2. Д. С. МЕРЕЖКОВСКОМУ Мюнхен. Середина ноября (н. ст.) 1906 г.
[994] Близкий мне, родной, милый, многоуважаемый Дмитрий Сергеевич! Я даже не в состоянии Вас благодарить за то, что Вы сделали для меня письмом. Но точно что-то большое, светлое, осеняющее коснулось меня от Ваших слов[995]. Я не сразу ответил. У меня были нервные дни[996]. Я не хотел, чтобы нервы или истерика проскользнули у меня в ответе Вам, потому что нервы всегда создают ту поверхностную рябь, которая мешает глубине сказаться. А я все эти годы до такой степени тонул в нервах, что все, к чему ни касался я своей нервностью, двоилось для меня и в то же время двоило меня в глазах тех, к кому я хотел обратиться. Вы пишете, что я не сообщил Вам о реальной житейской причине моей боли[997]. Но моя боль создалась не только под влиянием житейских отношений. Она — вывод из всех моих прегрешений частью вольных, частью невольных. Она создала ту сложность и кошмарность, в которой я беспомощно барахтался последние годы. Я Вам сообщу. Я никогда в жизни не испытывал глубокой, сильной любви. Но Любовь глубокая и сильная бывает только один раз в жизни. И вот с такой любовью мне пришлось иметь дело тогда, когда в умственном и теоретическом отношении я был уже подготовлен ко всему тонкому, сложному, а в житейском отношении был совершенно беспомощен. Любовь застала меня врасплох. Сначала она создавала атмосферу несказанную, какой-то ореол, в котором тонули все люди, замешанные в том положении, которое создавалось моей любовью; потом она обозначила тернистый, трагический путь, из которого не предвиделось выхода без катастрофы. Я был виновен, что с самого начала не убежал за тридевять земель от всего того, что создавало атмосферу Любви. Но я не знал, что мое чувство, развиваясь и укрепляясь, неминуемо приведет к трагедии. Мне хотелось всегда претворить мое чувство в какое-то коллективное действо, озарить им все и самому быть озаренным. И мне не противились люди, которые должны бы были предупредить все дальнейшее. Я не знаю, любит ли меня то лицо, к которому я испытывал такое сильное чувство. Быть может да, быть может нет. Но в его поведении столько жестокого, отравляющего, что в течение двух с половиною лет я совершенно изнемог от всего. Со мной играли, как играет кошка с мышью: когда я пытался бежать, меня прихлопывали лапой, когда, наоборот, я шел навстречу, от меня отвертывались. Как нарочно, это лицо уже два раза в жизни почти спасло меня от различных недоумений и ужасов, но чтоб потом с большей жестокостью погубить. Из меня вырвали все устои, разбили все мои взгляды на жизнь; от меня потребовали, чтобы я всего себя принес в жертву, и когда с болью и мукой я все это делал, от меня отвертывались. И все это совершалось с видом невинного «ангельства», «простоты» и кротости. Так тянулось два с половиной года. За эти два года это же существо нанесло чуть ли не смертельную рану моему другу и брату Сереже[998]. Оно чуть не разбило наши отношения. Я не мог поверить, чтобы та, в ком я видел столько «несказанного света», оказалась кровожадной и хищной пантерой, питающей свою психику противоестественной жестокостью. Такое адское состояние не могло долго тянуться. Последние месяцы, когда меня обманули и предали особенно нагло, я совершенно сошел с ума. Передо мной реально прошли все виды зла. Я неделями проводил все время, реально обсуждая каждую деталь убийства. Я стал убийцей в душе[999]. Я чувствовал, что после всего того, во что оказались вовлеченными целый ряд лиц, только сильный и большой поступок может быть заключительным. Я требовал дуэли. Мне отказывали[1000]. Я хотел самопожертвования, с чьей бы стороны оно ни было. С моей или с другой. Мои порывы срывались. Меня, готового на все, обращали в шута. Тогда я пришел к убийству и чуть было его не совершил: с меня взяли клятву, что больше я не обращусь к убийству. Наконец, я уже стоял на перилах Невы темной сентябрьской ночью в Петербурге, и только случай заставил меня повременить с самоубийством: но последние минуты самоубийцы я пережил[1001] и понял реально, какая это мерзость и гадость. Израненный, больной, надорванный — вот какой я был последние годы, и удивительно ли, что я возроптал на Бога, на правду, на свет. Мне казалось, что все это только диавольская насмешка и ложь. И в этой лжи я не хотел быть.
