АНДРЕЙ БЕЛЫЙ — ЭЛЛИСУ Письмо, прочитанное Л. Л. Кобылинскому. Многоуважаемый Лев Львович, обостренность наших отношений требует, чтобы я высказался откровенно о сущности того, что происходит вот уже 3 месяца между нами троими — мной, Тобой и Валерием Яковлевичем. И справедливость требует заметить тоже, что Твоя роль в близящемся конфликте между мной и Брюсовым или более чем <н>елепа (я привык Тебя считать человеком благородным и потому считаю Тебя слепым), или… не вполне добросовестна[1045]. Прежде всего: I. Я стою на платформе, какая была выработана летом в отношении к тактике[1046] (независимо от характера личной приязни к Иванову вследствие нашего примирения[1047] и той нравственной поддержки, которую встретил в нем в трудную минуту жизни и которой не встретил в тех, кто называет себя моими друзьями). II. Я доказал мою верность нашему соглашению, кажется, больше всех нас и статьями в газетах, и рецензиями, не щадя тех, которых Ты называл в «Эстетике»[1048] «моими друзьями». Мне принадлежит статья против Блока (в газетах)[1049], написанная в период, когда наши личные отношения были прекрасны. Я не щадил Иванова в той лекции, с которой Ты убежал, хлопнув дверью (о чем говорила вся Москва), не потрудившись выслушать до конца, что я говорю против Иванова[1050]. Ввиду нашей тактики это было «возмутительно» (ведь не хлопал же я дверью, когда в лекции о Бодлере Ты говорил неприемлемые вещи). Далее: Ты жаловался мне, что друзья невнимательны были к Твоей лекции, а Ты не выслушал до конца ни одной моей лекции, убегая и даже уводя с собой знакомых, бранясь где только можно и не высказывая мне прямо ребром то «возмутительное», что по-Твоему в моих лекциях заключалось. Я ни разу не сетовал на все это, относя Твое поведение к несчастному темпераменту. (Теперь этот «темперамент» обладает еще, как я вижу, и сознательностью, находясь в полном соответствии с принятым намерением Вал. Брюсова отныне перегрызть мне горло, как литератору). Но далее: я отклонился. III. Я высоко чтил и буду чтить литературное значение Брюсова; чтил, когда Ты грубо ругался Брюсовым, буду чтить и тогда, когда Вы с Брюсовым разойдетесь и Ты опять примешься за старое. Я доказал именно теперь, что тактически я стою все на том же; пока Ты расхваливал Брюсова в гостиных и «только», я его по мере сил проводил в лидеры символизма, разрывая все с Блоком, Ивановым, Зайцевым[1051] и др. 1) в газетной статье по поводу «Путей и перепутий»[1052], 2) в «Критическом обозрении»[1053], 3) в «Свободной Молве»[1054], 4) в «Русском Слове» (на днях идет мой фельетон)[1055]. Надеюсь, это больше, чем болтовня в гостиных. И Ты смеешь меня за Брюсова обвинять? Конечно, я не стану курить фимиам Брюсову в «Весах», как делаешь это Ты (неприлично!)[1056]. Я сделал более в смысле нашей программы, чем Ты (я же из-за Брюсова не вернулся в «Руно»[1057] и сдерживал «Перевал» от выходок)[1058]. Опровергни эти факты! Между тем, неприлично сбежав с лекции, Ты не выслушал, что я говорил о Брюсове. А Ты имел смелость утверждать знакомым, что я в лекции о Брюсове не упомянул. Это — ложь. Я для «Весов» и нашей тактики жертвовал всем — местом в «Руне», где я имел возможность печатать объемистые статьи (в «Весах» я в этом отношении с обрезанными крыльями)[1059]; я жертвовал личными отношениями. И Ты после всего имеешь… (ну как бы это выразиться)… смелость иронически пить за моих литературных друзей? Кто Ты? Я думал, что Ты человек правдивый. Для чего Тебе нужно меня провоцировать? А между тем Твои поступки есть только «провокация».
