Последний раз они виделись весной, когда его сторожевой корабль стоял в нью-йоркских доках и Хьюзу дали увольнительную. Их разместили на борту эсминца «Джейкоб Джонс», в одной из кают для женатых офицеров. Там были блохи, и ровно в тот момент, когда рука Хьюза скользнула к ней под юбку, щиколотки точно огнем обожгло. Она пыталась сосредоточиться на его пальцах, изучающих ее тело. Артерия на шее пульсировала под его губами. И все же она не сумела сдержать вскрика.
– Хьюз, в постели что-то есть!
– Да знаю, господи.
Они кинулись в душ, где обнаружили, что ноги у них в красных следах от укусов, а вода из лейки еле сочится. Хьюз костерил корабль, костерил войну. А Ник все гадала, заметил ли он, что она голая. Но он, отвернувшись, ожесточенно намыливался.
Зато он сводил ее в «Клуб 21»[3]. И это был один из тех моментов, когда казалось, весь мир сговорился, чтобы сделать их счастливыми. Хьюз никогда не брал денег у родителей и не позволял Ник тратить ее сбережения, а с его скудным жалованьем младшего офицера можно было и не мечтать об ужине в таком роскошном месте. Но он знал, как Ник любила истории о гангстерах в костюмах с искрой и их шикарных подружках, что веселились там в годы сухого закона.
– Мы можем позволить себе только два мартини и блюдце маринованных оливок и сельдерея, – сказал он.
– Вовсе незачем туда идти, раз нам это не по карману, – ответила Ник, глядя на мужа. В его лице была печаль, печаль и что-то еще, что-то неуловимое.
– Нет, – возразил он. – Это-то нам по карману. Но после придется уйти.
Они вошли в обитый темными панелями барный зал, стены которого до самого потолка хаотично покрывали безделушки и спортивные трофеи, и Ник мгновенно ощутила перемену, которую произвели ее молодость и красота. Она чувствовала, как взгляды мужчин и женщин, сидевших за маленькими столиками, скользят по ее красному чесучовому платью, по коротким густым темным волосам. Хьюз ей нравился еще и тем, что не требовал, чтобы она походила на целлулоидную блондинку – из тех, что глядят со стен спален парней по всей стране. И она на них не походила. Она всегда выглядела слишком серьезной, ее чуточку резковатые черты лица не позволяли назвать ее миленькой. Подчас ей казалось, что она ведет нескончаемую битву, стараясь доказать миру свою непохожесть, отдельность. Но здесь, в модном «Клубе 21», она почувствовала свою правоту. Здесь было полно женщин со стремительными движениями и пронзительными глазами, напомнившими ей скоростные экспрессы. И с ней был Хьюз – с волосами цвета меда, с изящными руками, длинными ногами, облаченный в военно-морской мундир.
Официант устроил их за столик номер 29. Справа от них сидела пара. Женщина курила и что-то показывала в тонкой книжице.
– В этой строчке мне видится весь фильм, – сказала она.
– Да, – согласился мужчина, не слишком убежденно.
– И определенно это квинтэссенция Богарта.
– Похоже, что он – единственный логичный выбор.
Ник смотрела на Хьюза. Ей хотелось рассказать ему, как сильно она его любит за то, что он привел ее сюда, за то, что не пожалел целого состояния на коктейли, за то, что позволяет ей быть собой. Она попыталась выразить все это в улыбке. Говорить ей не хотелось.
– А ты знаешь, – сказала женщина, внезапно повысив голос, – мы ведь за их столиком. Ты понимаешь, что мы сидим за их столиком и говорим о них?
– В самом деле? – Мужчина глотнул виски.
– Ну да, двадцать первый столик, – со смешком ответила женщина.
Ник подалась вперед.
– Чей это столик, как ты думаешь? – прошептала она Хьюзу, прикрыв губы обтянутой перчаткой ладонью.
– Что, прости? – растерянно спросил Хьюз.
– Они говорят, что они сидят за чьим-то столиком. За чьим?
Ник внезапно поняла, что женщина смотрит прямо на нее. Та явно все слышала, видела, как она пытается укрыть свое любопытство за перчаткой. Ник покраснела и опустила взгляд на красно-белую клетчатую скатерть.
– Это столик Хэмфри Богарта и Лорен Бэколл, дорогая, – сказала женщина. Любезно сказала. – Они были тут на первом свидании. Здесь любят этим хвастаться.
