Нежась, Мариам опустилась на мраморную скамеечку, ощущая приятное ласкание воды. Снова в Твалади! А давно ли она томилась в лицемерной Имерети?

Следуя наставлениям Трифилия, по прибытии к имеретинскому царю в Цихедарбази, в Куполовидный замок на берегу Риони, Мариам пригласила к себе духовником кутатели – митрополита Кутаиси. Она стала щедро жертвовать на церковь и медленно воздвигать свой дом рядом с Окрос-чардахи – золотой галереей.

Но в главном Мариам не оправдала надежд Трифилия: она не была приятной собеседницей и, тем более, желанной гостьей на царских пирах. При любом случае она громко вздыхала, бестактно напоминая, что ее супруг – могучий Георгий Десятый, царь Картли, был духовно главенствующим над всеми грузинскими царями, а она вот должна скитаться по чужим землям и безрадостно думать о судьбе Луарсаба, томящегося в плену. Старательно изводила Мариам имеретинского католикоса Малахия: ведь Луарсаб из-за религии страдает, почему же церковь так спокойна к судьбе венценосца? Она требовала посольства в Московию, настаивала на объявлении войны шаху Аббасу, тюремщику царей грузинских. И чем упорнее были ее домогательства, тем невыносимее становилось ее присутствие в замке имеретинского царя.

Царица Тамара, не утратившая доброты в водовороте дворцовых интриг, сочувствовала Мариам, но не могла забыть лебединой песни светлой Тэкле, чутьем угадывая причастность Мариам к гибели любимой Луарсаба, ибо Мариам всячески отклоняла беседу о странном исчезновении Тэкле.

Выручил царицу Тамару князь Леон Абашидзе, начальник царского замка. Он уговорил «назойливую» объехать владетельные княжества и настоять на втором общем послании русийскому монарху.

Мариам последовала его совету. Вперед выехал азнаур Датико, оставленный князем Баака с наказом оберегать царицу от всех бед.

Таким поручением Датико не был осчастливлен. С той памятной ночи, когда из Метехского замка исчезла светлая Тэкле, он возненавидел Мариам. Ведьма приостановила его жизнь, оторвала от великодушного начальника, князя Баака. Прошумела Сапурцлийская битва, громом прокатилась Марткобская, а он, обреченный на тягостное бездействие, должен был заботиться о сундуках потускневшей царицы.

Объезжая владетельные княжества Западной Грузии, Датико сразу заметил, что весть о посещении царицы Мариам принималась без особой радости.

Осторожный намек Датико не остановил старую царицу. Чем упрямее она требовала в владетельных замках посольства в Русию, тем замкнутее становились владетели.

Нагруженная скудными дарами, проклиная коварство бывших друзей, Мариам вернулась в Имерети. У городских ворот Кутаиси ее пышно встретило духовенство и придворная знать. Леон Абашидзе, теребя завитой ус, поздравил достойную Мариам с благополучным возвращением и почтительно известил: слава творцу, дом ее спешно закончен. Царица Тамара разукрасила его коврами и турецкими диванами, не позабыла наполнить водоем морской рыбой и скотный загон сернами.

Едва сдерживая гнев и слезы, Мариам поняла: ее любезно выпроводили из царского замка.

Позвав терпеливого Датико, стала выговаривать: победа в Марткоби всем принесла славу, а ей – унижение. Несправедливый век! Вот царица Тамар, воспетая Руставели, тоже разбила персов, и ей досталась богатая добыча, а знамя калифа пожертвовала она хахульской божьей матери. А она, Мариам, разве не пожертвовала бы знамя Карчи-хана Кватахевскому монастырю?! А ожерелье калифа, подаренное великой Тамар Хахульской иконе? И она, царица Мариам, тоже воспела бы ожерелье Пеикар-хана в стихах победы, если бы находилась в Метехи, а не у лицемеров, сладких до приторности и кислых до отвращения. Но она долее не унизит себя, она возвращается в Тбилиси.

Датико, переминаясь с ноги на ногу, устало предложил, что он сам отправится вперед, дабы приготовить покои и приличествующую встречу. Осторожность царского азнаура спасла Мариам от нового позора.

Саакадзе воспретил ей въезд не только в Метехи, но и в Тбилиси: теперь налицо необходимость восстановления царства, а не время каверз.