И эта провокация очень уместна. Брюсов относится ко мне варварски; постоянно меня игнорирует, не считается с моими мнениями; извлекая для себя всю пользу моей тактики, он всеми способами вредит проявлению моей индивидуальности. Ему нужно закабалить меня, изолировать от всех и потом перегрызть горло. Я плюю на все это, поступая вопреки своей литературной карьере во имя общего дела. Но в области нравственных отношений я требую, чтобы со мной считались. А со мной не считаются. Как член литературной комиссии[1060] поддерживаю я великолепное поведение Брюсова в «Эстетике», ожидая, что комиссия проявит деятельность. У меня ряд проектов. Члены Комитета[1061] просят меня за них взяться: во имя того, чтобы действия комиссии были дружны, я жду почина от Брюсова: он бездействует, распоряжается, как диктатор; всякая моя инициатива отклоняется. Я не пешка, у меня слишком много своей самостоятельности и любви к делу, чтобы мириться с положением всяких «Гофманов»[1062], глядящих в рот Брюсову. Я считаю, что в теории искусства в настоящее время в России я единственный теоретик, но мне негде печатать свои взгляды, мне отводится роль — подтирать рот Брюсову. Ты умеешь протестовать против моих взглядов, хлопать дверью, ругать меня на всех перекрестках, особенно, если это входит в план Брюсова, и превосходно миришься с бездействием, самодурством и славолюбием самого Брюсова. Ты прекрасно знаешь сам, что из нас троих я больше всех жертвовал собой, своими личными и литературными планами «не во имя свое», а во имя «дела», и что менее всех тут откровенен был Брюсов. И все-таки Ты делаешь вид теперь, когда Брюсов начинает против меня гонение, расправившись с Бальмонтом, Ивановым, Блоком, что Тебе это неизвестно: стыдись! Но пусть огненными буквами у Тебя останется 1) что я больше всех вас реально осуществлял принятую программу и от нее не отступлю и впредь, когда мне, чего доброго, придется вследствие неуважения Брюсовым моей личности и Твоей «провокации» выйти из «Весов». 2) Я большим жертвовал, чем вы все; поэтому, конечно, я пред вами оказался неправ. 3) Я знаю, кто — я, и когда посторонние начинают это забывать и, как Брюсов, позволяют себе оттенок пренебрежения, я очень умею ставить людей в должные границы (не только господина Брюсова, проживающего на Цветном бульваре[1063], или Блока из «Вены»[1064] (?!), но и при случае Господа Бога). 4) Тяжесть личных осложнений, конечно, я не перенесу в литературу. Как человека, Валерия Брюсова за некоторые нюансы отношения ко мне я способен минутами презирать; поэта незыблемо чту. Но да будет стыдно Валерию Брюсову от моего беспристрастия. По отношению к Твоей программе я человек без компромисса на деле (болтать можно все); компромисс нахожу именно у Тебя. _____________________________ Или Ты не понял вчера вызова, который я бросил главным образом Брюсову, а отчасти Тебе. Это носило смысл: «Что делаете, делайте скорей»[1065]. И Твоя поза одесную Брюсова вчера за столом определила Твою роль. Я хотел Тебя испытать, предложив тост за нашу вражду. Ты ответил тостом, в котором была «явная ложь» (ведь прекрасно Ты знаешь, как отношусь я к Блоку и как несолидарен с Ивановым). В политике внешней я более всех работаю ради нашей летней платформы, жертвуя своим прямым призванием (вне политики создавать произведения, достойные и равные ценным образцам литературы русской). Но в политике внутренней я враг бесстыдства Брюсова и Твоей раболепности. Вы повели теперь с Брюсовым (вернее, Брюсов) линию против меня, когда главная работа окончена и Брюсов в личной своей карьере перестал во мне нуждаться. Твоя роль при этом предательская: словно по команде. Ты начал устраивать мне публичные демонстрации, всюду «подсиживать». Итак: «Что делаете, делайте скорей». Мое счастье, мое благородство, мое презрение и восторг