Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Приятно было оказаться в доме, где все относятся к тебе дружелюбно, и где ты можешь чувствовать себя свободной. К радости Елизаветы, ее рискнула тайно навестить бесстрашная графиня, жена Стенли. Даже сейчас, сидя на зубчатой стене замка за много миль от Лондона, Елизавета повеселела, и ее хмурое лицо озарила улыбка, когда она вспомнила о той короткой встрече, во время которой она увлеченно слушала рассказ Маргариты Ричмонд о ее сыне.

— Если он хоть сколько-нибудь похож на вас, я наверняка буду с ним счастлива, — с уверенностью произнесла Елизавета. Она уже успела сильно привязаться к этой энергичной женщине и надеялась, что в скором времени сможет назвать ее своей свекровью.

— Он тоже будет счастлив с такой прелестной девушкой, — ответила Маргарита. — Бедный Генрих! Он так и не узнал, что такое отец и что такое родной дом!

Елизавета вспомнила, что тогда она исполнила, Что тогда исполнилась к нему жалостью и почувствовала неловкость, сравнив его злую судьбу со своим счастливым детством.

— Мой первый муж, граф Ричмонд, погиб за три месяца до рождения сына, а мне тогда было всего пятнадцать лет, — продолжала Маргарита. — Если бы не мой деверь Джаспер Тюдор, я вообще не знаю, чтобы мы делали.

— Всего пятнадцать, мадам! — воскликнула Елизавета.

— Тюдоры были очень честолюбивы, а мы, Бофорты, — потомки Джона Гонта, поэтому Оуэн Тюдор и Катерина Валуа женили на мне своего сына Эдмунда, как только стало возможно. Но ты, конечно, все это знаешь. Наверное, я так сильно любила Генри, потому что была еще слишком молода, и мне казалось, что, потеряв его, я потеряла все, — добавила Маргарита, как бы оправдываясь за то, что она столько для него сделала.

Елизавета была околдована романтической историей их любви. Маргарита, девочка-вдова, в замке Пемброк растила сына, пока тому не исполнилось четыре года, а потом разразилась гражданская война, в результате которой Джаспер Тюдор, как представитель Ланкастерского дома, выбыл из игры, а чуть позже ее отец, король Эдуард, уступил свой замок и сдался вместе с дочерью лорду Герберту.

— Они были грубы с вами? — с тревогой спросила Елизавета.

— О нет, они всегда были очень добры к нам, — заверила ее Маргарита. — Я очень любила леди Герберт, и когда Джаспера сослали, а меня заставили снова выйти замуж и оставить моего малыша, она заменила ему мать. У Гербертов росли веселые дочки, так что мой сын не чувствовал себя там одиноким. Но когда ему было почти шестнадцать, твой отец захотел избавиться от него, и тогда Джасперу удалось снарядить корабль и отправить его в Бретань.

Но его опасные приключения мало интересовали Елизавету, поскольку она была поглощена мыслями о его веселых подружках.

— Они были красивы? — спросила она.

— Кто? — Маргарита оторопело прервала на полуслове свой занимательный рассказ.

— Дочери Гербертов.

— Честно говоря, не помню. Одну из них звали Мод, и она ему нравилась больше всех. Но ведь он еще был мальчишкой, — поспешно добавила она.

— Ну, не намного моложе вас, какой вы были, когда влюбились в Эдмунда Тюдора, — напомнила Елизавета и покраснела от смущения.

Но Маргарита только улыбнулась и сказала, что, в отличие от нее, Генрих не своенравен, и если какие-то романтические мечтания и будоражили его полукельтскую душу, то все это давно в прошлом.

Елизавета почувствовала, как много значит для графини возвращение сына домой после столь долгой разлуки, и поняла, что графиня и люди, подобные епископу Мортону, считали своим христианским долгом пойти на все, чтобы положить конец затянувшейся войне между Алой и Белой розой. Елизавета знала, что она для них — лишь необходимый инструмент, с помощью которого они воплотят свои планы в жизнь; и все-таки она не переставала думать о Генрихе как о мужественном рыцаре, который спасает ее от этого ужасного богопротивного брака.

