут Делла не выдержала.
– Не надо больше рассказывать, миссис Kaлен! – взмолилась она. – Бедный Том! Я еще на прошлой неделе сказала, что Флора неправильно сделала. Нельзя было прятать от него виски. Это и убило его. Надо же, прятать виски от такого больного!
– Но она говорила, у него сил не осталось, – объяснила миссис Кален. – Как он первый раз увидал большую змею и черного дьяволенка, он все равно уже не мог много выпить. Бедная женщина! Она говорит, он так их расписывал, что, стоит ей теперь взглянуть на него в гробу, ей самой начинают являться эти чудища. Она говорит…
– Не надо больше, прошу вас, миссис Кален! – воскликнула впечатлительная Делла. – Не надо! Я уже и так их вижу перед собой. Будто они уже тут, в кухне! Бедный Том! А я-то как pаз на прошлой неделе новую шляпу купила! Не думала я, что надену ее первый раз на похороны! Завтpa днем, да?
– В два часа, – сказала миссис Кален. – Но вы, конечно, заглянете сегодня к Флоре?
– Загляну, – сказала Делла, – хотя после всего, что вы мне тут нарассказали, мне прямо страшно идти. Бедный Том! Я помню их свадьбу с Флорой…
Но тот, кто стоял под дверью, дальше слушать не стал. Он уже поднимался по лестнице, и теперь жизнь снова представлялась ему исполненной смысла и высоких стремлений.
Маргарет на целый день ушла из дома. Пенрод тихо пробрался в ее комнату и некоторое время оставался там. Он был всецело поглощен важным делом. Он вел себя так тихо, что если бы не отчаянный скрип ящика в комоде Маргарет, миссис Скофилд, сидевшая за шитьем в своей комнате, ни за что бы не догадалась о присутствии сына.
Услышав скрип, миссис Скофилд встала и подошла к двери комнаты Маргарет.
– Что ты тут делаешь, Пенрод?
– Ничего.
– Надеюсь, ты не копаешься в вещах Маргарет?
– Ну, что ты, мама! – тут же заверил ее Пенрод.
– Зачем же ты открывал комод?
– Что, мама?
– Ты прекрасно слышал, что я сказала.
– Да, мама. Я искал тут кое-что.
– Что ты искал? – спросила миссис Скофилд. – Ты же прекрасно знаешь, что в комнате Маргарет твоих вещей быть не может.
– Что, мама?
– Я тебя спрашиваю, что тебе понадобилось у Маргарет? – повторила она, теряя терпение.
– Я искал булавки.
– Возьми, пожалуйста, – сказала она и отколола две булавки с отворота блузки.
– Мне надо больше. Штук сорок, – сказал он.
– Зачем тебе?
– Понимаешь, мама, мне надо кое-что сделать, – жалобно объяснил он. – Ну, неужели, мне даже несколько булавок нельзя дать без того, чтобы расспрашивать, зачем они мне? Обязательно во всем надо видеть терминал!