Мариам вновь погнала Датико с жалобой к Трифилию. Глубоко задумался настоятель Кватахеви. Как поступить? Освобождения Луарсаба он домогался, желая избавиться от враждебных ему царей, унизивших его низведением Кватахевского монастыря, ранее первенствовавшего над всеми и влиявшего на дела царства, до степени простой обители. Сейчас Саакадзе возвысил монастырь, а католикос хотел возвести настоятеля в сан митрополита Мцхетского. Но он, Трифилий, любит Кватахеви, как любой князь свое владение. Здесь настоятель Трифилий полновластен, здесь он милует и наказует. На земле богородицы кватахевской все больше селятся крестьяне, умножающие трудом своим и податями богатство и знатность обители.

Еще на одну возможность намекает Саакадзе: католикос стар… Но допустит ли духовенство? Лучше не искушать рок. Удастся – значит, господь благословил, а не удастся – значит, господь не обидел раба своего мудростью.

Трифилий надел под рясу меч и отправился в Тбилиси, где часто бывал по делам царства.

Долго, но безрезультатно воин-настоятель убеждал Саакадзе, твердо решившего не впускать вредную лисицу в Тбилиси.

Но Хорешани и Трифилий доказывали Саакадзе, что неловко перед народом: царицу в ее город не пускают. Покинутая всеми, старая, какой вред от нее?

Саакадзе пожал плечами: «Мариам слишком мало думала о народе, и народ о ней давно забыл, а вред от старой ведьмы всегда большой». И обернулся к Русудан, упорно хранившей молчание:

– А ты как думаешь, моя Русудан?

– Не семейное это дело, дорогой Георгий. Но если верная Хорешани и глубокочтимый настоятель просят – отказывать не следует.

– Не обязательно в Тбилиси, можно и в другое место.

– А куда же, любезная Хорешани?

– В Твалади. Мариам обрадуется.

– И от Магаладзе недалеко, могут развеселиться и волки. Но пусть будет по-вашему: желаю, чтобы не пришлось потом сожалеть, – закончил Саакадзе.

Словно несомый попутным ветром, мчался Датико по сурамской дороге. Картли! Любимая Картли! Каждая травинка, цветок, камень наполняли душу восторгом.

Мариам начала с того, что изодрала кружевную шаль. В Твалади? Ни за что! Ее место в Метехи! И что за нищенское содержание определил ей, царице, ностевский плебей! Но письмо Хорешани несколько охладило Мариам: «…Если не согласишься на Твалади, с трудом выпрошенном для тебя отцом Трифилием, то на лучшее не рассчитывай до возвращения из персидского ада светлого царя Луарсаба! Твалади от Тбилиси ближе, чем Цавкиси…»

«Нет! Нет! Только не страшный Цавкисский замок, – содрогнулась Мариам. – Там всегда убивают! Потом настоятель прав, возле монастыря буду, советоваться можно. И Нино Магаладзе – жаба – рядом. И Хорешани – фазанка – обещает навещать! А главное, в свой собственный удел еду…»

Мариам оглядела купальню. Здесь она чувствует себя помолодевшей. Луарсаб должен вернуться, и хорошо, что без Тэкле. Купальня останется свободной. Мариам сладко потянулась на лежанке, закинув руки под голову.

Шумно в зале приветствий. Все «барсы» в сборе. Утром приехали Пануш и Матарс, вызванные Даутбеком. Два дня, как вернулись из Эрзурума Папуна и Элизбар.

Сначала говорили об Исфахане. По сведениям, собранным Папуна и Элизбаром от турецких лазутчиков в Эрзуруме и на путях, шах Аббас вновь увеличивает свои орды. Мазандеранские тысячи, изрядно пострадавшие при разгроме Карчи-хана, пополняются сарбазами, сгоняемыми ханами в шахский город. В мечетях муллы призывают сынов пророка отомстить неверным гурджи за коварство.

Но эти вести не встревожили Саакадзе: он, как полководец, хорошо знает: никакие священные вопли не помогут. Раньше двух лет не собрать шаху Аббасу ста тысяч войска, предназначенного для покорения восточных грузинских царств. Этого срока вполне достаточно, чтобы самим укрепить Картли и Кахети созданием постоянного войска и возведением новых крепостей и сторожевых башен на пограничных рубежах.