Теперь я чувствую, как на меня нисходит сон, и я только прошу судьбу, чтобы сон этот был оздоровляющий. Вот тут, в Мюнхене[1002], я тихо поникаю над прошлым, и у меня рождается надежда, что я выйду из борьбы с Богом и самим собой усмиренным и просветленным. Но я боюсь еще надеяться. Глубокоуважаемый, близкий мне Дмитрий Сергеевич! Как хотелось бы мне приехать к Вам[1003]. Но я повременю. Полезнее, если нервы мои поправятся в тишине и молчании. Да и работа у меня тут: надо кончать одно литературное произведение, над которым работаю усиленно и которое дает мне забвение[1004]. Дмитрий Сергеевич, да не узнает никто, кроме Зины и Дм<итрия> Вл<адимировича>, то, что я пишу Вам. У меня к Вам все возрастающая любовь — любовь огромная и преданность беззаветная. Молю Вас, простите мне то жестокое и больное, что звучало в последнем письме из Петербурга[1005]. Но я писал его в самое трудное для себя время, будучи уверен, что все погибло, что Света нет и что через несколько дней меня уж не станет. Меня удивляет несказанно, что Вы писали мне в Москву, прося не решать ничего окончательно[1006]: в это время я как раз обдумывал дуэль или в крайнем случае убийство. Получив в Москве письмо, я почувствовал что-то несказанно ласковое и далекое, но я был упорен в своем безумии, и что мог бы я ответить Вам в то время? К «Piper’y» на днях зайду[1007]. Теперь ко мне пристали здесь читать реферат и я было имел глупость согласиться. Оттого был занят составлением реферата. Но теперь отказался[1008]. Статью для Сборника дал бы с огромным удовольствием, но напишу ли в моем теперешнем настроении[1009]. Христос с Вами. Помолитесь за меня. Я за Вас молюсь воздыханием безмолвным. На всю жизнь преданный и любящий Вас бесконечно Боря. P. S. Зине пишу. Поцелуйте от меня Дмитрия Владимировича. Я всегда его помню и поминаю воздыханием. 3. З. Н. ГИППИУС Мюнхен. Середина ноября (н. ст.) 1906 г.
[1010] Милая, милая Зина, спасибо за радостное письмо. Меня оно поддержало. Я непременно приеду в Париж, но только через месяц или полтора[1011]. Здесь я в совершенном одиночестве, разбитый и усталый. В России мне быть нельзя: там я схожу с ума. Здоровая и благодушная атмосфера Мюнхена начинает успокаивать немного. Со мной только В. В. Владимиров. Он учится в Академии[1012]. Я же пишу «Симфонию»[1013] и, пока не кончу ее, не в состоянии выехать, потому что целый месяц потребовалось создать атмосферу работы. Если приеду сейчас, то «Симфония» оборвется. Провожу время тихо и сосредоточенно. По вечерам с Владимировым сидим — молчим: курим трубки. Но тишина говорит. Со мной был ужасный кризис. Я чуть не умер. Теперь, кажется, тихо выздоравливаю. Будущее мне рисуется одиноко сосредоточенным — холодная размышляющая старость. Но «Свет» в душе моей не погас. Он со мной — «свет». Во что отольется все во мне сейчас, не знаю. Вижу только, что мне есть выход. И этот выход опять идейно гонит меня к христианству. Богоборство поставило меня на краю могилы, и я увидел тогда безвкусную мерзость смерти. Я остался жить, но во имя долга и света. Что есть долг и свет во внешнем обнаружении для меня, еще не знаю. Люблю Вас. Вы должны это чувствовать. Связан со всеми Вами на всю жизнь — это знаю наверно, но как связан: вот тут есть еще невыясненность для меня. Спасибо, спасибо за память. На днях напишу еще. Любящий Вас всей душою Ваш Боря. вернуться Отправлено из Мюнхена в Париж; почтовый штемпель получения: Paris. 16.11.06. вернуться Речь идет о письме Мережковского к Белому от 22 октября / 5 ноября 1906 г., начинавшемся словами; «Боря, как я могу сердиться на Вас? У меня все это время — одно только чувство к Вам — я виноват, что недостаточно любил Вас или плохо сумел выразить Вам мою любовь, потому что в самую нужную минуту Вы остались без моей помощи» (РГБ. Ф. 25. Карт. 19. Ед. хр. 9). вернуться Белый намекает здесь, по всей вероятности, на свои переживания, вызванные получением писем от Л. Д. Блок от 2 и 9 октября (ст. ст.) 1906 г., в которых она порицала его за опубликование рассказа «Куст» (в сюжете которого отобразились коллизии их взаимоотношений) и заявляла о своем желании не