«Гавана Спешиал». Ни мужа, ни матери, ни кузин, она может быть кем угодно. Она оправила серую юбку и подкрасила губы. Изучила себя в зеркале, выпустила из прически темный локон, упавший на левый глаз. Ник уже была готова выйти в коридор, но вспомнила про перчатки. Натянула их и еще раз понюхала запястье, прежде чем задвинуть за собой дверь.

Входя в вагон-ресторан, где были стойка из резного дерева и низкие бордовые кресла, Ник почувствовала, как в ложбинку между грудей стекает струйка пота. Она провела затянутой в перчатку рукой по нижней губе и тотчас же пожалела об этом жесте. Официант показал ей на пустой столик. Она заказала мартини с дополнительными оливками, гадая, не придется ли заплатить за них больше. Откинула занавеску и уставилась в ночь. Из темноты смотрело ее отражение. Она заметила, что мужчина в синем блейзере, сидящий позади, смотрит на нее. Она попыталась разглядеть, хорош ли он собой, но встречный поезд стер его образ.

Она отодвинулась от окна и скрестила ноги, чувствуя чулочный шов между бедер. Официант принес напиток, Ник поднесла к губам сигарету, чтобы он дал огня, и официант принялся искать в кармане зажигалку. От соседнего столика к ним шагнул человек в синем блейзере, щелкнул серебряной «зиппо». Все молодые люди, вернувшиеся с войны, ходили с «зиппо», точно зажигалки выдавали им вместе с формой.

– Спасибо, – поблагодарила Ник, не отрывая взгляда от сигареты.

– Не за что.

Официант исчез за перегородкой из матового стекла.

– Могу я к вам присоединиться? – спросил мужчина. В просьбе не было и следа нерешительности.

Ник кивнула в сторону сиденья, не поднимая глаз.

– Я здесь ненадолго, – сказала она.

– Куда вы направляетесь?

– Сент-Огастин.

Темные, поблескивающие от помады волосы были зачесаны назад. Красив, в духе Палм-Спрингс, подумала Ник. Но слегка перебрал с одеколоном.

– А я в Майами, – сообщил он. – Еду навестить родителей.

– Очень мило, – сказала Ник.

– Да, так и есть. – Он улыбнулся ей. – А как насчет вас? Зачем вы в Сент-Огастин?

– У меня там брат. Он демобилизовался из флота. Хочу его повидать.

– Ему повезло, – сказал мужчина.

– Верно, – на этот раз улыбнулась Ник.

– Меня зовут Дэннис, – представился мужчина, протягивая руку.

– Хелена, – ответила Ник.

– Как гору[4].

– Как гору. Очень оригинально.

– А я оригинал. Просто вы меня пока не знаете.

– И если я узнаю вас, мое мнение изменится?

– Может быть. – Дэннис допил свой стакан. – Я не прочь повторить. Присоединитесь, Хелена?

– Не думаю, – ответила Ник.

– Понимаю. Что ж, придется пить в одиночестве. Это так печально.

– Возможно, если поболтаетесь тут подольше, найдете себе другого компаньона. – Мартини придал ей храбрости.

– Не нужен мне другой компаньон, – сказал Дэннис. Вздохнул. – В поездах мне всегда одиноко.

Ник тоже кое-что знала о проносящейся за окном ночи, тоскливом звоне стали, стучащей о сталь.

– Да, – согласилась она. – Одиноко. – Она достала сигарету. – Пожалуй, я выпью.

Дэннис помахал официанту. На сей раз в мартини Ник была всего одна оливка. Почему-то от этого ей сделалось неловко.

– Каков он, ваш брат?

– Милый, – ответила она. – И светловолосый.

– Значит, вы с ним непохожи.

– Да, непохожи.

– Что ж, ему повезло с сестрой.

– Вы думаете? Вот уж не знаю, считает ли он, что ему повезло.

– Я бы хотел иметь такую сестру, как вы. – Он ухмыльнулся ей.

Ник не понравилось, как он это произнес, как улыбнулся, точно они вступили в некий сговор. Он придвинулся ближе, и она заметила каштановые волоски, торчащие у него из ноздрей.

– Мне пора, – сказала она и поднялась, постаравшись не покачнуться.

– О, да бросьте.

– Не трудитесь вставать.

– Ох, не злитесь. Я просто пошутил.

Ник направилась к выходу из вагона. Расплатится за оба ее чертовых мартини.

