— А еще тренировались. Вдруг браконьер покажется, а мы его взрывами от залива отпугнем, — добавил Илья.

— А если бы поранило вас, — рассердился дед, — покалечило кого?

— Мы, дед, издаля их в костер швыряли. А утром бросили в последний раз и побежали на песчаное место купаться. Тут ты нагрянул и нашу одежду похватал.

— Вот оно как! — рассмеялся дед. — А я думал — вы там рыбу глушите…

Заулыбались и Костя с Павликом, только Илья и Гошка смотрели на них выжидательно, с ружьем все-таки, да еще пионеры из лагеря.

— Ну что, помощники, вернем им обмундирование? — спросил для порядка старик у пионеров и вывалил из мешка Илюхину и Гошкину одежду.

Те кинулись было к ней, но дед их остановил:

— Ишь, шустрые какие, я сам вам все выдам. Вот ваши портки, вот рубахи, кепки, — приговаривал он, подавая мальчишкам одежду. — Это Гошкины кеды. Я их след знаю. Ты в них на речку через мой огород носишься. Потопчешь как-нибудь ботву у огурцов, ох будет тебе… А это, значит, Илюхины сапоги, — подал он городскому гостю длинные резиновые сапоги. — Вот ваш котелок… Уху-то варили?

— Нет еще, — сознался Гошка. — У нас на том берегу закидушки еще с вечера стоят. Проверять пора.

— Беда мне с вами, — ворчал дед. — Какой же рыбак поставит на ночь снасти и вместо того, чтобы утром их проверить, купаться припустит?

Он вынул из мешка сумку с хлебом, колбасой и подал мальчишкам. Потом достал патронташ, полный пустых гильз. Посмотрел на Павлика, будто ища у него понимания, и строго произнес:

— Так что ж вы мне голову путаете? Патроны, мол, в костер бросали… Раз патронташ есть, значит, и ружье где-то припрятано. Неужто на том берегу бросили?

Павлик опять взял дедову двустволку на изготовку. Казалось, Илья и Гошка Горшков полностью оправданы, а тут оказывается не все еще ясно.

Но мальчишки в один голос ответили:

— Не было, дед, ружья, — говорили они «дед», а сами смотрели на Павлика с ружьем.

Илья же для полной ясности добавил:

— Патронташ я у тетки взял, а дядькиного дробовика давно нет.

— А и правда, нет у Марьи ружья, — припомнил старик и, перевернув мешок, вытряс из него какую-то сумку с ремешками и петельками. — Смотри-ка ты, и ягдташ прихватили.

— А что такое ягдташ? — шепотом спросил Костя у Павлика. Так же вполголоса Павлик ответил, что ягдташ — это охотничья сумка, только настоящие охотники ее не носят, зачем перед каждым встречным-поперечным добычей хвалиться, а у ягдташа дичь подвешивается к ремешкам, идешь ты, а она сбоку болтается.

Гошка, в своих кедах, застиранном синем спортивном костюме и кепке, ничем бы не выделялся среди других мальчишек в пору летних каникул. Зато Илья, когда натянул великоватые ему болотные сапоги с отвороченными до колен голенищами, застегнул на поясе патронташ и перекинул через плечо ягдташ, удивил своим видом не только Павлика с Костей, но и деда, прожившего уже более семидесяти лет и немало повидавшего. Но Илья был доволен своим костюмом. Рисунок охотника, точно в таком одеянии, он видел в старой книжке с заманчивым названием «Охота по перу». Не хватало только ружья за плечами, а у ноги верной собаки, Не ружья, как известно, тетка не имела, охотничьей собаки тоже. А дворняжка по кличке Шарик, охранявшая теткин двор, не подходила для охоты ни ростом, ни видом. Да и ошейника у тетки не оказалось.

— Игнашку-то выследили? — любуясь Илюхиным одеянием, улыбаясь спросил дед.

— Не… Когда он из деревни выехал, мы дали ему за кривун завернуть, а потом сами на оморочку и за ним. А он как в воду нырнул, ни лодки, ни Игната, — объяснил Гошка.

— Ладно. Игната мы с вами, с такими отчаянными мужиками, выведем на чистую воду.

— А мы знаем, где его перемет на уток стоит, — подал голос Костя.

— И я перемет этот поутру видел, — сказал дед — Только недосуг было им заниматься. Я «браконьеров» вот этих выслеживать пошел, для того и ружье прихватил.