иметь с ним «больше ничего общего» (см.: Литературное наследство. Т. 92, кн. 3. С. 258–259). вернуться Подразумевается следующий фрагмент из цитированного письма Мережковского: «Вы все-таки не написали мне о реальной житейской причине Ваших страданий. Я ведь так ничего и не знаю о ней до сих пор. Но все равно, мне хотелось просто „реветь от боли“ вместе с Вами». вернуться Сережа — Сергей Михайлович Соловьев (1885–1942), поэт, прозаик; троюродный брат А. Блока. Белый подразумевает здесь, видимо, главным образом инцидент в Шахматове в середине июня 1905 г., случившийся между ним и Соловьевым, с одной стороны, и семьей Блока — с другой. См.: Белый Андрей. О Блоке. С. 179–186; Литературное наследство. Т. 92: Александр Блок. Новые материалы и исследования. М., 1980. Кн. 1. С. 312, 399–400; Кн. 3. С. 226, 609–610. вернуться Ср. признания Белого в письме к А. А. Кублицкой-Пиоттух от 8 августа 1906 г.: «Я сначала хотел убить себя, потом Любу, потом Сашу. Демонизм во мне рос, все рос. Сейчас со мной что-то невероятное: я увидел неправду всего этого. Неправду самоубийства (я люблю Себя) и неправду убийства (я люблю Сашу, я безумно люблю Любу)» (Андрей Белый и Александр Блок. Переписка. С. 565). вернуться 10 августа 1906 г. Белый направил Эллиса к Блоку в Шахматово с вызовом на дуэль; Блок вызова не принял. См.: Белый Андрей. О Блоке. С. 239–240; Александр Блок в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1980. Т. 1. С. 176–178 (воспоминания Л. Д. Блок об инциденте); Литературное наследство. Т. 92, кн. 3. С. 618 (дневниковая запись М. А. Бекетовой от 24 августа 1906 г.). вернуться Описываемое Белым происходило в ночь с 7 на 8 сентября 1906 г., после визита к Блоку и Л. Д. Блок и решительного объяснения с ними. См.: Белый Андрей. О Блоке. С. 242; Белый Андрей. Между двух революций. М., 1990. С. 90–91, 476. вернуться Белый приехал в Мюнхен 21 сентября / 4 октября и прожил там до 30 ноября (н. ст.) 1906 г. вернуться Мережковский писал Белому 22 октября / 5 ноября 1906 г.: «Боря, мальчик мой родной, любимый, как бы хотелось, чтобы Вы приехали к нам сюда в Париж. Если сейчас нельзя, то потом, через несколько месяцев. А если Вам будет очень страшно и одиноко, то напишите мне, я к Вам приеду, несмотря ни на что». вернуться Во время пребывания в Мюнхене Белый работал над 2-й частью 4-й «симфонии» «Кубок метелей». вернуться Белый был в Петербурге с 23 августа до 9 сентября 1906 г. Письмо его к Мережковским, отправленное тогда из Петербурга, не выявлено. вернуться 26 июля 1906 г. Мережковский писал Белому из Парижа: «…не приходите в отчаяние, подождите нас. <…> Я чувствую, что я, лично я отвечаю за Вас перед Ним. Если Вы не придете, то и я не приду. Мы придем только вместе к Нему» (РГБ. Ф. 25. Карт. 19. Ед. хр. 9). вернуться Рейнхард Пипер (1879–1953) — владелец издательства «Пипер и Кº», основанного в 1904 г. в Мюнхене; в 1906 г. приступил к изданию первого полного собрания сочинений Ф. М. Достоевского на немецком языке (в 22 томах) при участии Мережковского и Философова (см:.Дудкин В. В., Азадовский К. М. Достоевский в Германии (1846–1921) // Литературное наследство. Т. 86. Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования. М., 1973. С. 696). В письме от 22 октября / 5 ноября 1906 г. Мережковский просил Белого: «…зайдите с прилагаемой карточкой моею к нашему немецкому издателю в Мюнхене Piper’y <…> и спросите его, получил ли он мое письмо и когда намерен приступить к изданию нашего первого Сборника — (Der Schwert — Меч) на немецком языке. Скажите, что русский текст я вышлю ему, по получении от него письма. <…> Я пишу ему о Вас. Он человек весьма культурный и мог бы Вам быть полезен». Белый выполнил поручение Мережковского (см. письмо Белого к В. Я. Брюсову от 1/14 декабря 1906 г. // Литературное наследство. Т. 85: Валерий Брюсов. М., 1976. С. 403). Идея издания у Пипера сборника «Меч» осталась неосуществленной (см.: Соболев А. Л. Мережковские в Париже (1906–1908) // Лица. Биографический альманах. М.; СПб., 1992. Вып. I. С. 349–350; Колеров М. А. «Меч»: мечта о журнале (1906) // Новое литературное обозрение. 