К романтической традиции, в частности к повестям Гофмана и В. Ф. Одоевского, близок фантастический колорит некоторых эпизодов романа, таких как «необъяснимая и странная» дружба Ефимова с «дьяволом»-итальянцем, сцена последней игры на скрипке у трупа жены, страшные впечатления Неточки от встречи со С-цем.

Отмечалась общность черт двух кротких и страдающих женщин: Александры Михайловны и Евгении Гранде — героини одноименного романа Бальзака, переведенного Достоевским в 1845 г.

В повести в какой-то мере синтезированы музыкальные впечатления Достоевского 1840-х годов. Высказывались различные предположения о реальных и литературных прототипах Ефимова, князя X-го, С-ца. Последний мог быть назван так по ассоциации с именем чешского скрипача-виртуоза и композитора Иоганна Венцеля Антона Стамица (1717–1757), имя которого упоминается в «Серапионовых братьях» Э. Т. А. Гофмана (1819–1821; русский перевод — 1836).

Идеи и образы прерванного вынужденно романа получили развитие в последующем творчестве Достоевского: в «Маленьком герое» (1849), «Униженных и оскорбленных» (1861) и т. д. О героине неосуществленного романа «Брак» Достоевский записал в начале 1865 г.: «характер княжны Кати». В Кате много общих черт с Аглаей Епанчиной (самовластность, гордость, болезненная стыдливость, роль «идола» всего дома); не случайно «княжна Катя» упоминается Достоевским в подготовительных материалах к «Идиоту». Обдумывая в 1870 г. при работе над «Бесами» эпизод объяснения Лизы и «Князя» (будущего Ставрогина), Достоевский записал: «Лизу поражает до испуга известие, что Хромоножка, до помешательства, отдается в восторге, с страстной наивностью и в забвении, отдается вся Князю, рассказывая ему до малейших мелочей о том, как она его любила, наивность (княжна Катя)». Упоминается эта героиня Достоевского и в подготовительных материалах к «Подростку».

В письме к Краевскому от 1 февраля 1849 г. Достоевский писал: «Я очень хорошо знаю, Андрей Александрович, что напечатанная мною в январе 1-я часть „Неточки Незвановой“ произведение хорошее, так хорошее, что „Отечеств<енные> записки“, конечно, без стыда могут дать ему место. Я знаю, что это произведение серьезное. Говорю, наконец, это не я, а говорят все <…>. Я люблю мой роман <…> я знаю, что пишу вещь хорошую, такую, которая не принесет риску, а расположение читающих (я никогда не хвалюсь, позвольте уж теперь сказать правду, я вызван сказать это)». Однако первые части «Неточки Незвановой» не получили в критике ожидавшейся писателем высокой оценки. 12 января 1849 г. запись о первой части сделал в дневнике Н. Г. Чернышевский, сопоставив ее с повестью Д. В. Григоровича «Капельмейстер Сусликов» (1848). «Прочитал „Неточку“; хотя содержание мне не нравится, но мне кажется, что это решительно не то, что „Капельмейстер Сусликов“: то чушь, а это писано человеком с талантом, так что не чуждо психологического анализа и занимательности для науки, хотя собственно мне и не понравилось».[108]

В «Сыне отечества» Л. В. Брант вслед за Ап. Григорьевым характеризовал Достоевского как основателя «фантастически-сентиментального направления» в недрах «натуральной школы». Отмечая оригинальность и самостоятельность таланта писателя, критик считал, что в первой части много «несообразностей и неправдоподобностей», что похождения Ефимова «нимало не интересны» и плохо изложены, что в повести слишком много «монологических отступлений, скучного резонерства, монотонного, утомительного анализа внутренних ощущений». Брант советовал автору «лучше обрабатывать язык и слог, избегать неправильных, грубых оборотов и неприятной для слуха какофонии».[109]

