Разве неправда… Разве неправда, что жемчужина в уксусе тает, что вербена освежает воздух, что нежно голубей воркованье? Разве неправда, что я — первая в Александрии по роскоши дорогих уборов, по ценности белых коней и серебряной сбруи, по длине черных кос хитросплетенных? что никто не умеет подвести глаза меня искусней и каждый палец напитать отдельным ароматом? Разве неправда, что с тех пор, как я тебя увидала, ничего я больше не вижу, ничего я больше не слышу, ничего я больше не желаю, как видеть твои глаза, серые под густыми бровями, и слышать твой голос? Разве неправда, что я сама дала тебе айву, откусивши, посылала опытных наперсниц, платила твои долги до того, что продала именье, и все уборы отдала за любовные напитки? и разве неправда, что все это было напрасно? Но пусть правда, что жемчужина в уксусе тает, что вербена освежает воздух, что нежно голубей воркованье, будет правдой, будет правдой и то, что ты меня полюбишь! Их было четверо в этот месяц…
Их было четверо в этот месяц, но лишь один был тот, кого я любила. Первый совсем для меня разорился, посылал каждый час новые подарки и продал последнюю мельницу, чтоб купить мне запястья, которые звякали, когда я плясала, — закололся, но он не был тот, кого я любила. Второй написал в мою честь тридцать элегий, известных даже до Рима, где говорилось, что мои щеки — как утренние зори, а косы — как полог ночи, но он не был тот, кого я любила. Третий, ах, третий был так прекрасен, что родная сестра его удушилась косою из страха в него влюбиться; он стоял день и ночь у моего порога, умоляя, чтоб я сказала: «Приди», — но я молчала, потому что он не был тот, кого я любила. Ты же не был богат, не говорил про зори и ночи, не был красив, и когда на празднике Адониса я бросила тебе гвоздику, посмотрел равнодушно своими светлыми глазами, но ты был тот, кого я любила. Не знаю, как это случилось… Не знаю, как это случилось: моя мать ушла на базар; я вымела дом и села за ткацкий станок, Не у порога (клянусь!), не у порога я села, а под высоким окном. Я ткала и пела; что еще? ничего. Не знаю, как это случилось: моя мать ушла на базар. Не знаю, как это случилось: окно было высоко. Наверно, подкатил он камень, или влез на дерево, или встал на скамью. Он сказал: «Я думал, это малиновка, а это — Пенелопа. Отчего ты дома? здравствуй!» — Это ты как птица лазаешь по застрехам, а не пишешь своих любезных свитков в суде. — «Мы вчера катались по Нилу у меня болит голова». — Мало она болит, что не отучила тебя от ночных гулянок. — Не знаю, как это случилось: окно было высоко. Не знаю, как это случилось: я думала, ему не достать. «А что у меня во рту, видишь? " — Чему быть у тебя во рту? крепкие зубы да болтливый язык, глупости в голове. «Роза у меня во рту — посмотри». — Какая там роза! «Хочешь, я тебе ее дам, только достань сама». Я поднялась на цыпочки, я поднялась на скамейку, я поднялась на крепкий станок, я достала алую розу, а он, негодный, сказал: «Ртом, ртом, изо рта только ртом, не руками, чур, не руками!» Может быть, губы мои и коснулись его, я не знаю. Не знаю, как это случилось: я думала, ему не достать. Не знаю, как это случилось: я ткала и пела; не у порога (клянусь), не у порога сидела, окно было высоко: кому достать? мать, вернувшись, сказала: «Что это, Зоя, вместо нарцисса ты выткала розу? что у тебя в голове?» Не знаю, как это случилось. IV Мудрость Я спрашивал мудрецов вселенной… Я спрашивал мудрецов вселенной: «Зачем солнце греет? зачем ветер дует? зачем люди родятся?» Отвечали мудрецы вселенной: — Солнце греет затем, чтоб созревал хлеб для пищи и чтобы люди от заразы мерли. Ветер дует затем, чтоб приводить корабли к пристани дальней и чтоб песком засыпать караваны. — Люди родятся затем, чтоб расстаться с милою жизнью и чтоб от них родились другие для смерти. «Почему ж боги так все создали?» — Потому же, почему в тебя вложили желанье задавать праздные вопросы. |
