– Нальва… – Язык у него начал заплетаться. – Вы мне верите или нет – я не хотел!

– Верю.

Удовлетворившись ответом, он снова налил и припал к посудине.

– Послушай, не стоит тебе столько пить.

– Н-нет, подождите… – с надрывом возразил Дирвен. – Почему он меня обманул? Я полюбил девушку, а она оказалась не девственницей, потом я снова полюбил девушку, и она оказалась переодетым парнем! Вы можете сказать, почему вокруг столько предательства?

– Может, потому, что ты, когда влюбляешься, не видишь самого главного – человека, с которым имеешь дело? Смотришь вместо этого на морок, который сам же и создал, а после расстраиваешься из-за несовпадений своего морока с действительностью.

Уж кому, как не Зинте, об этом знать, если у нее с Улгером так получилось. Собеседник бурно запротестовал:

– Какой еще человек, я же говорю о девственности! П-почему они… Ну, не это самое… Не девстве…

После первой бутылки он забыл о том, что утопил Эдмара, и принялся слезно обвинять покойного во всех своих неприятностях, даже в тех, которые произошли задолго до их знакомства, а после второй растянулся на пледе и погрузился в пьяный сон, время от времени издавая стоны, напоминающие поскуливания побитого животного.

Укрыв мальчишку, Зинта устроилась от него подальше, тоже завернулась в плед. Сгущались сумерки, а они и круг не очертили, и сухих веток для костра не приготовили. Но костер тут, наверное, жечь не стоит, чтобы охрана Лилейного омута не заметила нарушителей.

Ей больше незачем скрываться. Пожалуй, она останется в Аленде и для начала будет помогать тем, кто пострадал во время беспорядков, а потом как-нибудь да устроится, в Ларвезе не слишком много лекарей под дланью Тавше. Если начнут расспрашивать, скажет, что из Паяны сорвались, потому что так решил Эдмар – будто бы у него случились неприятности, а какие, он с ней не делился. Не пропадет она без него. Хотя все равно грустно, и рыжая Мар останется без лекарства, которое могло бы ее спасти. Эдмар успел найти половину ингредиентов для противоядия. Пусть он мечтал вылечить Мар, чтобы посрамить ее отца и продемонстрировать свое превосходство над окружающими, для больной девочки это по-всякому было бы хорошо, несмотря на ничуть не доброжительские побуждения Эдмара.

Вдобавок, желая ему добрых посмертных путей, Зинта ощущала тягостное беспокойство: если его душа останется в Сонхи и в будущем, когда он в другой раз родится, в нем опять признают древнего мага, его по-всякому ждет Накопитель. А потом то же самое повторится снова, и еще раз, и еще… Нет, не будут его пути добрыми. Подумав об этом, лекарка съежилась от ужаса, протеста и сострадания, кутаясь в плед.

Сумерки сгустились до иззелена-синей летней темени, в небе появился жемчужный месяц. Вокруг переливисто стрекотали невидимые цикады, шуршали ночные бабочки и мерцали крупные светляки. В той стороне, где находилось озеро, плеснула вода, потом послышались шорохи, словно кто-то неуклюже ломился через заросли, тревожа траву и кустарник. Лесное животное – или утопленник?

Зинта замерла, прислушиваясь. Что бы это ни было, оно направляется сюда. Дать отпор нежити может маг либо амулетчик, но мага больше нет, а амулетчик вдрызг пьян, его сейчас не растолкаешь.

Отбросив плед, она схватила свою котомку. Спички лежали в боковом кармашке, который застегивался на пуговицу. Хотя бы ветку поджечь… Пальцы дрожали, спички вспыхивали и гасли. Шорох приближался, из-за кустарника донесся слабый голос:

– Зинта… Зинта, помоги мне…

Ноги враз стали ватными, непослушными. И впрямь мертвец! Не тот у Эдмара характер, чтобы дожидаться, когда его тралом поднимут: сам из омута вылез – и прямиком отправился живых донимать.

– Зинта…

В панике она пихнула ногой Дирвена. Тот издал скулящий стон, но не очнулся. Придется без его помощи от нежити защищаться.

Зинта достала кинжал Тавше. Мелькнула мысль, что с ним вроде бы что-то не так – хотя разве подобное возможно? Утопленник уже продирался через заросли бузины, еще немного – и будет здесь.

