Происшествий до сих пор случилось немного. Вначале больше всего неприятностей Дирвену доставлял сволочной характер верблюда и непривычный способ путешествия: качаешься, как дурак, в плетеной корзине, согнутые колени затекают, а скамеечка, хоть и застлана войлочным ковриком, все равно оделяет синяками. Хочешь размяться – выбирайся наружу и шагай по песку. На пятый-шестой день он приспособился к болтанке и натер мозоли на ягодицах. Все подушки захапал Эдмар, соорудив у себя в корзине мягкое гнездо. Поделился он только с Зинтой – против этого никаких возражений, единственная дама в караване, но мог бы и об остальных позаботиться… Дирвен подумывал потихоньку стащить у него хоть одну подушку, однако маг предвидел такие поползновения и защитил свое имущество чарами, чуть что поднимавшими трезвон.

На исходе первой восьмицы напали бандиты, и тут Эдмар показал себя во всей красе, прикончив полтора десятка атакующих. Он и пальцем не шевельнул, а те слетали с седел и катились по песку, словно сдернутые невидимыми арканами, их хребты сами собой с хрустом ломались, из разинутых в крике ртов хлестала кровь. Дирвен даже не успел опробовать в деле свои новые боевые амулеты, на его долю попросту никого не осталось, а Зинте едва не сделалось дурно. Калечить животных Эдмар не стал. Трофейных лошадей потом продали в прожаренном на солнце глинобитном городишке, чтобы закупить дополнительно воды и провизии.

Хвала богам, что отбились и остались в выигрыше, но Дирвену было до холодного пота не по себе: в Разлучных горах Эдмар вытворять такое не мог. Тогда еще не мог. Это у него с Лилейного омута… Нохиш-нуба тоже посмурнел лицом и долго выглядел угрюмым, почти подавленным: уж он-то, как маг, тем более оценил по достоинству устроенное молодым коллегой представление. Невежественные работники радовались своему спасению, поглядывая на господина с благоговейным ужасом.

Однажды вечером видели песчанниц, которые танцевали на барханах, нагие, золотистые, изумительно гибкие. Их волосы лунного цвета ниспадали струящимся шелком у кого до колен, а у иной и до пят, развевались и колыхались, словно в воде, – неспроста этих волшебных дев называют русалками пустыни.

У всех были обереги, и все равно каждый смотрел, как завороженный, с ноющей под сердцем сладкой тоской. Эдмар достал бинокль, который у него то и дело выпрашивала Зинта – она как-то раз призналась, что любит танцы, хотя сама танцевать не умеет. Один Махур-нуба уставился с ревнивым выражением не на песчанниц, а на своего нанимателя, вцепившегося в бинокль, в то время как лекарка дергала за полу плаща, уговаривая: «Дай посмотреть, так нечестно!»

Вот кому хорошо, с сарказмом ухмыльнулся Дирвен. Ухмыльнулся, впрочем, в сторону, чтобы влюбленный бандит не заметил.

Сам он, глядя на олосохарских дев, с обидой и горечью вспоминал Хеледику, такую же тонкую, изящную, длинноволосую, наделенную той же нечеловеческой плавностью движений. Она состоит с ними в отдаленном родстве: в жилах ее племени течет толика волшебной крови песчанниц.

«Почему у нас с ней так вышло? – с привычным тягостным недоумением подумалось Дирвену. – Почему не получилось как-нибудь по-другому? Она, конечно, последняя дрянь и жабья дочь… Даже не стала делать вид, что ничего такого с ней не было, хотя могла же, раз ведьма!»

Опасные танцовщицы исчезли без поживы, так никого и не выманив за пределы лагеря, и он выбросил из головы мысли о Хеледике. Его занимала другая задача: как бы переиграть и Эдмара, от которого непонятно чего ждать, и затесавшегося в экспедицию матерого проходимца и при этом не получить от Махур-нубы нож под ребра.

Зловещие территории простирались на восток от Собачьих скал, до которых караван должен был добраться через два-три дня. Этот старый гористый участок был невелик, можно пройти севернее или южнее, но Эдмару позарез хотелось посмотреть на каменные скульптуры, изваянные, по преданию, самими Великими Псами.