моего одиночества со мной. Что из этого практически воспоследует? А вот что: 1) мне нужно сорвать маску с Брюсова и выяснить не на словах, а на деле, что означает его систематическое третирование меня и связывание моих крыльев в совместной деятельности. Всякую недоговоренность и двусмысленность отныне, когда считаю, что совершается сознательное насилие в области нравственных отношений надо мною, я буду не замазывать, а подчеркивать, доводя до конфликта. Считаю, что мое участие в «Весах» — отнюдь не одолжение мне, а свободная совместная работа в той области, где все — искусство, а не г<оспо>да, проживающие на Цветном бульваре или в «Вене». Поэтому, оставаясь до конца джентльменом, я не прекращу сотрудничества в «Весах». Но при малейшем нажиме со стороны Брюсова, в котором усмотрю нежелание видеть меня в числе сотрудников, я покидаю «Весы», о, конечно, чтобы не быть перебежчиком. Я удалюсь в свое уединение прочь не только от своих друзей из «Вены», но и от своих, с позволения сказать, судей и «каиафф»[1066] брюсовых и эллисов. Восторг мой останется со мною. Борис Бугаев. вернуться В автографе — согласование с вводным предложением: «или… не вполне добросовестным». вернуться Имеется в виду выработка летом 1907 г. полемической платформы «Весов», направленной на отстаивание идей «классического» символизма и «против всякого варварства, посягающего на культурные ценности» («Весы» — «Скорпион». Каталог № 6. <М., 1908>. С. 3). вернуться Окончательное примирение Белого и Вяч. Иванова, разошедшихся в результате полемики вокруг «мистического анархизма», произошло лишь в конце 1908 г., когда Белый 30 декабря 1908 г. написал Иванову теплое рождественское письмо, предлагая восстановить «мир» (РГБ. Ф. 109. Карт. 12. Ед. хр. 29). вернуться Имеется в виду «Общество Свободной Эстетики», основанное в Москве весной 1906 г., — литературно-художественная организация, объединявшая преимущественно симпатизировавшие модернизму круги творческой интеллигенции, представителей и поклонников «нового» искусства. Брюсов, Белый и Эллис были в числе наиболее активных деятелей «Общества», входили в его литературную комиссию. См.: Белый Андрей. Между двух революций. М., 1990. С. 194–219. вернуться Имеется в виду статья Андрея Белого «О критических перлах» (Раннее Утро. 1907. № 15, 5 декабря), направленная против статьи А. Блока «О современной критике» (Час. 1907, 4 декабря). Непродолжительное сближение Белого с Блоком, после резко конфликтного осложнения отношений в августе 1907 г., относится к первой половине октября того же года, когда они приехали в Киев для участия в вечере «нового искусства», а затем вместе отправились в Петербург. Белый общался с Блоком и во время своего пребывания в Петербурге в ноябре 1907 г. вернуться Вероятно, имеется в виду одна из двух лекций о символизме, прочитанных Белым в «Обществе Свободной Эстетики» в октябре 1907 г. вернуться С лекцией о Ш. Бодлере Эллис выступил в «Обществе Свободной Эстетики» 8 ноября 1906 г. (см. РГБ. Ф. 386. Карт. 114. Ед. хр. 36), однако Белый в это время находился за границей. Определенно Белый подразумевает более позднее выступление Эллиса. Сохранилась черновая рукопись работы Эллиса «Поэт-демон» (1907), приуроченной к 50-летию выхода в свет «Цветов Зла» Бодлера (см.: РГБ. Ф. 167. Карт. 10. Ед. хр. 3). вернуться О неприязненных отношениях Брюсова и Эллиса в 1903–1905 гг. см.: Лавров А. В. Брюсов и Эллис // Брюсовские чтения 1973 года. Ереван, 1976. С. 218–222. вернуться Под разрывом с писателем Борисом Константиновичем Зайцевым (1881–1972) Белый имеет в виду свой инцидент с газетой «Литературно-Художественная Неделя» (сентябрь 1907 г.), членом редакции которой был Зайцев (наряду с В. И. Стражевым, Б. А. Грифцовым и П. П. Муратовым). В первом номере газеты редакция заявила о неприятии выработанной «Весами» критической позиции, подчеркивая, что «полемика о „мистическом анархизме“ принимает уродливый характер» (Литературно-Художественная Неделя. 