Текст «Петербургской летописи» подготовлен Е. И. Кийко, повести «Дядюшкин сон» — А. В. Архиповой; тексты остальных произведений, вошедших в настоящий том, — Т. И. Орнатской.

Примечания к «Петербургской летописи» составлены Е. И. Кийко, к повести «Слабое сердце», рассказам «Чужая жена и муж под кроватью» и «Маленький герой» — В. Д. Раком, к «сентиментальному роману» «Белые ночи» — Е. И. Семеновым и H. H. Соломиной, к повести «Дядюшкин сон» — А. В. Архиповой. К остальным произведениям примечания составлены Г. М. Фридлендером с использованием примечаний т. 2 «Полного собрания сочинений» Достоевского. Послесловие написано Г. М. Фридлендером при участии Е. И. Кийко. Иллюстрации подобраны Г. Л. Боград, Р. Г. Гальпериной, С. А. Полозковой. Редактор тома Н. Ф. Буданова.

Впервые опубликовано в газете «С.-Петербургские ведомости» (1847. 27 апр. № 93; 11 мая. № 104; 1 июня. № 121; 15 июня. № 133) с подписью: Ф. Д.

«Петербургская летопись» — постоянное название воскресного фельетона в политической и литературной газете «С.-Петербургские ведомости», обновленной и преобразованной в 1847 г. (выходила с 1728 по 1917 г.). На принадлежность Достоевскому трех из печатающихся в издании фельетонов указала В. С. Нечаева, опубликовавшая их в книге: Достоевский Ф. М. «Петербургская летопись». Четыре статьи 1847 г. (Из неизданных произведений) /С предисл. В. С. Нечаевой. Пб.; Берлин, 1922. Расшифрованный и дополненный вариант этой работы вошел в книгу В. С. Нечаевой «Ранний Достоевский» (М., 1979. С. 192–247). В. С. Нечаева приписала Достоевскому также фельетон из «С.-Петербургских ведомостей» (1847. 13 апр. № 81), появившийся за подписью: Н. Н. (см. выше, с. 519–523). Фельетон Достоевского от 1 июня за подписью: Ф. Д. — был атрибутирован А. С. Долининым и перепечатан в вечернем выпуске «Красной газеты» (1927. 6 дек. № 328).

Упоминание об участии Ф. М. Достоевского в одном из русских периодических изданий в качестве фельетониста содержится в статье П. В. Быкова «Памяти проникновенного сердцеведа (из личных воспоминаний)».[66] Ссылаясь на устный рассказ Ф. М. Достоевского, автор статьи пишет: «Между прочим, я узнал, что Ф<едор> М<ихайлович> одно время печатал свои фельетоны из общественной жизни в таком издании, о котором никто не догадается, и что они не вошли и не войдут в собрания его сочинений…». Это сообщение после выхода в свет книги В. С. Нечаевой было П. В. Быковым дополнено. В заметке «Выдержки из автобиографии Ф. М. Достоевского» он писал, что Достоевский, проверив список собственных сочинений, составленный Быковым, отметил в нем «пробел: четыре пропущенных фельетона о петербургской жизни, помещенных в одной газете 40 годов…».[67]

То, что за инициалами Ф. Д., которыми подписаны четыре названных фельетона «Петербургской летописи», скрывался Ф. М. Достоевский, подтверждается редакционной заметкой «О продолжении „С.-Петербургских ведомостей“ в 1848 году».[68] Здесь, в перечне статей, напечатанных в газете в текущем году до 1 октября, среди других имен отмечены «несколько нумеров „Петербургской летописи“ Ф. М. Достоевского».

В. С. Нечаева высказала предположение, что к участию в «С.-Петербургских ведомостях» Достоевского привлек В. А. Соллогуб, пользовавшийся особым уважением редакции газеты и сам печатавший фельетоны в «Петербургской летописи».[69] Как известно, Соллогуб был поклонником таланта молодого Достоевского и в 1846–1847 гг. стремился с ним сблизиться.

Кроме Достоевского и Соллогуба, авторами фельетонов «Петербургской летописи» за 1847 г. были А. Н. Плещеев, Э. И. Губер, Ф. Ф. Корф.

