По крайней мере, общаться ему после этого расхотелось. Он подобрал лежавшую на песке лопату и начал спускаться в яму, которую теперь, ввиду ее размеров, больше пристало называть карьером. Даже с облезлой лопатой наперевес Эдмар ухитрялся выглядеть элегантно, словно с пижонской тростью на бульваре в Аленде.

Обитатели песчаных чертогов людям не досаждали, защитный круг был для них непреодолимым препятствием. Маг-возвратник отхватил изрядную территорию: внутри находился и лагерь, и раздолье зелени для верблюдов, и раскопки, и развалы поднятого из ямы песка. Границу, за которую нельзя выходить, обозначала цепочка следов. В школе амулетчиков учили, что размеры круга зависят от силы его создателя, так что сотворенные Эдмаром охранные чары говорили о многом, и это весьма не утешало – ни Дирвена, ни Нохиш-нубу.

Иногда по ту сторону черты обнаруживалась какая-нибудь дрянь – обломки костей, засохший помет, дохлые зверьки, выглядевшие так, словно их безжалостно изжевали, высосав всю кровь. В оконных проемах ближайшего шафранно-желтого строения порой что-то мелькало, то пестрое, то почти сливающееся с сумраком, как будто кто-то выглядывал и сразу прятался, пока его самого не рассмотрели. Изредка можно было заметить движение среди барханов. Возможно, маги видели больше, чем Дирвен, но с остальными они своими наблюдениями не делились.

Вызывало тревогу то, что запас воды через некоторое время иссякнет, но Эдмар утверждал, что вода будет, как только они докопаются до дворцовых подвалов. Якобы под марнейским оазисом был подземный источник, который за минувшие века никуда не делся, он его чувствует сквозь толщу песка и земли. Оставалось поверить на слово.

Дело спорилось, и не было никаких происшествий, так миновало несколько дней, а потом из лагеря пропало двое работников.

Обозленный Эдмар снова стал похож на нормального девятнадцатилетнего парня, каким он был до Лилейного омута, а не на жутковато-чарующего желтоглазого демона из бездны веков, рядом с которым любому делалось не по себе. Даже выругался в духе портовых грузчиков, хотя и невнятно, чтобы не расслышали.

– Я же предупреждал – за черту не соваться, ближе чем на пять шагов к ней не подходить! Кто последний видел этих двух придурков?

Очевидцев не нашлось, и они с Махур-нубой начали допрашивать всех по очереди. Отвлек их от этого занятия пронзительный возглас Зинты:

– Я их чувствую! Им больно, их ранят… Я сейчас…

Оттолкнув с дороги Нохиш-нубу, Эдмар метнулся к ней и сшиб с ног. Первая мысль была – ага, он наконец-то полновесно рехнулся, как было обещано. Уже на людей кидается! Или просто возжелал женщину, а поскольку она в лагере только одна…

– Махур, сюда! Свяжи ее!

Маг и лекарка остервенело боролись. Потом он что-то сделал, и Зинта обмякла, словно потеряла способность владеть своим телом, а подоспевший суриец скрутил ей запястья и лодыжки. Лицо у Эдмара было исцарапано в кровь.

– Пустите меня! – крикнула Зинта, обессиленно мотнув встрепанной головой (тюрбан с нее свалился, пока они, сцепившись, катались по песку). – Я должна… Им же больно… Я помочь им должна!

– Тебя там тоже убьют, – возразил маг. – Не посмотрят, что ты под дланью Тавше. Здешние жители даже по меркам олосохарской нечисти считаются чокнутыми, им наплевать на гнев твоей покровительницы. Я схожу сам, притащу обратно этих недоумков, и тогда будешь лечить. С какой стороны пришел «зов боли»?

– Оттуда, – она попыталась указать подбородком на ближайшее из песчаных зданий.

– Махур-нуба, присмотри за ней. Чья сейчас очередь – работать! И чтоб ни один остолоп не смел выходить из круга.

Отдав эти распоряжения, он сдернул шнурок, стягивающий волосы на затылке, и направился к жилищу волшебного народца.

– Эдмар, пожалуйста, будь осторожнее! – крикнула вслед Зинта, словно не она ему только что физиономию расцарапала.

