Пароход бежит, стучит… Пароход бежит, стучит, В мерном стуке мне звучит: «Успокойся, друг мой, скоро Ты увидишь нежность взора, Отдохнешь от скучных мук В сладких ласках прежних рук». Сплю тревожно; в чутком сне Милый друг все снится мне: Вот прощанье, вот пожатья, Снова встреча, вновь объятья И разлукой стольких дней Час любви еще сильней. Под окошком я лежу И в окно едва гляжу. Берега бегут игриво, Будто Моцарта мотивы, И в разрывы светлых туч Мягко светит солнца луч. Я от счастья будто пьян. Все милы мне: капитан, Пассажиры и матросы, Лишь дорожные расспросы Мне страшны, чтобы мой ум Не утратил ясных дум. Пароход бежит, стучит, В мерном стуке мне звучит: «Успокойся, друг мой, скоро Ты увидишь нежность взора, Отдохнешь от скучных мук В сладких ласках прежних рук». Июнь-август 1906
II Прерванная повесть Мой портрет Любовь водила Вашею рукою, Когда писали этот Вы портрет, Ни от кого лица теперь не скрою, Никто не скажет: «Не любил он, нет». Клеймом любви навек запечатленны Черты мои под Вашею рукой; Глаза глядят, одной мечтой плененны, И беспокоен мертвый их покой. Венок за головой, открыты губы, Два ангела напрасных за спиной. Не поразит мой слух ни гром, ни трубы, Ни тихий зов куда-то в край иной. Лишь слышу голос Ваш, о Вас мечтаю, На Вас направлен взгляд недвижных глаз. Я пламенею, холодею, таю, Лишь приближаясь к Вам, касаясь Вас, И скажут все, забывши о запрете, Смотря на смуглый, томный мой овал: «Одним любовь водила при портрете — Другой — его любовью колдовал». В театре Переходы, коридоры, уборные, Лестница витая, полутемная; Разговоры, споры упорные, На дверях занавески нескромные. Пахнет пылью, скипидаром, белилами, Издали доносятся овации, Балкончик с шаткими перилами, Чтоб смотреть на полу декорации. Долгие часы ожидания, Болтовня с маленькими актрисами, По уборным, по фойе блуждание, То в мастерской, то за кулисами. Вы придете совсем неожиданно, Звонко стуча по коридору — О, сколько значенья придано Походке, улыбке, взору! Сладко быть при всех поцелованным. С приветом, казалось бы, бездушным, Сердцем внимать окованным Милым словам равнодушным. Как люблю я стены посыревшие Белого зрительного зала, Сукна на сцене серевшие, Ревности жало! На вечере Вы и я, и толстая дама, Тихонько затворивши двери, Удалились от общего гама. Я играл Вам свои «Куранты», Поминутно скрипели двери, Приходили модницы и франты. Я понял Ваших глаз намеки, И мы вместе вышли за двери, И все нам вдруг стали далеки. У рояля толстая дама осталась, Франты стадом толпились у двери, Тонкая модница громко смеялась. Мы взошли по лестнице темной, Отворили знакомые двери, Ваша улыбка стала более томной. Занавесились любовью очи, Уже другие мы заперли двери… Если б чаще бывали такие ночи! Счастливый день Целый день проведем мы сегодня вместе! Трудно верить такой радостной вести! Вместе будем ездить, ходить друг за другом следом: Вы — в своей голландской шапке, с плэдом. Вместе визиты, — на улицах грязно… Так любовно, так пленительно-буржуазно! Мы верны правилам веселого быта — И «Шабли во льду» нами не позабыто. Жалко, что вы не любите «Вены», Но отчего трепещу я какой-то измены? Вы сегодня милы, как никогда не бывали, Лучше Вас другой отыщется едва ли. Приходите завтра, приходите с Сапуновым — Милый друг, каждый раз Вы мне кажетесь новым! Картонный домик Мой друг уехал без прощанья, Оставив мне картонный домик. Милый подарок, ты — намек или предсказанье? Мой друг — бездушный насмешник или нежный комик? Что делать с тобою, странное подношенье? Зажгу свечу за окнами из цветной бумаги. Не сулишь ли ты мне радости рожденье? Не близки ли короли-маги? Ты — легкий, разноцветный и прозрачный, И блестишь, когда я огонь в тебе зажигаю. Без огня ты — картонный и мрачный: Верно ли я твой намек понимаю? А предсказание твое — такое: Взойдет звезда, придут волхвы с золотом, ладаном и смирной. Что же это может значить другое, Как не то, что пришлют нам денег, достигнем любви, славы всемирной? |