1994. № 7. С. 307–313). вернуться В «Ракурсе к Дневнику», описывая события октября 1906 г., Белый указывает: «Мой реферат „О символизме“ в мюнхенском кафэ (для русских)» (РГАЛИ. Ф. 53. Оп. 1. Ед. хр. 100. Л. 36). вернуться Сообщая в письме к Белому от 26 июля 1906 г. о готовящемся под его руководством коллективном сборнике статей «Анархия и Теократия», Мережковский предлагал: «…пришлите Вашу статью поскорее; пишите, о чем хотите, но чем конкретнее, чем ближе к реальным политическим событиям, происходящим теперь, — тем для нас лучше. Хотелось бы, чтобы наш Сборник был криком призывным, обращенным не только к русскому обществу, но и ко всему русскому народу»; в письме к Белому от 15/28 августа 1906 г. Мережковский повторял свою просьбу, а также добавлял: «Попросите Флоренского о статье. Не даст ли чего-нибудь и Сергей Соловьев? Очень просим его об этом» (РГБ. Ф. 25. Карт. 19. Ед. хр. 9). Получив ответ Белого, Мережковский в письме от 22 октября / 5 ноября 1906 г. вновь возвращался к той же теме: «Отчего Вы думаете, что мы не хотим Вашей статьи для Сборника? Очень хотим и просим, присылайте поскорее. У нас есть для этого второго Сборника (первый уже готов и переводится) — статьи Розанова, Бердяева („Мистика и Религия“), моя статья, Зины о „поле“, Дм<итрия> Вл<адимировича> „о социализме и анархизме“, Булгаков тоже обещал статью. Не бойтесь даже и отрицательной критики христианства — наш Сборник — исследование, а не догматическое утверждение». Результатом этих организаторских усилий стал лишь первый из задуманных Мережковским сборников, изданный на французском языке и позднее, в 1908 г., в переводе на немецкий язык, — «Le Tzar et la Révolution» (Paris, 1907), — включавший всего 4 статьи, написанные Философовым, Гиппиус (2 статьи) и Мережковским. История этого издательского проекта излагается во вступительной статье М. М. Павловой («Мученики великого религиозного процесса») к изданию сборника в русском переводе: Мережковский Д., Гиппиус З., Философов Д. Царь и революция. [Париж, 1907]. Первое русское издание. М., 1999. С. 7–54. вернуться Отправлено, вероятно, в одном конверте или одновременно с приведенным выше письмом к Мережковскому; датируется по связи с ним. вернуться Белый отвечает на письмо Гиппиус из Парижа от 8 ноября (н. ст.) 1906 г.: «Боря милый, да ведь я не знаю, за что на вас сердиться, а потому и за что прощать. <…> Написали бы нам, как живете, как устроились, когда думаете приехать в Париж, каких людей видите вокруг. А когда к нам приедете — увидите, какая у нас трезвость, и простота, и стремление к известному „смиренномудрию“; может быть, даже скучно вам покажется, но наверное будет, как раз вам, не бесполезно. Я всегда верю в вашу искренность, потому что вы всегда искренни, что бы ни говорили; это я знаю; но искренностей у вас, одинаковых, бесконечное число, и это страшно. И я, веря вашей искренности — привыкаю не верить вам, и это мне страшно тяжело. Впрочем, люблю вас всегда и всяким, и вы-то мне можете верить тут безбоязненно, потому что у меня одна-единственная искренность, которой я никогда не изменяла. <…> Молимся за вас часто, как умеем. И не можем не молиться, именно потому, что любим. Верим, что увидим вас скоро» (РГБ. Ф. 25. Карт. 14. Ед. хр. 6). вернуться Василий Васильевич Владимиров (1880–1931) — художник, близкий друг Белого; учился в Мюнхене в Академии художеств у немецкого живописца, профессора Гуго фон Габермана. Белый приехал в Мюнхен по зову Владимирова, писавшего ему 11 февраля 1906 г.: «Дорогой Борис Николаевич, приезжайте — приезжайте если даже не сюда, в Мюнхен, то вообще из России — подальше, я только теперь понял, как необходимо мне было уехать, думаю, что и Вам тоже. — Здесь все приспособлено к настоящей серьезной работе. Единственно, в чем придется терпеть недостаток, это в людях. <…> Зато здесь много картин, книг и музыки, а ведь это много значит. Жизнь дешевая (на 50 руб. в месяц можно устроиться с комфортом), удобная, уютная. Хорошая вещь все-таки — Европа» (РГБ. Ф. 25. Карт. 13. Ед. хр. 10). вернуться См. примеч. 11 к п. 2. (в файле — комментарий № 1004 — прим. верст.) |
