— Как же мы станем называть тебя? — спросила она после того, как он спел им о своих родных холмах. Он очень умело извлекал грустные звуки из своей лютни, украшенной лентами.

— Ваше Величество, наверное, меня стоит называть королевским дурачком! — заметил он, сидя перед ней на корточках, как преданный пес.

— Но у всех должно быть имя, — настаивала Кэтрин. — Ей больше нравились его шуточки, чем музыка. Маленький человечек наклонил свою огромную голову набок, смело посмотрел на королеву и храбро, как положено шутам, сказал:

— Часто возлюбленные посылают своим любимым подарки, чтобы залатать последствия ссоры. Я желаю вам всего наилучшего и стану этой заплаткой, лоскутком.

— Тогда мы и назовем тебя Заплаткой, — согласилась Елизавета. Она улыбнулась ему, и это стало началом их долгой и странной дружбы.

Заплатка стал преданно служить ей. Он беззлобно подшучивал над ее придворными дамами, днем иногда колко шутил, а по вечерам успокаивал ее своим пением, когда она сидела одна и дожидалась мужа. Елизавета в знак примирения обещала Генриху родить еще одного ребенка.

— Будем надеяться, что это будет еще один сын, — сказал он, нежно целуя ее.

— Да, было бы замечательно, если бы у нас родился еще один мальчик, — согласилась она. — Им было бы так хорошо вдвоем.

Генрих посмотрел на нее. Она была доброй и внимательной, но иногда вдруг начинала говорить что-то непонятное. Он не всегда понимал ее. Он знал многое, но не старался постичь особенности женского мышления. И Елизавета поняла, что может говорить, что вздумается, и стала пользоваться этим.

Ей снова пришлось пройти через достаточно сложные роды, но на этот раз Генрих настоял, чтобы она рожала в Вестминстере, чтобы угодить жителям Лондона. Им не понравилось, что наследник был рожден в Винчестере. На этот раз родилась девочка. Они назвали ее в честь матери короля Маргаритой.

Генрих очень старался показать свою любовь к дочери, ему не всегда это удавалось, но он очень старался. Для Елизаветы это были спокойные годы, и она много занималась семьей. Подрастали дети, много времени занимало выполнение королевских обязанностей.

В Винздоре проходила пышная церемония фестиваля Ордена Подвязки. Были волнения по поводу замужества ее сестер. Самым главным, видимо, все же был брак ее тетки Кэтрин, вдовы Букингема, с дядей короля Джаспером. Елизавета немного расстроилась, когда Генрих ради политических амбиций пытался склонить Томаса Стеффорда, так любившего ее, к женитьбе на наследнице Бретани. Казалось, весь сезон прошел под знаком браков.

Елизавета вздохнула, когда наступила весна. Она так любила солнце и загородную жизнь.

— У меня все важные события происходят зимой. Мой брак, коронация… И даже дети у меня рождаются зимой.

Но наконец в жизни Елизаветы наступило счастливое летнее время — ив июне в Гринвиче было рождено ее дитя. На этот раз она рожала в более простой обстановке — окна ее комнаты, выходящие в сады, были открыты. Она так любила эти сады, тянувшиеся вдоль берега реки. Младенец был рыжий, здоровый, с хорошим аппетитом. С того момента, когда старая Метти положила дитя ей на руки, Елизавета безумно полюбила его, и ей стало гораздо легче выносить разочарования своего брака.

— Он из нашего рода! — воскликнула Сесиль. (Она сама уже стала мамашей.) — И он совершенно не похож на короля!

— Я всегда мечтала о таком мальчишке, — прошептала Елизавета. Она крепко прижала дитя к груди.

— Ты знаешь, Сесиль, стыдно признаться: мне бесконечно дорог мой первенец, но когда мне в первый раз показали Артура, я была разочарована, потому что он не походил ни на Неда, ни на Дикона.

— А этот будет похож на высокого красавца Неда, — заметила Сесиль. Она внимательно рассматривала сморщенное красное личико младенца. — Мне кажется, он будет даже выше их. Бесс, ты только посмотри на его ручки и ножки! Уже решено, как его назовут?

— Его нужно назвать в честь его отца.