1907. № 1, 17 сентября). В этом же номере газеты Белый опубликовал хвалебную статью о Л. Н. Андрееве («Смерть или возрождение. „Жизнь Человека“ Леонида Андреева»), которого относили к противоположной «Весам» литературной фракции. Эллис пришел в ужас от столь откровенного пренебрежения установками журнальной политики «Весов». «Но Вячеслав Иванов, Блок, Чулков — гении и академики перед Зайцевым, Стражевым, Грифцовым и др. Их надо избивать, и даже не полемизировать с ними, — писал он Белому. — Между тем ты находишь возможным быть с ними и сотрудничать у них» (РГБ. Ф. 25. Карт. 25. Ед. хр. 31). Белый внял доводам своего соратника и исправил положение: 24 сентября в беседе с одним из редакторов газеты, П. П. Муратовым, он назвал газету «хулиганской». Белый недвусмысленно писал Блоку в этой связи (26 или 27 сентября 1907 г.): «Пришлось им сказать, что они задают хулиганский тон» (Андрей Белый и Александр Блок. Переписка 1903–1919. М., 2001. С. 341). В тот же день члены редакции прислали Белому письмо с ультиматумом: «…предлагаем Вам: или принести публичное извинение и взять Ваши слова назад в том же помещении редакции „Перевала“, или считать все отношения с каждым из нас, как литературные, так и личные, совершенно поконченными» (РГБ. Ф. 25. Карт. 23. Ед. хр. 12). Белый подтвердил свои слова и заявил о выходе из состава сотрудников газеты (ИМЛИ. Ф. 11. Оп. 2. Ед. хр. 4). См. также: Белый Андрей. Между двух революций. С. 225–226, 511–514. вернуться Подразумеваются статьи Белого «Поэт мрамора и бронзы» (Раннее Утро. 1907. № 27, 19 декабря), «Валерий Брюсов. Пути и перепутья» (Критическое Обозрение. 1907. Вып. 5. С. 32–35), «Валерий Брюсов. Силуэт» (Свободная Молва. 1908. № 1, 21 января). вернуться В газете «Русское Слово» статья Белого тогда напечатана не была. вернуться Белый имеет в виду прежде всего, вероятно, статью Эллиса о 1-м томе собрания стихотворений Брюсова «Пути и перепутья», в которой говорится, что Брюсов «по праву должен быть назван первым среди всех современных русских художников, как стиха, так и прозы. И это тем более важно, что Брюсов — художник, неуклонно идущий вперед, непрестанно растущий и не достигший еще периода кристаллизации», «поэт-новатор», «властный революционер стиля» (Весы. 1908. № 1. С. 83, 84). Панегирические отзывы о произведениях Брюсова рассыпаны и в «весовских» статьях и рецензиях Эллиса 1907 г.; в «Весах» появилось также обращенное к Брюсову стихотворение Эллиса «Поэту наших дней» (1907. № 11. С. 15–17). вернуться Вероятно, Белый имеет в виду предложение, полученное весной 1907 г. от издателя журнала «Золотое Руно» Н. П. Рябушинского, после его расхождения с Брюсовым, возглавить литературный отдел «Золотого Руна», на которое Белый ответил отказом (см.: Белый Андрей. Между двух революций. С. 219–220). Белый писал в этой связи З. Н. Гиппиус (7–11 августа 1907 г.): «С „Руном“ у меня война. Еще в апреле я вышел из состава сотрудников. Потом Рябушинский просил меня вернуться. Я ответил ему письмом, что, пока он Редактор, путного из „Руна“ ничего не выйдет» (Минувшее. Исторический альманах. Paris, 1988. Вып. 5. С. 211. Публикация В. Аллоя). См. также: Богомолов Н. А. К истории «Золотого Руна» // Богомолов Н. А. От Пушкина до Кибирова: Статьи о русской литературе, преимущественно о поэзии. М., 2004. С. 62–65. вернуться Белый принимал близкое участие в деятельности журнала «Перевал» (1906–1907), организованного владельцем издательства «Гриф» С. А. Соколовым (Кречетовым), и тем самым препятствовал выступлениям на его страницах с критикой «Весов». Брюсов предполагал развертывание полемической борьбы с «Перевалом» (12/25 октября 1906 г. он писал К. И. Чуковскому: «Год обещает быть для нас буйным и бранным; на „Весы“ идет походом „Перевал“, или „Провал“, как у нас называют сие создание Грифа» // Чуковский Корней. Из воспоминаний. М., 1958. С. 336), однако она ограничилась в основном критическими выпадами «Весов» по адресу журнала Соколова (подробнее см.: Русская литература и журналистика начала XX века. 1905–1917. Буржуазно-либеральные и модернистские издания. М., 1984. С. 183–186). вернуться Ср. аналогичные признания в письмах Белого к Брюсову (апрель 1908 г.): «У меня есть фундаментальные статьи, и „Руно“ собиралось их печатать (где я мог высказать свое „credo“); в „Весах“ не нашлось бы места; ни в каком другом журнале я не пишу; и мне приходится предстать в литературе не в моем настоящем облике. <…> Вот все это в связи с нравственным утомлением, в связи с чувством подрезанных крыльев создает для меня в области литературы не жизнь, а каторгу» (Литературное наследство. Т. 85: Валерий Брюсов. М., 1976. С. 413, 414). вернуться Литературная комиссия «Общества Свободной Эстетики»; в состав ее кроме Белого, Брюсова и Эллиса входили В. В. Гофман, С. М. Соловьев, М. Ф. Ликиардопуло, Ю. К. Балтрушайтис (РГБ. Ф. 386. Карт. 114. Ед. хр. 38). вернуться Подразумевается организационный комитет «Общества Свободной Эстетики», членом которого состоял Брюсов. вернуться Виктор Викторович Гофман (1882–1911) — поэт-символист и прозаик; его поэтическое творчество формировалось под определяющим влиянием Брюсова и Бальмонта. Брюсов содействовал вхождению Гофмана в круг московских символистов. В 1904–1905 гг., однако, их общение было фактически прервано и возобновилось только в конце 1906 г. «Со следующего, 1907 г., — свидетельствует Брюсов в очерке „Мои воспоминания о Викторе Гофмане“, — B. Гофман вошел в число сотрудников журнала „Весы“ <…>, и наши дружественные отношения возобновились, впрочем, без прежней близости» (Брюсов В. Среди стихов. 1894–1924: Манифесты. Статьи. Рецензии. М., 1990. C. 512). вернуться Эту же мысль о неосуществленности больших теоретико-эстетических замыслов, совпавших с периодом внутрисимволистской полемики, Белый развивал и в позднейшем философско-автобиографическом очерке «Почему я стал символистом…» (1928): «Иногда я горько грустил; все устремление мое написать „Теорию символизма“ в серьезном, гносеологическом стиле разбивалось о полемику, очередные „при“ и журнальные темы дня; я все более и более сознавал свое теоретическое одиночество даже среди символистов. Три года упорной журналистики вдребезги разбили выношенную в сознании систему символизма; и „65“ статей — дребезги этой не донесенной до записи передо мной стоящей системы» (Белый Андрей. Символизм как миропонимание. М., 1994. С. 448). вернуться Брюсов проживал в Москве в доме на Цветном бульваре до 1910 г. «Вена» — известный литературно-артистический ресторан в Петербурге, частым посетителем которого был Блок: «Поэт садился в стороне, один или с кем-нибудь из близких друзей, не вступая в споры, молчал и наблюдал. <…> Он замкнут в себе и неразговорчив» («Десятилетие ресторана „Вена“». Литературно-художественный сборник. СПб., 1913. С. 58). вернуться Неточно приводятся слова Иисуса Христа на Тайной вечере, изобличающие предательство Иуды (Ин XIII, 27). вернуться Каиафа — первосвященник, у которого собрался синедрион для лжесвидетельства и осуждения Иисуса (Мф XXVI, 57–68; Ин XVIII, 13–14, 19–24). |