– Если затоскуете без братской любви, обращайтесь в любое время, – выкрикнул он со смехом, прежде чем его голос отсекла захлопнувшаяся дверь.

У себя в купе она чуть не порвала блузку, пытаясь стянуть ее с себя. Голова гудела. Она сняла юбку и, оставшись в лифчике и трусиках, склонилась над маленьким умывальником и побрызгала водой на грудь и шею. Выключила верхний свет и открыла окно, чтобы впустить немного свежего воздуха. Пока она была в баре, проводник приготовил постель. Она села на нее и закурила. Докурив сигарету, тут же прикурила вторую и прижалась щекой к окну. Мимо неслась темнота. Посидев так, она легла, окруженная сигаретным дымом.

В пять утра они подъехали к Ричмонду. Ее разбудил гомон входящих и выходящих пассажиров. Она не задернула шторы, и окно оставалось приспущенным.

– Черт, – выругалась Ник.

Она съежилась, сообразив, что в трусах и лифчике выставлена на обозрение идущим мимо пассажирам. Дальняя шторка была вне досягаемости, так что она подтянула к себе ближнюю и укрылась за ней. Закутавшись в зеленый плюш, она выглянула наружу. Ник показалось, что вдалеке видна река Джеймс. Южный воздух был нежнее. Совсем не такой, как в Тайгерхаусе, где воздух в плену у моря. Запах сосен смыл остатки вчерашних мартини. Она задернула вторую штору, затянула пояс халата, открыла дверь и заказала у проводника кофе.

В одиннадцать она приедет в Сент-Огастин. К Хьюзу. Снился ли он ей? Она попыталась вспомнить. Вошел проводник с дымящейся чашкой. Она выпила кофе, наблюдая, как в поезд садятся пассажиры до Флориды. Хелена скоро доберется до Голливуда. Ей стало интересно, что за дом у Эйвери Льюиса. Бедная Хелена. Это прилагательное появилось, когда стало известно, что Фен погиб, – ему хватило двух месяцев, чтобы жениться и умереть. Кто знает, как бы сложилась у них жизнь, если бы он выжил. Они были совсем еще детьми, и оба без гроша.

Брак матери Хелены, тети Фрэнсис, тоже не назовешь шикарным. Но она никогда не жаловалась, что ей приходится довольствоваться малым. Ник ни разу не слышала, чтобы тетя Фрэнсис возмущалась тем, что ее старшая сестра унаследовала Тайгер-хаус, что сестра вышла за человека, который сделал состояние на бобинах и шпульках, в то время как она сама с трудом сводила концы с концами. Но сейчас, размышляя о странно поспешном желании Хелены снова выйти замуж, Ник гадала, не мечтала ли тетя Фрэнсис оказаться на месте сестры, в большом доме.

А может, это и не имело значения. Ник не могла припомнить ни одного лета, которое тетя Фрэнсис и ее мать провели врозь. Даже после смерти отца Хелены, когда грянула Великая депрессия. И даже когда умер ее отец и мать так горевала. Ник одернула себя. Не хочет она думать об этом сейчас.

Она вытащила из крафтового пакета два яйца, разбила о подоконник, обнажив сияющую гладкую поверхность. Нет, сейчас все иначе, все в новинку, мир ждет, чтобы его открыли. И они с Хьюзом сделают это вместе. Она мечтает об этом, она целиком запихнет мир в рот и распробует его.

Лежа на мостках, Ник услышала, как Хьюз заглушил мотор старого «бьюика». Она попыталась сконцентрироваться на музыке, доносящейся с веранды, чтобы не слышать, как кашляет двигатель, как ее муж хлопает входной дверью коттеджа.

Фортепьяно Каунта Бейси[5]. Желтый купальник весь в древесной трухе от старых мостков. Большой палец ноги легонько тревожил поверхность воды. Она ждала.

Хьюз во дворе не появился, и Ник ощутила облегчение. В доме заработал душ – Хьюз смывает пыль и краску после работы по консервации военного корабля в Грин-Коув-Спрингс. Она представила его тело, светлые волоски на руках, покрытые тонким слоем того, что прежде было обшивкой эсминца «Джейкоб Джонс». Представила, как он откидывает назад волосы под струей воды, подставляя лицо струям, его ресницы похожи на паутинки, в которых мерцает стеклянный бисер. Думает ли он о ней? Эта мысль мелькнула и исчезла. Она знала, что не думает.