— Слушай, их же станут путать!

— Да, так бывает, но мы можем называть его Хэри, — сказала Елизавета.

— Так звучит гораздо веселее и забавнее. Ему очень подходит это имя.

Он был вторым сыном, и Елизавета могла видеть его чаще. Артур с его учителем Бернардом Андреасом был в Кройдоне: его заставляли изучать все необходимое для его предназначения. А малыш Хэри радостно резвился в Ричмонде и в Гринвиче. Он весело смеялся над проказами Заплатки, который обожал его. Когда он подрос, то любил стоять рядом с матерью, когда та играла на лютне или клавесине. Даже если он играл или просто резвился, звуки музыки завораживали его. Когда он стал старше, любовь к музыке еще крепче связала его с матерью. Позднее Елизавета часто вспоминала эти хорошие спокойные годы, ей казалось, что солнце тогда, не переставая, светило над Гринвичем. Но, как и все солнечные дни, и эти прошли слишком быстро!

Когда рыжик Хэри был еще совсем маленьким,

Елизавета случайно подслушала странный разговор о таинственном молодом человеке, который находится в Ирландии. Проходя мимо зала, где обычно совещался Совет, она увидела двух клерков, которые болтали, наклонив головы, друг к другу. Услышав отрывок разговора, она спросила их, кого они так серьезно обсуждают, но, низко поклонившись ей, клерки, побагровев, сказали, что не знают его имени, — этот мужчина пользуется покровительством графа Килдэра и о нем говорится в посланиях, только что полученных из Дублина.

Когда Елизавета упомянула об этом таинственном незнакомце при своих придворных дамах, они замолчали. Их молчание разожгло ее любопытство, и вечером она спросила об этом у короля.

— Кто тот молодой человек в Ирландии, о котором говорится в сообщениях из Дублина? — спросила она, отвлекаясь от стихов, которые сочиняла в тот момент, пытаясь сразу же положить их на музыку.

— Еще один претендент, — небрежно ответил Генрих, не отводя глаз от книги.

— И под каким же именем претендует он на престол? — спросила Елизавета.

Генрих поднял на нее глаза, но прошло несколько секунд, прежде чем он ответил, как будто размышлял, стоит ли ей говорить об этом.

— Люди всегда изобретают разные сплетни, — наконец произнес Генрих своим чистым, высоким, ровным голосом. — Они говорят, что этот молодой человек — ваш брат Ричард, герцог Йоркский.

Бумага упала со стола, и, казалось, сердце Елизаветы остановилось.

— Дикон! — воскликнула она, как будто прощалась с жизнью.

Вдруг вместо своего мужа и этой прелестно убранной комнаты она увидела стройного мальчика в черном бархате, он улыбался ей от дверей Вестминстерского аббатства.

— Именно такую историю придумали эти сумасшедшие ирландцы! — раздраженно сказал Генрих, переворачивая страницу.

— Конечно, это невозможно, — почти сразу согласилась с ним Елизавета. — Все прекрасно знают, что мои братья были убиты в Тауэре.

— Оловянные пряжки на туфлях королевы Англии! Нет-нет, мадам. Этого не должно быть! Разрешите, я закажу вам серебряные! — воскликнула Джейн Стеффорд. Она подняла поношенные туфли, которые давно просили ремонта.

— Четыре пенса за то, чтобы подшить подол моей синей нижней юбки. По восемь пенсов каждому лодочнику. Десять шиллингов плотнику за то, что он сделал музыкальную шкатулку, — бормотала Елизавета, не поднимая головы от расходных книг. — Дорогая Джейн, я не могу носить серебряные пряжки каждый день.

Сестра Тома Стеффорда с любовью посмотрела на склоненную голову своей госпожи.

— Но король может это носить! — храбро заметила она.

Елизавета пожила на стол гусиное перо и с осуждением посмотрела на Джейн.

— Почему вы не попросите его, Ваше Величество?

— Дорогая моя Джейн, вам известно, что я уже просила у него деньги. Для моей матери. И Его Величество увеличил ее содержание почти до той суммы, которая была до этой истории с Ламбертом Симнелом. Она плохо себя чувствует, и ей нужны деньги.