Повествователя «Петербургской летописи» Достоевский назвал «фланером-мечтателем». Бродя по Петербургу, он становился участником или свидетелем событий текущей городской жизни, а затем сообщал о своих впечатлениях в очередном фельетоне. Принятая Достоевским художественная структура «Петербургской летописи» была характерна для фельетонов, авторами которых были представители «натуральной школы». В близкой манере, перемежая рассказ о событиях общественной и культурной жизни Петербурга «физиологическими очерками» и «типами», писали свои фельетоны И. А. Гончаров, И. С. Тургенев, В. А. Соллогуб, И. И. Панаев и др. Трансформация жанра фельетона в русской литературе 1840-х годов, органическое включение в него как равноправной составной части «физиологического очерка», продолжала тенденции, наметившиеся уже вв французской литературе 1830-х годов.[70]

Несмотря на устойчивую общность структуры фельетона, сложившуюся в рамках «натуральной школы», каждый из названных авторов придавал ему индивидуальный характер. Особенно относится это к фельетонам, написанным Достоевским. Они отличаются от других фигурой повествователя — человека с определенной системой общественных, историко-философских и литературных взглядов, тонко чувствующего музыку и разбирающегося в искусстве. Созданный Достоевским образ «фланера-мечтателя» был близок повествователю в фельетонах «Петербургской летописи», написанных А. Н. Плещеевым. (На основании этого В. С. Нечаева и приписала один из них Достоевскому).[71] В. Л. Комарович объясняет родство фельетонов А. Н. Плещеева и Достоевского, под рукой которых газетная хроника «перерождалась в литературный жанр с характером исповеди», тесной дружбой писателей, близостью их общественно-литературных интересов той поры: оба они были участниками кружка Петрашевского.[72]

«Фланер-мечтатель» из «Петербургской летописи» — идеологический двойник молодого Достоевского и людей его круга. Некоторые размышления автора фельетонов имеют автобиографическую основу. Это относится прежде всего к характеристике кружков (см. выше, с. 6–7). Помимо известных кружков 1830-1840-х годов Н. В. Станкевича, А. И. Герцена и Н. П. Огарева, западников и славянофилов, В. Г. Белинского, М. В. Петрашевского, деятельность которых оказала существенное воздействие на развитие философско-эстетической и общественно-политической мысли в России, было множество других. Явление это приняло широкий бытовой характер (о чем здесь пишет Достоевский) и нашло отражение в литературе. В начале 1847 г. появилась повесть И. И. Панаева «Родственники», в которой значительную роль играет описание одного московского «исключительного кружка».[73] Этой же проблемы коснулся И. А. Гончаров в «Обыкновенной истерии» (1847). И. С. Тургенев, отразив в повести «Андрей Колосов» (1845), понравившейся Достоевскому (см. его письмо от 16 ноября 1845 г. M. M. Достоевскому), некоторые черты из жизни членов кружка Станкевича, в 1849 г. посвятил изображению кружковой интеллигенции рассказ «Гамлет Щигровского уезда». Наконец, в рассказе самого Достоевского «Маленький герой» (1849) один из персонажей сопоставлен, и скорее всего по личным впечатлениям автора, с характерными представителями «иных кружков», от которых «поминутно слышишь, что им нечего делать вследствие каких-то очень запутанных, враждебных обстоятельств, которые „утомляют их гений“…» (см. выше, с. 366).

Автобиографическими ассоциациями пронизан также анализ повести П. Н. Кудрявцева «Сбоев» (1847). Так, фельетонист рассказывает, что эта повесть, в которой «описывалось одно московское семейство среднего, темного круга», пробудила в нем воспоминания детства: «И я как будто перенесся в Москву, в далекую родину. <…> Я как будто видел еще в моем детстве эту бедную Анну Ивановну, мать семейства, да и Ивана Кирилыча знаю» (с. 12). Несомненно, что «Сбоев» Кудрявцева напомнил Достоевскому детские годы, семейный быт, сложные взаимоотношения, связывавшие его родителей (см. также примечания к с. 12).