– Ну и что? – прищурилась ведьма. – А ты, к примеру, овдеец. Не хочешь вернуться на свою историческую родину?

Исподволь выспрашивать она умела, и Дирвен уже успел кое-что выложить ей о своей жизни.

– Да я же ничего… Просто ты не говорила раньше, что ты возвратница.

– Потому что я не собираюсь здесь оставаться. По-любому вернусь в Артамириду.

– Тебе там нравится больше?

– Никакого сравнения: на каждом шагу паровые машины и летающие собаки, в дома поступает самотеком горячая вода, и ни одна приличная девушка не выйдет из дому без шлайки. Цивилизация! Этот демон кое в чем однозначно прав.

– В чем?

– Насчет бардака.

Они молча сидели рядом и слушали, как трещат в костре смолистые сучья, потом Дирвен заметил:

– Судя по тому, что он говорил, вы с ним раньше были знакомы.

– Я об этом ничего не знаю и знать не желаю. Какие-то двусмысленные намеки, якобы мы с ним гуляли… Я девственница, а он со мной разговаривал так, словно я девица с богатым прошлым. Ты, может, и получил удовольствие, а мне было очень неприятно все это выслушивать.

– Нет, что ты, я никакого удовольствия не получил! – запротестовал Дирвен. – И он же сам сказал, что это было давно – в смысле, много рождений назад, и сколько воды с тех пор утекло. Ты, наверное, была древней волшебницей, вот интересно!

– Нет, – Энга оборвала его таким неприязненным тоном, что он на всякий случай от нее отодвинулся. – Я не из древних. Я ушла из Сонхи десять тысяч лет назад, не раньше.

– Погоди, но ведь он говорил, что за это время сделал карьеру, а в Энциклопедии написано, что эта сущность уже несколько сотен тысяч лет входит в число ближайших помощников Акетиса.

– Демоны, в отличие от волшебного народца, не обязаны всегда говорить правду. Давай все-таки выспимся? Больше гостей не предвидится, я надеюсь.

– А если… – он вспомнил о застреленном проводнике и перевел взгляд на темный лес с еле прорисованными в тумане сосновыми стволами.

– Твой второй не придет. Если б собирался, уже был бы здесь. В Хиале умершим открывается больше, чем при жизни. Наверное, он там узнал, кого повел через границу и чем это грозило, и решил не держать на тебя зла. В отличие от Варвесойма с его претензиями, – фыркнув, ведьма подбросила веток в костер и поплотнее закуталась в плащ. – Спокойной ночи. Можешь помолиться за них перед сном.

Дирвен так и сделал. Если за Варвесойма Куглета он мысленно прочитал молитву из чистого формализма, к большему душа не лежала, то за лесовика молился и Кадаху, и Акетису, и Тавше, и к нему самому обращался, горячо благодаря за прощение и желая добрых посмертных путей.

Проснулись они рано, погрелись у костра и зашагали дальше. Вначале Дирвен не мог уловить, что в окружающем мире переменилось – вокруг все те же вековые сосны, и рыхлое облачное небо, и ветер с севера, и в отдалении надрывно вопят пласохи, и синеют в тумане пограничные горы… Потом понял: Энга ведет себя иначе. Если раньше она командовала, язвила, злилась, то теперь искоса бросала на Дирвена из-под длинных темных ресниц чарующие взгляды, а от ее русалочьей улыбки ему становилось жарко и сладко. Аромат водяных лилий и мускуса окутывал ведьму, словно незримая вуаль: закрой глаза – и мерещится, что находишься в каком-то опасном запретном саду среди экзотических цветов.

Означает ли это, что Дирвен ей нравится?

– У тебя уже был кто-нибудь… ну, к кому ты серьезно относилась? – рискнул он задать вопрос.

Она задумалась, потом усмехнулась:

– Можно и так сказать. Один маг в нашем мире. Красивый. Он на меня странно реагировал, как будто все время ждал, что я в любую секунду могу превратиться невесть во что и сожрать кого-нибудь из окружающих. Не думай, между нами ничего не было, – она вздохнула так, словно сожалела о последнем обстоятельстве. – Он меня вдвое старше и много лет подряд нежно любит свою жену. Не удивлюсь, если окажется, что он ей ни разу не изменял.

