— Товарищ капитан! Товарищ капитан! Товарищ капитан! Очнитесь!

Очнулся. Его тормошил какой-то другой боец-санинструктор, а рядом стояли незнакомые офицеры.

Танкисты, кажется. Успели наши? Фронтовые сто грамм быстро привели Зимова в норму. Из разговора с «новичками» из 21-й танковой дивизии он понял, что немцы все же прорвались. Прорвались, бросив всю технику из-за образовавшейся пробки на дороге, и пешими группами, обогнув их позиции справа и слева, ушли на запад, но с востока движутся еще две колонны из окруженной восьмой танковой и движутся по этой же дороге. Задача прежняя — задержать. Только состав заслона изменился. Шесть танков — два Т-34, 3 БТ, один Т-28, батальон пехоты, две батареи «сорокапяток», батарея 76-мм полковых, батарея минометов и два счетверенных «максима». Зимов рассказал, что помнил — дважды подчеркнув, что предыдущие танкисты сгорели зазря. Вняли ли его словам? Ему было все равно. Он устал. Ему хотелось спать. Где-нибудь в тепле. Свернуться калачиком и забыться. Но не дали. Фашисты! Опять прут! Опять танки, мотопехота, артиллерия. Еще больше, чем прежде.

И снова все, как в первый раз! Или не все? Не все. Танкисты эти оказались грамотнее — на поле не поперлись — стреляли из укрытия, меняли позиции. И снова болванки гвоздили немецкие «панцеры», а немецкие пушки и минометы гвоздили противотанкистов. Правда, Зимову показалось, что как-то вяло гвоздили. Или уже привык? Не задалась атака у фашистов — отползли они назад. Отползли, чтобы через два часа начать снова. Очередную попытку прорыва. Но уже ночную. И, кажется, прорвались, ибо бой сместился на фланги, а затем в тыл, а потом стал удаляться. Только утром выяснилось, что прорвались далеко не все. Ибо утро началось с еще одной атаки. И предательского ясного неба, под вой немецких «юнкерсов». «Штуки» раздолбали одну батарею подчистую в обмен на погибшего собрата, срезанного счетверенным «максимом». Но не прорвались. Ибо после такой жиденькой артподготовки, которую они организовали, практически никто не пострадал. Танкисты на радостях ринулись утюжить немецкие позиции и потеряли обе «тридцатьчетверки», которые немецкая пехота сумела подбить гранатами, и одну «бэтэшку», подбитую из противотанкового ружья. А потом в спину ударили эсэсовцы из «Мертвой головы». Атаку их самоходок Зимов прозевал, и из четырех орудий только одно успело развернуться и поджечь немецкую самоходку, все остальные были впрессованы в землю танковыми гусеницами. А потом… потом образовалась какая-то свалка, в которой участвовали и немцы, и наши, и авиация с двух сторон. Т-28 стал жертвой ошибочной атаки «сталинских соколов». В «отместку» за его гибель немецкие «юнкерсы» разбомбили разведбатальон «Мертвой головы», который почти соединился с прорывающимися немцами из восьмой танковой. Подоспевшие к месту боя огнеметные Т-26 жгли все подряд — и своих и немцев, за что получили от своей же батареи «сорокапяток». В «слоеном пироге» из своих и чужих работала гигантская мясорубка смерти, которая перемалывала живых в мертвый фарш. Определенный порядок организовался к вечеру, когда те части 70-й дивизии, которые располагались на востоке, сумели догнать ушедшие в отрыв и на прорыв части немецкой восьмой танковой дивизии, и сумели подтянуть артиллерию.

Впрочем, «порезвиться» им не дали — Ворошилов, почувствовав, что восьмую танковую немцев можно списать со счетов, выставил заслон против «Мертвой головы», а все резервы бросил на рассечение третьей моторизованной. Остатками же восьмой стали заниматься части народного ополчения и истребительные отряды. Сейчас для них это была вполне выполнимая задача — немцы не имели ни снарядов, ни топлива, ни нормального запаса патронов. «По пути» ополченцы «обрастали» остатками перемолотых в мясорубке под Сольцами подразделений и боевых групп…

Подполковник Кризолли вывел своих людей за линию фронта. 267 живых и огромное количество раненых — почти 400 человек. И это все. Или почти все. В течение последующей недели пробилось еще человек 600 — малыми группами и поодиночке. Большевики, конечно же, раструбили на весь мир о том, что они полностью уничтожили 56-й корпус Манштейна, но это было неправдой — 3-я моторизованная дивизия сумела, потеряв половину личного состава, оторваться от большевиков, а дивизия СС «Мертвая голова» в окружение и не попадала, но тоже потеряла половину личного состава. Хуже было то, что Ворошилов пошел «ва-банк» — в образовавшийся прорыв он швырнул ВСЕ свои резервы и сумел перерезать коммуникации снабжения 41-го моторизованного корпуса. И хорошо перерезать! «Ролики» Рейнгардта встали. И им грозила участь «роликов» разгромленной восьмой танковой дивизии. Фельдмаршал фон Лееб, командовавший группой армий «Север», наступавшей на Ленинград, в отчаянии запросил у Гитлера Роммеля, на что получил ответ: «Ворошиловых у меня на всех нет! Воюйте теми, кого имеете!»…

