Время ползло медленно, нудно, как подыхающая змея. Растекались приглушенные звуки флейты. Тэкле знала – после сигнала никто не смеет оставаться возле крепости. В этот час она прощалась на целую ночь с узким окошком на верху круглой башни… О, только бы завтра стоять там с протянутой рукой, вымаливая у судьбы крупинки надежды!

На небе засветились первые звезды. Где-то в траве застрекотал и тотчас умолк кузнечик. Словно черный клубок, упала ночь.

Ни звука, ни огонька. Но за глинобитным забором неясные шорохи и притаенный шелест травы. Горгасал успокоительно отошел от двери:

– Настал час нашего благополучия. Сегодня как раз последняя ночь перед новым полумесяцем, – ни один перс, будь то даже сарбаз, и уха не высунет за дверь.

– Но нигде не сказано про ухо Али-Баиндура, – вздохнула Мзеха, – на базаре клянутся, что у него железные копыта, потому твердо и ходит.

– Сейчас хан об этом не помнит. В эту ночь душами правоверных повелевает лавашник, которому отрубили голову. А когда он упал, ферраш-баши захохотал: «Бисмиллах! Тебя без башки в рай Мохаммета не впустят!» Лавашник испугался, вскочил, схватил голову под мышку и бросился бежать. Такое было, клянутся персиане, на двадцать третий день после новой луны. Сегодня все двери крепко закрыты, – правоверные боятся, как бы по ошибке лавашник со своей запыленной головой вместо рая не забежал в их жилище.

Железный толкач ударил в калитку раз и, еще сильнее, два раза.

– Керим! – радостно вскрикнул Горгасал. Мзеха засуетилась, вспыхнул светильник. И Тэкле увидела озабоченное лицо Керима.

– Царь?..

Керим поспешил успокоить. Царь здоров, он знает, что Керим вечером удостоится видеть царицу. Керим стал рассказывать, как сарбаз крепостной стражи клялся, будто бы рука нищенки подобна руке гурии. Сначала сарбазы смеялись, потом их охватило подозрение… Хорошо, что к нему, Кериму, пришли. Он мысленно содрогнулся, но тут же начал шутить, думая о том, как бы оттянуть время и удалить опасного сарбаза. Пока сарбазы покатывались от хохота, он все обдумал и, укоризненно поглядывая на сарбаза, обещал назавтра проверить сказанное им, и если его слова будут лживы, как лай собаки, то Керим не будет Керимом, если не заставит обманщика поцеловать пальцы гурии… Но сегодня, дабы рассеять наваждение шайтана, Керим дал две монеты сарбазам, советуя направиться в каве-ханэ, а увидевшего чудо отправил в соседнее поселение за персиками для жен ханов и позволил остаться там на ночь. Обрадованный сарбаз вскочил на коня и умчался, подобно стреле, ибо третья жена садовника благосклонно дарит ему и запрещенные плоды. Но завтра царица должна, как всегда, стоять у камня, и руки ее да будут подобны высохшим веткам… ибо Али-Баиндуру полезнее остаться в неведении.

Наутро Тэкле стояла с протянутой рукой у придорожного камня. Окружившие «нищенку» сарбазы хохотали до слез. Смущенный виновник переполоха смотрел на черно-желтую высохшую жилистую руку и никак не мог понять, почему вчера ему померещилась белая роза в переливах утренней зари. Но что еще хуже – старуха, встревоженная смехом стражи, шарахнулась, чадра на миг приоткрылась, и пораженные сарбазы, увидев исчадие ада, в ужасе разбежались.

Керим выслушал сбивчивые рассказы сарбазов и заставил виновника откупиться угощением в шербет-ханэ.

С этого дня вся стража обходила придорожный камень и только непосвященный иногда бросал в грязную ладонь «нищенки» полбисти.

За ночь Горгасал из бычьего пузыря смастерил перчатки, раскрасил их тусклыми травяными красками. С неменьшим умением он сделал маску, при виде которой даже лавашник, если ему придется пробегать через Гулаби, выронит свою запыленную голову.

Но Керим решительно потребовал, чтобы светлая царица по пятницам не выходила из дому, ибо ее появление в эти дни может навести крепостных сарбазов на мысль о причастности «нищенки» к веселой семье шайтанов, и тогда правоверные забросают ее камнями. Тем более, что благородный князь Баака Херхеулидзе тоже обеспокоен и просит не искушать судьбу. Благоразумие одобрит и светлый царь.

Тэкле покорилась. Она боялась всего, что могло помешать ей находиться вблизи Луарсаба.