– А у меня девушка была, – неожиданно для себя признался Дирвен. – Но она такая предательница оказалась, что я не хочу больше иметь с ней ничего общего.

– Расскажи.

И он рассказал о Хеледике. Энга внимательно слушала, тактично поддакивала и сочувствовала, наконец-то он смог отвести душу! Правда, ему показалось, что она выпытывает подробности о песчаной ведьме с каким-то не совсем понятным интересом: словно она из тех неприличных девиц, которые спят с другими девушками. Учитель Орвехт таких не осуждал и даже говорил, что в этом есть свое очарование, но учитель с его баронессами-волшебницами-цветочницами-актрисами-модистками знать не знает, что такое настоящая любовь, когда возлюбленная должна всецело принадлежать тебе и никому больше. Дирвен напрямую спросил, почему она задает такие вопросы, и Энга, смутившись, пробормотала:

– Я только хотела узнать: эта Хеледика намного красивей меня? Ты ведь, наверное, сейчас смотришь и сравниваешь…

Уф, ничего плохого нет в ее любопытстве. Песчаной ведьме она и впрямь уступает: если та хороша, как греза, само совершенство с кошачьими глазами и ниспадающими до пояса волосами лунного цвета, то Энгу, чересчур рослую, хотя и безупречно стройную, с резковатыми чертами лица, большим ртом и треугольным подбородком скорее можно назвать «своеобразно красивой».

– Ты мне нравишься больше, – заверил он покровительственным тоном. – Чего стоит красота, которая предлагает себя каждому встречному? Она отдалась кому попало, лишь бы не умереть, а ты не такая. Самые лучшие на свете девушки – это те, которые берегут свою честь. Ты тоже красивая, только иначе.

На следующий день они впервые поцеловались, и Дирвена снова начали мучить сомнения, потому что после этого он понял, что совсем не умеет целоваться. И Хеледика тоже не умеет. В отличие от Энги. Если она невинна, каким образом могла выучиться таким вещам?

– У нас в Артамириде об этом в книжках пишут, чтобы девушки были готовы к супружеской жизни, – объяснила она, скромно опустив ресницы. – Тебе правда понравилось?

Еще как! Но ревность не отступила. Вдруг и эта обманывает?

– А с тем магом, в которого была влюблена, ты не целовалась?

– Боги свидетели, ни разу. Где с ним целоваться, ему в глаза посмотришь – как будто на нож напорешься. Когда я вернусь в Артамириду, я с ним посчитаюсь. Швырну в эту прекрасную замороженную физиономию противоядие для его дочери и послушаю, что он тогда скажет. Или, может, и слушать не стану. Я этого человека смешаю с грязью.

– Так тебе для этого понадобился «Победитель ядов»? А кто отравил его дочь?

– Никто. Это у нее врожденное. У нас не умеют лечить отравленных магов.

Хоть чего-то в этой Артамириде не умеют, а то у них и экипажи с паровыми машинами летают по воздуху, и горячая вода идет в дома по трубам, и капусту выращивают величиной с кресло – послушать Энгу, так жизнь там по всем статьям лучше, чем в Сонхи.

Несмотря на закравшиеся в душу сомнения насчет ее целомудрия, Дирвена невыносимо к ней тянуло, а она не соглашалась ни на что, кроме сводящих с ума поцелуев, извращенно искусных и томительных.

– Ты сам сказал, что уважаешь только честных девушек, но ведь после того, как я тебе уступлю, я перестану быть девственницей и, значит, потеряю твое уважение, – рассудительно говорила Энга, в то время как ее подведенные угольным карандашом глаза мерцали из-под светлой челки дразняще и насмешливо. – Получается дилемма, которую нам никак не разрешить.

– Но ты же будешь не с кем-то, а со мной! – возражал Дирвен. – Есть же разница…

– Подскажи, в чем тут разница?

– Ну, большая разница… Я же тебе не кто-то другой…

На задворках рассудка мелькнула мысль, что учитель Орвехт, пожалуй, не похвалил бы его за такой невнятный контраргумент, но он был до того распален, что сразу об этом забыл.

Им оставалось всего ничего до лесной избушки, когда Энга сдалась:

– Хорошо… Ты мне нравишься, не буду больше мучить тебя и себя, но сначала ты должен кое-что пообещать.