Как чертики из табакерки, из машин высыпали охранники мэра и его свиты, все как один в хороших костюмах и темных очках. Мэр не спеша, степенно и чинно, вылез из машины и в сопровождении начальника УВД, директора строительной компании и своры более мелких чиновников двинулся к тракторам.

— Ну что, Александр Петрович, по срокам, как обещано, не затянете? — голос мэра отличался покровительственно-снисходительными нотками, которые характерны для человека, привыкшего повелевать и командовать.

— Да ну что вы, Владилен Степанович, к осени построим! Образчик лучших европейских стандартов! — вышагивал рядом вальяжный директор строй-компании.

Сейчас они под камерами скажут речь, а потом поедут на дачу к директору. Отмечать удачный откат и распил… Шашлык и коньяк готовы, да и девочки тоже…

Защелкали фотоаппараты и потянулись микрофоны.

Мэр открыл папку.

— Шановнэ громадяне! — по-украински он говорил с трудом, что, впрочем, было неудивительно. Мало кто в Крыму умел говорить на внезапно ставшем государственным суржике. Но для телевидения надо было говорить на официальном языке. Голос мэра или пропадал в порыве летнего ветра, или разносился по полю. — Шановни товарищи. Сьогодни ми починаемо будивнитство смитно полигону, так необхидного для нашого миста…

— Отец, ты иди домой, а? Или хочешь, проводим, тебе плохо, дед? Что молчишь? — участливо подошел один из трактористов к старику.

— Плохо, — кивнул Митька. — Вот здесь болит. Дышать неможно. Жмет и давит.

Он коснулся морщинистой рукой левой половины груди.

— Дед, это сердце, подожди, я аптечку из машины притащу.

— Сердце, — снова кивнул, сгорбившись, старик. — От стыда…

— От какого стыда? — удивился тракторист. — Ты чего, дед?

— За этих стыдно. Скажи, за что я тут кишки разбрасывал? — старик махнул головой в сторону пестрой толпы и, закрыв лицо руками, беззвучно затрясся.

— Ну, ты это… Отец… Дед… Батя… Не расстраивайся, — грязная рука в мазуте потрепала старика по плечу. — Иди-ка и впрямь домой, а?

В этот момент директор строительной компании закончил свою речь:

— Будьмо ж совмистно боротися за звання самого чистийшого городу Украини!

Потом он вытер пот со лба и кивнул инженеру. Тот дал отмашку бригадиру.

И тракторист побежал к своему бульдозеру.

Мэр дал отмашку, и трактора, опустив ножи, зацепили край поля, выворачивая коричневые пласты земли.

У Митьки помутнело в глазах, он покачнулся и едва не свалился в малозаметную ямку около валуна. Заплывший окопчик со времен войны.

Уцепившись старческой рукой за землю, он вдруг увидел торчащий из земли ребристый бок «лимонки». Митька выдернул ее из бруствера — такого же старого, как он сам, — с трудом приподнялся и заковылял навстречу тракторам. Почти как тогда, в сорок четвертом, под Джанкоем. Только тогда танки были… И голова стала ясная, как тогда…

— Стоооооооооойте, стоооооооооооойте! — старик встал перед тракторами, растопырив руки и сжав кулаки.

— Это что за дед? — выпучив глаза, прошипел мэр. Праздничный сценарий неожиданно сломался. — Что за дед, говорю?

— Что за дед? — как попугаи, по цепочке передавали чиновники вопрос своим подчиненным.

— Ветеран это наш, воевал в этих краях, Дмитрий Сергеевич Соколовский, — громко сказал один из репортеров местной газеты, чем заслужил недобрый взгляд одного из заместителей мэра, прервав цепочку, созданную субординацией.

Камеры и фотоаппараты, как по команде, предвкушая сенсацию, повернулись в сторону старика.

Кивок мэра, и дипломатично изогнувшись, лощеный, как кот, заместитель, показав кулак пытающемуся спрятаться за спины трактористов инженеру, подскочил к старику.

— Дорогой Дмитрий Сергеевич, пойдемте в сторонку, и вы расскажете, в чем суть проблемы.

Старик было качнулся, влекомый чиновником, но тут же встал обратно, заметив движение трактора.

— Суть, а суть в том, что вы зажравшиеся и жадные — и не махай! Не махай на меня руками! — захватили все у нас в стране и страну тоже! Но вам, гадам, и этого мало! — По лицу старика снова потекли слезы. — Вы же сволочи! Вы же на самое святое! На могилы! Отцы тут ваши! Деды! А вы!

