– Недурно выглядят, – сказал Хьюз, подойдя к ней сзади и положив ладони ей на талию.

Ник пришлось вцепиться в стол, чтобы сдержаться. Она чувствовала его запах – мыло «Айвори» и гвоздика, он так близко к ее коже, но не касается ее, лишь ткани купальника. Ей хотелось ощутить его ладонь на своей шее, на руке, между ног.

– Уверен, выйдет вкусно, – произнес он.

Она знала: он сожалеет, что нагрубил ей из-за креветок.

– Ну что ж, – сказала она, внезапно почувствовав облегчение, – конечно, это ужасно однообразно. А все из-за того, что я поздно просыпаюсь и не успеваю на ранний рынок. Жалеешь, что у тебя такая ленивая жена?

– У меня очаровательная жена, – ответил он.

Она хотела развернуться к нему, но он уже убрал ладони. Ей бы схватить его, притянуть к себе, взмолиться, но он уже отошел.

Ник смотрела, как он идет к застекленной веранде, его длинные ноги двигались как у сомнамбулы. Незримый отпечаток его ладоней горел у нее на спине.

Закончив с креветками и поставив их в холодильник остужаться, Ник отправилась в спальню, аккуратно сняла купальный костюм и сполоснулась в маленькой ванной при спальне. Когда она открыла шкаф, оттуда вылетел огромный, размером с воробья, таракан, он был в десять раз больше тех, что она видела на севере. Водяные жучки, как их называла одна из офицерских жен. Ник даже не взвизгнула, она к ним привыкла.

Пробежавшись рукой по платьям, она остановила выбор на хлопковом сарафане с вишенками и вырезом сердечком. Надев его и изучив отражение в зеркале, она взяла портновские ножницы и отрезала бретельки. Так груди буквально бросались в глаза, вырез сердечком едва прикрывал соски. Она зачесала назад темные волосы, по-прежнему блестящие, несмотря на солнце. Она выглядела сильной и здоровой и не такой неприступной, с новой, орехового цвета, кожей, оттенявшей желтые крапинки в глазах. Увиденным Ник осталась довольна.

Она капнула духами на запястья, в ложбинку между грудей и босиком вернулась на кухню. Достала бутылку вина из холодильника и отнесла ее Хьюзу, который сидел на веранде и смотрел на канал.

– Ты не откроешь, дорогой?

Хьюз взглянул на нее, взял из ее рук бутылку со штопором и принялся сдирать фольгу.

– Довольно откровенно, – сказал он бутылке.

– Ты водил меня в нем на танцы в Яхт-клубе, разве ты не помнишь?

Он поднял взгляд, слабая улыбка не затронула его глаз.

– Нет, прости, Ник, не помню.

– О, перестань, – возразила она. – Там еще дирижировал ансамблем такой смешной уродливый коротышка, который воображал себя Лестером Лейнином[6]. Он отпустил замечание насчет вишенок, и ты чуть не стукнул его.

– Неужели?

Ник втянула в себя воздух.

– Ладно, – сказала она, – оно немножко изменилось. Я отрезала бретельки. Но, по-моему, так оно смотрится изысканнее.

Хьюз вытянул пробку и принялся скручивать ее со штопора.

– А ты не замерзнешь?

Ник смотрела на него, в голове звучал неистовый короткий ритм, похожий на сердитые горны оркестра Каунта Бейси.

– Черт возьми, Хьюз, – медленно произнесла она. – Это же чертова Флорида. Я не замерзну.

Лицо Хьюза даже не дрогнуло. Он протянул ей бутылку. Она сделала большой глоток прямо из горлышка и вышла на лужайку.

Ник не знала, сколько там пробыла, когда раздался стук в дверь. Только бутылка опустела почти наполовину, а подол промок от травы. С некоторым трудом она поднялась и нетвердой походкой направилась к веранде. Пройдя через дом, увидела, как Хьюз пожимает руки паре, стоящей у парадной двери. Ник и не вспомнила, что она до сих пор босая, пока не подошла к ним.

– Привет, – со смехом сказала она и опустила глаза на свои ноги. – Перед вами босоногая хозяйка дома. Надеюсь, вы не сочтете это проявлением невоспитанности. Я выходила во двор, там слишком сыро для туфель.

– Я всегда считал, что босые ноги хозяйки – это большая честь, – ответил мужчина, протянув руку. – Чарли Уэллс. А это моя жена Элиз.