Положительно отозвался Брант о конце первой части: страницы, «заключающие в себе рассказ и подробности катастрофы, разрешившей существование Ефимова и жены его, смерть последней, бегство мужа с Неточкой из дому, очень недурны; есть в них драматический и даже трагический эффект. Страницы эти производят довольно сильное, хотя и тяжелое впечатление».[110]

В февральском и мартовском «Письмах иногородного подписчика в редакцию „Современника“…» откликнулся на появление первой и второй частей «Неточки Незвановой» А. В. Дружинин. В противоположность Бранту он обвинял писателя в «излишней обработке» своих произведений. Критик отмечал, что «в первой части много страниц умных, проникнутых чувством, хоть и скучноватых», и что при «анализе характеров» в авторе заметно «постоянное усилие, напряжение». Он «.видимо старается поразить, озадачить своего читателя глубиною своей наблюдательности, — разъяснял Дружинин — Это вместе с отсутствием меры <…> производит неприятное впечатление. Господин Достоевский как будто не знает, что лучше недоговорить, чем сказать лишнее, как будто боится, что его не поймут <…> и вследствие того никогда не остановится в пору. И хоть бы от этого сочинение выигрывало в ясности! Ничуть не бывало! В целом многое остается темноватым, недосказанным. Тяжким трудом отзываются повести г. Достоевского, пахнут потом, если можно так выразиться, и эта-то излишняя обработка, которой автор не умеет скрыть, вредит впечатлению».[111] Критик считал также, что в первой части романа «отсутствует женщина». «Поставьте на место Неточки, — писал он, — мальчика, воспитанного бедными и несогласными родителями, и все, что ни говорит о себе героиня романа, может быть применено к этому мальчику».

К недостаткам дарования писателя, проявившимся в «Неточке Незвановой», критик отнес «грустный, однообразно болезненный колорит» его произведений. На впечатлениях Неточки, писал он, «слишком лежит печать непрерывного уныния, болезненной сосредоточенности, не прерываемой ни одним ясным воспоминанием, ни одним беспричинно веселым порывом, который так часто вспыхивает в юношеской душе, несмотря на всю горечь внешних обстоятельств».

После ознакомления со второй частью Дружинин пришел к выводу, что «до сих пор в этом романе нет ни завязки, ни действия» и что «соразмерность произведения явно нарушена излишними подробностями о детском возрасте героини.[112] Тем не менее общее впечатление критика стало теперь более благоприятным; он отметил, что последние страницы второй части написаны увлекательно, в ней есть места «живые и оригинальные» и что «весь роман, если рассматривать его как ряд отдельных сцен, читается с удовольствием». «Весьма верно и отчетливо выставлена безумная, жгучая привязанность загнанной и унылой Неточки к ее маленькой подруге: дети, развившиеся под гнетом враждебных обстоятельств, чрезвычайно способны к таким преждевременным, эксцентрическим страстям».

На сюжет истории Егора Ефимова «Неточки Незвановой» (соединенный с мотивами «Белых ночей») создан фильм режиссера Г. Л. Рошаля «Петербургская ночь» (1934; музыка Д. Б. Кабалевского; в роли Егора Ефимова — Б. Добронравов).

Впервые опубликовано в журнале «Отечественные записки» (1857. № 8) с подписью: M-ий.

Рассказ был написан в Петропавловской крепости в промежутке между окончанием следствия и объявлением приговора. В июле 1849 г. заключенным петрашевцам разрешили читать и писать, а 18-го числа того же месяца Достоевский сообщал брату Михаилу: «Я времени даром не потерял, выдумал три повести и два романа; один из них пишу теперь <…> (я никогда не работал так con amore, как теперь)…». Из прощального письма Достоевского от 22 декабря 1849 г. известно, что в бумагах, отобранных у него, были черновые планы какого-то романа и драмы, а законченное сочинение только одно — повесть, по его определению, «Детская сказка». Таким образом, первоначально это произведение было задумано как роман, и так оно называлось (однако наряду с жанровым определением «повесть») в начальных строках журнального текста, позднее изъятых (см.: Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1972. Т. 2. С. 456).