– Правда? – Ник пыталась найти верный тон, между вежливым и безразличным. Она пригладила ладонями свои уложенные волосы, ощущая под пальцами мягкую бархатистость ослабевшего лака для волос.
– О, Дик, давай уступим им этот столик. – Женщина рассмеялась. – Вы ведь любовники?
– Да, – ответила Ник, чувствуя себя отчаянной и опытной. – Но мы еще и женаты.
– Это редкость, – хмыкнул мужчина.
– Точно, – сказала женщина. – И потому заслуживаете столик Богарта и Бэколл.
– О нет, пожалуйста, мы не хотим вас беспокоить, – отказалась Ник.
– Чепуха. – Мужчина взял свой стакан с виски и крюшон спутницы.
– Похоже, моя жена вас очаровала, – сказал Хьюз. – Ник…
– О, мы это обожаем, – ответила женщина. – И чары у нее особенные.
Ник посмотрела на Хьюза, он улыбнулся ей.
– Это так, – согласился он. – Пойдем, дорогая, из-за тебя нам всем придется переезжать.
Поданный мартини напомнил Ник о море и их доме на Острове: чистый, соленый и такой знакомый.
– Хьюз, это, наверное, лучший ужин в моей жизни. Отныне я хочу только мартини, оливок и сельдерея.
Хьюз коснулся рукой ее лица:
– Прости меня за все это.
– Как ты можешь такое говорить? Посмотри, где мы.
– Нужно попросить счет, – сказал он, помахав официанту.
– Все в порядке, сэр?
– Прекрасно. Будьте добры счет, пожалуйста? – Хьюз смотрел на дверь. Не на Ник, не на ее красное платье, не на ее блестящие черные волосы, которые ей пришлось оберегать под сеткой всю дорогу от Кембриджа до вокзала Пенн.
Официант испарился.
Ник вертела в руках сумочку, смотреть на Хьюза она избегала. Пара, уступившая им столик, уже ушла; вставая, женщина сжала свое плечо и подмигнула Ник. Она попыталась перестать гадать, о чем сейчас думает Хьюз. Она так многого о нем не знала, не знала его по-настоящему, и хотя ей всегда хотелось открытого столкновения, хотелось расколоть его одним умелым движением и заглянуть внутрь, какой-то животный инстинкт подсказывал ей, что путь этот ошибочный.
– Сэр, мадам.
Ник подняла взгляд. Возле их столика возник похожий на моржа человек.
– Я управляющий. Вам что-то не понравилось?
– Нет, – ответил Хьюз, оглядываясь по сторонам, видимо в поисках официанта. – Я всего лишь попросил счет…
– Понятно, – произнес Морж. – Что ж, возможно, вы не осведомлены, сэр, но ужин, – он сделал паузу, особенно эффектную благодаря его торжественным усам, – ужин для моряков сегодня за счет заведения.
– Простите? – переспросил Хьюз.
– Сынок, – улыбнулся Морж, – что будешь заказывать?
Ник засмеялась.
– Стейк, о, пожалуйста, стейк, – попросила она, и все в мире вдруг перестало существовать.
– Стейк для леди, – распорядился Морж, не отводя взгляда от Хьюза.
Хьюз ухмыльнулся, и внезапно Ник увидела в этом загадочном мужчине того мальчика, за которого она вышла. Мальчика в жестком картонном воротничке и наглаженной синей форме.
– Стейк, если вы сможете найти его в этом городе. Или в этой стране, – сказал Хьюз. – Я не уверен, что они все еще существуют.
– Они все еще существуют в «Клубе 21». – Морж щелкнул пальцами официанту: – Два мартини для моряка.
А позже снова были блохи. И Хьюз был утомлен – по его словам, от стейка. Ник сложила свое красное платье и надела черную ночную рубашку, которую он не увидит в темноте. Она лежала на постели, слушая шум наладчиков, чинивших корабль в доках. Гулкое буханье стали.
Когда проехали Ньюарк, Ник решила сходить в вагон-ресторан. Она взяла в дорогу два сваренных вкрутую яйца и сэндвич с ветчиной, чтобы не тратить три доллара на обед в ресторане. Но не могла устоять, чтобы не заглянуть в бар. Реклама гласила, что они подают все «новые напитки», так что она отложила пятьдесят центов на дополнительные расходы.