Илья и Гошка опять в один голос принялись клясться, что никакие они не браконьеры, а наоборот… В это время в безоблачном небе, в той стороне, где осталась Морошка, снова, чуть не задевая за кусты, проплыл вертолет. А когда стрекотание его стихло, Павлику показалось, что он услышал далекий звук горна.

— Костя, горн! Слышишь?

Ребята привстали на цыпочки, прислушиваясь, но звук не повторился. «Показалось», — подумал Павлик, и все-таки вынул из рюкзака свой горн и протяжно затрубил. В ответ издалека-издалека донесся еле слышный сигнал.

— Нас ищут! — заликовал Костя.

— Так мы пойдем, — обратился Павлик к деду, — пора нам.

— А я вам рыбу в садке храню, — огорчился старик. — Отнесли бы в лагерь.

— Спасибо, — поблагодарил Павлик. — Мы сейчас к реке. Там же наши. Это Никита, наш горнист, трубит.

— Ну ладно, идите, — согласился и дед. — А если своих не встретите, то я через час с лодкой буду. У залива меня поджидайте…

Лающий мальчик. Ловцы жемчуга. Горн. В лагерь — на вертолете: Новый день

Днем идти веселее, чем ночью. Это так же верно, как то, что получить пятерку гораздо приятнее, чем, допустим, двойку. Дорога, которой ночью, кажется, и конца нет, днем словно сжимается. Кочки и пеньки не лезут под ноги, а стоят как миленькие по своим местам. Идешь и удивляешься: и чего это кусты и деревья ночью казались такими таинственными? А сейчас видишь, что самый страшный куст, от которого шарахнулся в темноту, на самом деле высокий, весь в крупных цветах шиповник. Хоть стой и любуйся им.

Ребята подходили уже к озеру, где стоял перемет на уток, как Борисов, шагавший за Киле, услышал какое-то странное шуршание и стрекотание. Он прислушался и решил, что исходит оно из рюкзака Павлика. Костя сказал об этом товарищу, но Павлик отмахнулся, что, мол, там может стрекотать. Однако через несколько шагов он остановился. За спиной в его рюкзаке что-то действительно шуршало. «Кто это туда забрался? — подумал Павлик, снимая рюкзак. — Возможно, забралась полевая мышка и теперь что-то в рюкзаке грызет». Осторожно расстегнул Павлик рюкзак и заглянул в него. Кроме полотенца, мыла, лески и крючков для удочки да еще носового платка, недавно постиранного лично Павликом, ничего в рюкзаке не лежало. А все эти вещи, как известно, не шуршат и не поскрипывают. Показалось, решили путешественники и направились дальше.

Теперь все их разговоры касались только одного — как добраться до лагеря. Даже Павлик ни разу не подумал про рыбную ловлю, хотя места здесь были самые карасиные.

— Может, попробуем переплыть на «Бор-Босе»? Он ведь остался в заливчике, — несмело предложил бывший капитан фрегата.

Разжалованный баталер помолчал и ответил:

— Придется попробовать. Только возьмем хорошие шесты и будем ими подгребать.

Чем ближе подходили ребята к Морошке, тем торопливее они шагали. Что ни говори, а Морошка — дорога в лагерь.

Вдруг приятели остановились: за мыском послышался собачий лай.

— Бежим! — крикнул Костя, и мальчики пустились бежать навстречу лаю.

Обогнув мысок, Костя и Павлик увидели приближающуюся лодку. В лодке сидели три паренька. Там же, наверное, находилась собака, потому что с лодки доносился лай. Лай был довольно странный, будто собака выгавкивал, а какой-то мотив:

— Гав-гав. Гав-гав-гав. Ав-ав!

И опять:

— Гав-гав. Гав-гав-гав. Ав-ав!

— Чего это она так лает? — поразился Костя.

Павлик только развел руками.

Вот лодка поравнялась с нашими путешественниками, и они разглядели, что лает… мальчик. Этот лающий мальчик сидел на корме и держал рулевое весло.

— Может, он балуется? — шепнул Павлик.

Однако, на баловство все это мало походило.

Лодка медленно плыла против течения, и, все трое ребят, находившиеся в ней, казались вполне серьезными. Один из них сидел за веслами, он уже, видимо, устал, греб вяло и часто бороздил то одним, то другим веслом. Тот, что сидел на корме, хрипло лаял: «Гав-гав. Гав-гав-гав. Ав-ав!» На дне лодки, посматривая в воду, сидел Третий мальчишка и держал странные широкие грабли с длинными изогнутыми железными зубьями.