Аркадий Зимов привстал на костылях и подошел к окну, заклеенному крест-накрест бумажными полосами. Все-таки тогда он получил свою пулю! Из-за потери крови и попадания инфекции ногу чуть было не ампутировали, но затем пошел на поправку. Ну где же они? Идут! И всем наплевать на возможную воздушную тревогу! Весь Невский запружен людьми. Еще бы! Ворошилов и Жданов решили провести по улицам немецких пленных, захваченных под Сольцами. Пригласив на данное мероприятие иностранных корреспондентов. А вот и пленные. Мало их. Чертовски мало. Пока мало. Но скоро будет больше — от раненых, поступавших в госпиталь, и из сводок Совинформбюро Зимов знал, что Ворошилов окружил корпус Рейнгардта и вцепился в него мертвой хваткой, все больше и больше сжимая кольцо окружения. Все попытки Лееба прорваться к Рейнгардту безуспешны. И это только здесь, у Ленинграда. А еще у Смоленска, там, где сейчас Тимошенко, и под Киевом, где Буденный. Пленных будет значительно больше. Аркадий в этом не сомневался. «Парад» пленных закончился, и Зимов вернулся на свою койку. У него было важное дело — рассмотреть эскиз снаряда, предложенного мастером ОТК Шмурдюковым, и решить — выйдет из этого что-то стоящее или нет….

— Так просто? Две бороздки на снаряде, и план «Барбаросса» рассыпался в пыль? — изумлению Упыря не было границ.

— Ну, не все так просто. Тут есть технический аспект и есть психологический. Только и тот и другой до 22 июня 1941 года были скрыты, — ответил Упырю Кот, выбивая из пачки очередную «Беломорину».

— Ну, давай, не томи! — затеребил Кота Шмель.

— Ну, с техническим все просто, — продолжил Кот, — «сорокапятка» — основное орудие РККА в 1941 году и не только пехотное, но и танковое. Конечно же, танки с танками не воюют, но…война есть война. Однако есть разница, чем воюешь! В нашей реальности большинство снарядов для «сорокапяток» с трудом пробивали 30 миллиметров на дальности 500 метров при условии попадания в броню под прямым углом. Чуть броня толще или чуть угол в сторону от прямого — трындец — снаряд раскалывался. Что это означает в бою, понятно? Поясню на примере Курской битвы, когда нашим танкам для того, чтобы подбить немецкий «тигр», приходилось подкрадываться с боку. Успевали подкрасться далеко не все! Чаще — сгорали на подходе. Так и в сорок первом — наши начали войну со снарядами, которые не могли пробить броню «чехов», «троек», «четверок» и «штуг». Поймал наш танкист, артиллерист в прицел немецкий танк — выстрел! Снаряд попал в немца и раскололся. Немцу хоть бы что, а нашего он ответным выстрелом снимает. Конечно же, нашли способ — попасть в гусеницу, танк противника развернет бортом — и тогда ему в борт. Но это ДВА выстрела! А чтоб одним… Только «единички» и «двойки» можно было сразу. А так — как минимум два выстрела. То есть на один танк нужно два противотанковых орудия, ибо уже после первого выстрела сопровождающая танки пехота гвоздила артиллерийский расчет из пулеметов или минометов.

Здесь же, вместо 30 миллиметров пробивает 40 при угле встречи в 30 градусов, а под прямым углом — все 50 миллиметров! То есть можно с 500 метров бить в лоб почти все немецкие панцеры, за исключением самых последних, с сильной экранированной и разнесенной броней. Что это означает на практике? То, что «панцерваффиста» век не долог». Нашего противотанкиста век тоже не долог, но размен идет не так, как в «нашем» сорок первом. У нас получалось — пушка с расчетом за разбитую гусеницу, здесь получается — пушка за танк. Причем зачастую расчет пушки выживал, а вот танкистов крошили наши пехотинцы. Тут, кстати, плавно наступает психологический момент, ибо «ничто так не радует, как пожар в доме у соседа» — американцы при Перл-Харборе радовались как дети, видя падающие японские самолеты, и стреляли по ним даже из револьверов, а один так ваааще гонялся за торпедоносцами на башенном кране, пытаясь сбить низколетящие самолеты его стрелой. Так и тут — увеличение танкового падежа у противника повышает моральный дух у своей пехоты, которая держится дольше, стреляет увереннее и уменьшает число супостатов, напавших на нашу Родину, значительно в большем количестве.