Отсутствовал он долго – или всем показалось, что минуты еле ползут? Связанная лекарка сидела на подстилке, которую для нее принесли, и временами мучительно морщилась, как будто ей самой было больно. «Нельзя тебе туда, госпожа, не надо», – твердил почтительным тоном Махур-нуба, придерживая ее на всякий случай волосатыми ручищами. Пользуясь тем, что он на них не смотрит, Дирвен и Нохиш-нуба несколько раз обменялись взглядами. Это получилось само собой: оба созрели, чтобы кое-что обговорить. Те из работников, кто сейчас отдыхал, расселись вокруг, снедаемые тревожным ожиданием. Остальные вернулись к раскопкам, рассудив, что, если господин вернется живой, лучше, чтобы у него не было лишнего повода для недовольства.

Лицо Зинты опустошенно разгладилось, и она потерянным голосом попросила:

– Махур-нуба, развяжи меня. Уже все. Они уже умерли.

– А Эдмар-нуба?

– С ним все в порядке, иначе я бы уловила его боль.

– Подожди, госпожа, пока нельзя, потом тебя развяжем, – с сомнением отозвался суриец.

Правая оконечность возведенного из песка чертога неожиданно содрогнулась и начала осыпаться. Это была одноэтажная пристройка с террасой на крыше и темной норой входа, верхнюю площадку соединяли с центральной частью здания две арки. Крупный узорчатый барельеф на желтой стене утратил четкость, как будто на глазах состарился. Сверху, с ограждения террасы, потекли сухие песчаные струйки.

Зрители дружно ахнули. Зинта воззвала к Тавше, полное лицо Нохиш-нубы побледнело. Судя по мельтешению в оконных проемах, внутри зачарованного дома, который вовсе не был необитаемым, тоже поднялась суета.

Неумолимое разрушение прекратилось так же внезапно, как началось. Слепленный из песка трехэтажный дворец обрел былую неподвижность, но его правая пристройка теперь казалась то ли обветшалой по сравнению со всем остальным, то ли незавершенной. Потом из пещерно-сумрачного входного проема вынырнула человеческая фигурка, ее никто не преследовал и не провожал.

Эдмар вернулся один. Невредимый, хотя в волосах полно песка. Злой пуще прежнего. Он ведь не любит проигрывать, припомнил Дирвен разговор в Разлучных горах.

– Мне их не отдали, – процедил он, опережая вопросы. – У здешних жителей заправляет царица, древняя, как олосохарская пустыня, и совершенно отмороженная – в свое время чем-то не угодила богам, и те ее прокляли. Видимо, это случилось уже после того, как я ушел из Сонхи, поэтому я не в курсе, что она отмочила, но вполне понимаю богов.

– Как же тебя оттуда выпустили? – с сомнением поинтересовался Дирвен.

– Я их убедил, что дешевле обойдется выпустить меня по-хорошему, чем остаться без крыши над головой.

– Да для них налепить таких хором из песка – раз плюнуть!

– Заблуждаешься, склеивать чарами песчинку с песчинкой – работа медленная и кропотливая, так что все это возводилось не за одно десятилетие.

– Чего ж ты тогда не разнес их логово, если можешь?

– Мне сейчас не нужна война с царицей, мы здесь не для этого.

– И поэтому ты отдал им на растерзание двух человек, вроде как в жертву принес?

– Уймись, у меня каждая пара рабочих рук на счету, не стал бы я никого отдавать. Придурки ушли сами, несмотря на мой запрет, почему они так поступили – самому интересно. Махур-нуба, развяжи Зинту.

– А ты уверен, что с тебя там не взяли обещания кого-нибудь еще принести в жертву?

– О, в этом я уверен так же, как в том, что ты сейчас получишь пощечину, ибо моему безмерному терпению тоже есть предел.

Дирвен принял стойку для рукопашной драки, одновременно отдав приказ боевым амулетам, но тут же ощутил удар чужой силы, которая смяла и отшвырнула импульсы амулетов, словно штормовая волна бумажный кораблик. Это уже не тот Эдмар, с которым он схватился на равных в «Столичной белке»… Обещанная оплеуха сбила Дирвена с ног. Он откатился и вскочил, выплевывая песок, но на него уже налетел Нохиш-нуба, сокрушенно бормоча:

– Что вы делаете, с ума сошли? Перестаньте, молодой человек, одумайтесь…

От него разило дешевыми благовониями, которыми он умащивал бородку, а слегка заплывшие глаза, темные, как жучиные надкрылья, многозначительно щурились и подмигивали: мол, потом это обсудим, а пока угомонись, не осложняй ситуацию.