Искренне радовались старики Горгаслани. Наконец будет день, когда бедное дитя отдохнет от мучений. Можно вымыть густые волосы, вычистить ступни банным камнем, душистой пеной понежить хрупкие плечи. И пятница стала истинным праздником для преданных ностевцев. А вечером железный толкач три раза ударял в калитку, и Керим, который, по уговору, обязательно в этот день бывал у царя и князя Баака, точно передавал слова, сказанные для Тэкле.

Боясь вспугнуть ласковые слова, она старалась даже не шевелить густыми ресницами, обрамляющими глубокие агатовые глаза…

Сначала Тэкле безучастно относилась к заботам стариков, заменивших ей отца и мать, но скоро поняла их беззаветную преданность. Ведь они могли бы жить в родном Носте. Их сын Эрасти любим властелином Картли. Она даже как-то предложила старикам уехать. Мзеха расплакалась. Чем она провинилась, что светлая царица гонит ее прочь? Горгасал сгорбился, опустился на ступеньку и безмолвно следил за копошившимся муравьем. Тэкле обняла стариков и решила чаще радовать их. Отныне она хвалила приготовленные для нее рассыпчатые сладости или с притворным удовольствием любовалась незатейливыми петушками и дракончиками, для нее вырезанными из дерева.

Горгасал всегда избегал закупать продукты на базаре, отправляясь за ними в окрестные деревни. Там он сетовал на скупость господина, не желающего переплачивать гулабским торговцам. Но после тревожного дня он стал уходить в еще более отдаленные поселения. На гулабский же базар он выносил незатейливые деревянные игрушки и, если их удавалось продать, покупал черствый лаваш и тут же с жадностью его поедал. Никто не обращал на него внимания. Базар кишел беднотой, точь-в-точь в таких же плащах и в истоптанных до дыр чувяках. У полосатых навесов, на пороге лавчонок, у горящих мангалов толпилось множество стариков, голодными, умоляющими глазами выпрашивающих кусок черствой лепешки.

Али-Баиндур упорно искал предлога выбраться из Гулаби. Он опасался так долго находиться вне предела глаз шаха Аббаса. К тому же, как дичь охотника, его манило разведывательное дело. Но вернуться в Исфахан возможно только в случае… Хан все чаще поглядывал на шею Луарсаба и быстро отворачивался, встречая упорный взгляд Баака.

Пробовал Али-Баиндур запугать шаха, описывая Гулаби как гнездо лазутчиков и заговорщиков, стремящихся устроить побег царю Луарсабу. «Пойманный факир во многом признался…» – заканчивал Али-Баиндур свое послание к шаху.

Но шах Аббас через Эреб-хана посоветовал Али-Баиндуру пополнить гарем новыми наложницами. Они помогут хану сокращать скучные ночи. Трудно обмануть хитрого льва! Но если бы хоть одна крупинка подозрения попалась Али-Баиндуру, тогда… Шах сразу бы решился.

Али-Баиндур делился своими предположениями с преданным Керимом: надо раскрыть какой-нибудь заговор… Ведь и Кериму больше нравится Исфахан?

Керим вздыхал: «В эту проклятую аллахом Гулаби никто не пригоняет караванов, никто не приходит пешком. А после казни факира ни один чужестранец не появляется. На днях приплелся один канатоходец, но, предупрежденный кем-то, ночью исчез».

Помрачневший хан велел Кериму отправиться к гадалке. Пусть предскажет конец мукам Али-Баиндур-хана…

Вскочив на коня, Керим повернул к малому мосту. Последнее время он зачастил к красивому каменному дому с высокой кирпичной оградой, за которой шелестели деревья и благоухали розы. Не любовь тянула его к прекрасной гречанке, скучающей в одиночестве, а какие-то еще смутные планы.

Нет, в Исфахан он не вернется. Все его помыслы там, в веселой Картли, где его господин Георгий Саакадзе, где благородные «барсы», где его духовный брат – Эрасти Горгаслани… Веселый Тбилиси! Шумные праздники, где красавицы с миндалевидными глазами и тонкой талией, как гурии, едва касаясь земли, проносятся в танце, не боясь целомудренного прикосновения к одежде даже незнакомца. Керим мечтает взять жену грузинку. Хорошо породниться с кем-нибудь из «барсов». Эрасти намекал на младшую сестру Элизбара и еще говорил: «Если придется по сердцу, отдам тебе красивую племянницу, дочь Вардиси, как раз подрастет». Иншаллах! Он выедет в Картли с освобожденным царем Луарсабом, с благородным Баака, с прекрасной из прекрасных царицей Тэкле и родителями Эрасти, его духовного брата.