Глаза у него были круглые и черные, как гагатовые бусы, которые ее мать надевала в театр, а смуглая ладонь оказалась теплой, хотя и грубоватой на ощупь. Ник знала, что это от работы на судне, руки Хьюза тоже стали тверже от плотницких и малярных работ, подготавливающих «Джейкоба Джонса» к постановке в док. Но мозоли Чарли также напомнили ей, что в армию его призвали рядовым. Он получил офицерское звание за участие в боевых действиях, но начинал с малого. Не как ее муж. Хьюз говорил, что таких, как Чарли, называли «мустангами». «Лучшие люди из всех, с кем я служил, – говорил ей Хьюз. – Хорошо, что им хватило ума повысить его».

Мужчина был смугл и худощав, а его жена настолько светлая, что казалась почти альбиноской. Бледно-розовое платье, по мнению Ник, ничуть ей не шло. Но была в ней мягкая женственность, от которой что-то кольнуло внутри Ник.

– Что будете пить? – спросил Хьюз.

– Пойдемте на веранду, – предложила Ник. – Наш дурацкий бар находится снаружи, и Хьюзу не придется далеко бегать за скотчем.

Она провела гостей через дом на веранду.

– Мы здесь практически живем. Вот что мне нравится во Флориде. А у вас есть веранда, Элиз?

– Есть, – ответила та. – Но я туда практически не выхожу. Я вообще-то… ну, я не большой любитель свежего воздуха.

– Какая жалость, – сказала Ник, про себя удивившись. – Вам нравится Каунт Бейси? Я страшно увлечена им.

– Даже не знаю. У нас в семье Чарли специалист по музыке.

– У вас есть «Медуница и роза»? – спросил Чарли.

– Конечно, – ответила Ник и направилась к проигрывателю. – Вы любите блюз? Хьюз вечно твердит, что это слишком меланхоличная музыка.

– Жизнь и без того меланхолична. Зачем же добавлять тоски? – вставил Хьюз, вернувшийся с напитками. – И к тому же это не блюз, а свинг.

В тускнеющем свете Ник заметила, что он убрал с лужайки ее бутылку.

– Ой, по-моему, ты считаешь себя ужасно умным, – засмеялась она.

– Ты тоже должна считать меня умным. Ведь ты вышла за меня замуж. – Хьюз с улыбкой протянул ей мартини.

– А вы слышали Роберта Джонсона?[7] – спросил Чарли. – Вот это настоящий блюз. Южный блюз. Не для клубов.

– А чем вам не нравятся клубы? – Ник повернулась к нему, охотно заглотив наживку. Радуясь тому, что хоть что-то происходит.

– Ничего не имею против клубов, за исключением разве что их музыкальных вкусов, – ответил Чарли, легко улыбнувшись ей.

Ник собралась ответить, но передумала. Лишь пристально смотрела на него, размышляя, насколько она уже напилась. Вечер наполнял стрекот цикад да скрип пальмы в углу лужайки. Ее ландышевые духи мешались с мягким ароматом южной ночи. Она слышала разговор Хьюза с Элиз о ее родном городе, где-то в Висконсине. И звуки духовых.

Мужчина, сидевший рядом в прокатном кресле, обитом лощеным хлопком, улыбался ей улыбкой бордельного джаза и мотельных комнат.

– Прошу прощения, я на минутку, – сказала Ник, вставая, и ухватилась за подлокотник кресла. – Дела на кухне.

– Я помогу, – предложил Чарли.

– В этом нет нужды. – Ник взяла свой мартини и прикрылась стаканом точно щитом.

– Я настоящий дока по кухонной части. Спросите Элиз.

Элиз безмятежно посмотрела на мужа. Не предложила помочь вместо него, отметила Ник.

Ник не решилась обернуться, когда они направились в дом. Открыла холодильник и вытащила очищенный огурец.

– Вы не могли бы его порезать? – попросила она, протянув огурец.

– Нож?

– В шкафчике под раковиной, – сказала она, доставая креветок.

– С рыбацкой лодки? – спросил Чарли, указав взглядом на миску.

– Да, – рассмеялась Ник.

– Которой?

– Что значит – которой?

– Пятичасовой?

– Да, а другая во сколько бывает?

– Утром, – ответил Чарли, нарезая огурец слишком толсто, на вкус Ник. – Ровно в семь. Лучший улов, и креветки крупнее.

– И откуда же вы это знаете? – спросила Ник насмешливо.