— Не снимать, не снимать, я сказал! — начальник милиции дал знак подчиненным, и они, как цепные псы, сложив руки за спиной и встав по периметру, перегородили обзор журналистам.

Мэр поморщился и заерзал, наливая красной краской толстые щеки.

— Уведите его в сторону.

Охрана мэра побежала к старику.

Сочувствующие взгляды работяг и прессы.

Лишь заместитель мэра, пытаясь сгладить ситуацию, лично раздавал приказы и указания, какие-то смешные и нелепые.

Старик почему-то успокоился, даже перестал плакать, словно покоряясь силе, и сник…

На секунду. На мгновение.

А потом чуть-чуть разжал дрожащий кулак и сам пошел навстречу охранникам.

Те словно споткнулись о невидимую стену, увидев в руке старика гранату.

— Стоять! Стоять, я сказал! — начальник милиции задергал кобуру.

Но старик — нет, не старик, солдат — только хищно ощерился на окрик и зашагал чуть быстрее. Двести метров разлета! Хватит на всю свору!

Толпа многоголосно завизжала.

— Стоять! — зычный окрик перекрыл и скороговорную речь заместителя, и истеричные вопли журналисток, и даже забухтевших в рации милиционеров.

Все замерли лишь на секунду, чтобы потом впасть в шоковое состояние.

— Митька! Гранату выбрось! Все равно взрыватель сгнил…

Стоящую группу плотным кольцом окружили люди в военной форме. В форме времен Великой Отечественной войны. Как они появились и откуда, никто из присутствующих не заметил. Вскинувшие было руки с пистолетами охранники, привыкшие, как собаки, реагировать на любое изменение ситуации, так же быстро изменили решение под еще один командный приказ:

— Руки в гору! Быстро! И без шуточек!

Бойцы с «ППШ» наперевес быстро обезоружили и охрану, и милицию. Кто-то из солдат восхищенно причмокнул, разглядывая советский еще «АКСУ»…

— Батя! Батяяяяяяяяяяяяя! — дед, полуослепший и глуховатый, даже через столько лет узнал знакомый голос командира роты.

— Ждал нас, Митька? Дождался! — И высокий статный офицер заключил в сухие мужские объятия тщедушного старика.

Вокруг, уперев винтовки и автоматы в толпу, стояли его однополчане. Великан Опанас Кравчук, пулеметчик и забияка, балагур Саша Фадеев, с далекого сибирского городка, гармонист Петька Сафронов, всегда спокойный Ильхам Тубайдуллин… Все, он плохо видел, но он чувствовал, чувствовал, что они здесь, все живые и родные. Все живые.

— Дядя Коля! Дядя Коля! — Митька ткнулся в плечо сержанту Ваганову и зарыдал. — Я ж тебя… Ложка… Ты ж…

— Нормально все, пацан! — Сержант осторожно приобнял старика.

Серьезные солдаты в неуспевшей еще выцвести форме улыбались и махали ему руками, но сразу же снова подняв оружие, устремляли его в толпу.

Из толпы кто-то старательно выпихнул мэра. Тот ошарашенно оглядывал ухмыляющуюся пехоту.

— Ээээ… А по какому такому праву вы тут распоряжаетесь?

Вместо ответа мэр получил короткую очередь под ноги. После чего немедленно обмочился, взвизгнул и бросился обратно в толпу.

— Не по праву! — ответил мэру старший лейтенант. — По закону!

— По какому такому закону??

— Военного времени, — старлей пожал плечами.

Кто-то из толпы чиновников выкрикнул:

— Какая война? Нет никакой войны!

— Для вас нет. Для нас есть, — отрезал офицер, сверкая на солнце погонами.

— Она уже закончилась! — в голосе послышалась истерика.

Вместо ответа старлей прищурился, выглядывая крикуна. Но не высмотрел.

— Для вас она еще и не начиналась. Потерпите. А для нас не закончится никогда. Вот для Митьки закончилась. Правда, Митька?

Тот отчаянно кивнул, зажмурив слезящиеся глаза. «Только бы не сон! Только бы не сон!»

— Лейтенант, — голос комбата не дал сну закончиться. Майор Щеглов, всегда неодобрительно смотревший на Митьку, вышел из леса в сопровождении группы автоматчиков. — Почему задержка?