Боги милосердные, вот он: облепленный мокрой одеждой, из последних сил ползет на четвереньках, белеют рукава рубашки, длинные слипшиеся волосы свисают озерными водорослями. В звездном свете ничего больше не разглядишь, но Зинте не хотелось бы увидеть его посиневшее мертвое лицо.

– Отправляйся в Хиалу, беспокойный дух, тебе не место среди живых! Добрых тебе посмертных путей! Живые и мертвые ходят разными дорогами, не нарушай сей закон!

Зубы у нее стучали. У покойника тоже.

– Зинта, я живой!

– Ты утонул! Я сама видела! Смирись со своей участью, не тревожь добрых людей!

– У тебя нож Тавше, ты же говорила, он отличает живых от нежити, вот и посмотри. Я пока жив, но если ты не дашь мне плед, скоро околею!

Ох, и в самом деле: кабошон, венчающий рукоять, не светится. Значит, нет рядом ни беспокойных мертвецов, ни волшебных существ, способных принимать людской облик, а она до того перепугалась, что упустила это из виду. Убрав оружие, Зинта бросилась к Эдмару. Мокрый, кожа ледяная, но жилка пульса на запястье бьется – последнее окончательно убедило лекарку в том, что перед ней живой человек.

– Тебе надо немедленно все снять и завернуться в сухое. Давай, шевелись, я помогу. Как тебе удалось выплыть?

– Я загадал правильное желание… – выдавил маг, сдирая с себя до нитки промокшую одежду. – Успел, когда падал. Единственно правильное желание – остаться в живых, и омут меня отпустил. А если загадать что-нибудь другое, утонешь. Хороша ловушка, правда?

Он то ли засмеялся, то ли закашлялся.

Лекарка набросила ему на плечи плед, потом сдернула другой с Дирвена и укутала Эдмару ноги. Он не болен, и сейчас нет смысла черпать силу у Тавше, его просто надо поскорее согреть.

– Костра не нужно, – остановил он, когда Зинта кинулась ломать ветки. – Не хватало, чтобы нас тут изловили. Лучше дай вина.

– Ничего не осталось, Дирвен выпил.

– Было же две бутылки!

– Вот он все и выхлестал. Тебя поминал.

– Восхитительно…

– У меня есть немного согревающей мази.

Перцовой мази было на донышке, потому Зинта и не оставила эту склянку своим пациентам из сурийского квартала.

– Погоди, есть еще способ.

Сбросив тунику и штаны, она расстелила на траве плед, улеглась вместе с Эдмаром, обняла его и прижалась всем телом, грея собственным теплом. Вторым пледом они с головой накрылись. Холодный, как ледышка. Хорошо еще, что в этих краях в начале лета ночи достаточно теплые.

Сначала он лежал молча, только хрипло дышал и дрожал. Потом пробормотал:

– Зинта, ты угадала. Мар болеет из-за меня. Это был я. Спасибо, что не удавили в колыбели… Хотя я ведь родился на четыре года раньше, они еще не знали… Ничего, теперь я ее вылечу. Лекарство для своей дочери Хальнор должен получить от меня.

– Ее отца зовут Хальнор?

– Раньше звали. Давно. Мерзавец об этом не помнит.

– Почему – мерзавец?

– Потому что он превратился в дикого кота и убежал. И никто не мог его поймать, даже сам Дохрау. Попробуй отыскать в популяции болотных кошек того, кто сам от себя отрекся, с такой задачей ни маги, ни боги не справятся. Если б он тогда нашелся, я бы его домой к себе взял… Надел бы ему ошейник с колокольчиком, чтобы снова не потерялся… Но ему бы колокольчик не понравился, при его-то свободолюбии… Он чуть что выпускал когти и шипел, даже когда снова стал человеком.

Ясно. Уже бредим. Немудрено после такого купания.

Мало-помалу согревшись, он погрузился в забытье. Зинта тоже прикорнула, прижавшись к теперь уже теплому Эдмару.

Проснулась она первая. Выбралась из-под пледа, торопливо натянула штаны и тунику. Развешала на кустах мокрую одежду Эдмара. Взяв бутылки, сбегала к ручью, через который вчера пришлось перепрыгивать. До Лилейного омута было ближе, но черпать оттуда воду не хотелось. Когда вернулась назад, похмельный амулетчик все еще дрых без задних ног, а Эдмар сидел одетый, на нем была бутылочно-зеленая фланелевая рубашка, замшевая жилетка с бахромой и зеленовато-коричневые походные штаны. Значит, он уже в состоянии «распаковать» вещи, свернутые магическим способом.