Вечером, когда разбили лагерь, он устроился в сторонке от остальных, лицом к лимонно-терракотовому закату, куда убегали цепочки следов. Его неподвижная вытянутая тень одиноко лежала на поблекшем в преддверии сумерек волнистом песке.

Зинта издали уловила: с ним творится неладное. Острая пронизывающая боль в обеих руках. Судороги? Или неосторожно схватил какую-нибудь ядовитую тварь вроде того длиннющего червяка, покрытого колючей розоватой щетиной, который несколько дней назад чуть не отправил к Акетису одного из работников?

Направившись к Эдмару, она по дороге едва не наступила на шоншагу, похожую на бледно-серую устрицу. Та успела проворно закопаться в песок – ножек у этих «устриц», что корешков у посаженной в плошку с водой луковицы. Маг не обернулся, а Зинта в нескольких шагах от него остановилась, сдержав удивленный возглас.

Не видела у него раньше этих перчаток, роскошных и в то же время жутковатых… Длиной до локтя, из гладкой зеленой кожи, они были усыпаны мелкими кабошонами – синими, черными, венозно-красными, все это великолепие искрилось и переливалось в лучах вечернего солнца. Не сразу лекарка заметила, что пальцев на перчатках не пять, а почему-то шесть и каждый украшен декоративным когтем, покрытым черным лаком с алмазными блестками.

Эдмару причиняли боль перчатки, но это было какое-то диковинное колдовство, а не телесный недуг, и она тут ничем не могла помочь, даже если бы зачерпнула силы у Тавше.

– Что случилось?!

Он вздрогнул, и странные перчатки исчезли. Через мгновение и боль угасла.

– Как ты вовремя, – с облегчением пробормотал Эдмар.

– Что это было? – настороженно поинтересовалась Зинта, присев рядом с ним на песок.

Предплечья и кисти в порядке, на коже не видно никаких повреждений. Он пошевелил пальцами, одернул рукава и только после этого ответил:

– Мои руки всего-навсего. Согласись, дикое зрелище?

– А магические перчатки куда пропали?

– Зинта, это были не перчатки. Мои собственные руки. Я чересчур задумался, чего в моем положении делать не стоило. Есть вещи, которые сильнее окружающей реальности, и для меня это с недавних пор стало актуальным до безумия, хоть головой о стенку бейся. Хотя откуда в пустыне возьмется стенка?

– То есть ты, говоришь, задумался, и поэтому у тебя руки выглядели как у демона? Может, ты случайно какое-нибудь заклинание мысленно произнес?

– Да ни при чем тут демоны. – На его осунувшемся лице появилась привычная насмешливая улыбка. – Это руки такого же, как люди, существа из плоти и крови, только другой расы, из другого мира. В прошлой жизни я был тем существом. Я слишком многими был и слишком много всякого помню. Из-за этого меня порой буквально тянет в разные стороны, и я становлюсь похож на мозаику, собранную из разнородных кусочков, – ты сама только что наблюдала, как это бывает. Гибрид из двух организмов с разной физиологией, адски больно. Если вдруг увидишь, что я превратился в нечто, с твоей точки зрения похожее на демона, не спеши хватать предмет потяжелее, чтобы меня прибить, а просто поговори со мной. Тогда я, скорее всего, смогу вернуться в свой нынешний облик. Махур-нубу я уже предупредил, ты тоже это запомни.

– И часто с тобой такое происходит?

– Время от времени. Когда-то я был человеком в Сонхи, потом ушел в чужой мир и стал существом иной расы, это тянулось много тысячелетий подряд, пока раса не вымерла. После этого, опять-таки на протяжении множества инкарнаций, я принадлежал к другой расе, которая пришла ей на смену. В моей предыдущей жизни обстоятельства сложились таким образом, что я снова стал человеком.

– Превратился?

– Дело было иначе, но можно сказать и так, – уклончиво протянул Эдмар.

Ага, а вначале никак не хотел соглашаться с тем, что когда-то он был жителем Сонхи! Наконец-то дошло… И Зинта готова была побиться об заклад, что случилось это с ним после купания.

– Значит, ты теперь как будто заколдованный? Наверное, в этом виновата мерзавка ведьма, которая насылала на тебя сны о Лилейном омуте, и не может быть, чтобы с этим ничего нельзя было поделать…