Она поднялась на ноги, прислонилась к стене и, отбросив прочь все свои недавние тревоги, попыталась представить себе, как произойдет их встреча. Это оказалось непросто. Она знала, как он выглядит, только со слов других, а поскольку он постоянно жил за границей, у нее даже не было возможности увидеть его портрет. Зато лицо Ричарда Плантагенета, его фигура, его движения ясно отпечатались в ее памяти, и сейчас он, как живой, стоял перед ней. Когда Елизавета чувствовала, что колеблется, она заставляла себя вспомнить, как столкнулась с ним ночью в той длинной галерее, и как ее поразил ужас кающегося убийцы, написанный на его лице. После этого она видела его еще несколько раз, когда он объезжал войска или разговаривал с сэром Робертом Брэкенбери об оборонительных укреплениях Тауэра, и каждый раз на нем был плащ с геральдическими знаками и блестящие доспехи, в которых он сражался под Тьюксбери. Как и ее отец, он был человеком, которого пьянило сознание смертельной опасности, нависшей над ним.

В последние дни перед ее отъездом из дворца он выпустил довольно убедительное воззвание, в котором призывал граждан встать на защиту своей страны, а герцог Норфолк, лорд Ловелл и многие другие его преданные сторонники отправились в свои графства поднимать войска. Незадолго до того, как к нему пришло известие о высадке Генриха, лорд Стенли попросил у него разрешения уехать в свои владения. Он жаловался на недомогание, и королю было неудобно отказать ему, тем более что в его планы не входило портить отношения с семейством, которому принадлежала большая часть Ланкшира и Чешира. Но в таком случае какой-нибудь вельможа должен будет исполнять обязанности главного камергера, сказал Ричард. И как назло, в этот момент при дворе оказался старший сын Стенли, лорд Стрейндж. Все дело было обставлено с достаточной обходительностью, но каждому было ясно, что король взял к себе молодого лорда Стрейнджа в качестве заложника, не очень рассчитывая на верность его отца.

— Этого человека невозможно провести! — сказала графиня, когда они занимались сборами перед отъездом в Ланкашир.

Но Генриху Тюдору это, кажется, удалось. Ричард слышал, что его враг намеревается высадиться в Милфорде, вспомнив о маленьком порте под таким названием возле Саутгемптона. Он приказал своему флоту патрулировать ту часть побережья, которая смотрит на Францию. Однако Тюдор сделал большой крюк, обогнув южную оконечность Британских островов и высадился в Милфорд Хейвен в Уэльсе, сойдя на берег всего в нескольких милях от Пемброка. Такой маневр дал ему возможность не только опрокинуть все расчеты Ричарда, но и предстать перед народом не захватчиком, а любящим сыном, который вернулся домой. Джаспер Тюдор, граф Пемброк, конечно, был вместе с ним, и двери замка гостеприимно распахнулись перед пришельцами. Увидев прославленного воина, возвращающегося на родину, весь Уэльс встал на сторону его племянника и выстроился под знаменами с изображением огнедышащего алого дракона Кадволладера, британского короля, от которого вели свой род Тюдоры. И даже перейдя границу, они, похоже, продолжали набирать приверженцев.

Вот все, что слышала Елизавета, а еще она знала, что Ричард с двенадцатью тысячами солдат обосновался в Ноттингеме. С тех пор коннетабль крепости Шериф Хаттон не получал никаких известий, но любой, глядя на выжженную солнцем землю, мог поклясться, что на этот раз никакое наводнение не спасет Йорка, а сторонников Ланкастера уже вряд ли удастся обвести вокруг пальца, подстроив им ловушку в виде подпиленных мостов через реку.

Значит, где-то между Пемброком и Ноттингемом должны были встретиться силы Йорков и Ланкастеров. Наверняка бой уже закончен. Тысячи людей по всей стране сейчас обсуждают результаты этой грандиозной битвы — дома, на улицах, в тавернах. И только она — к которой все это имеет самое непосредственное отношение — сидит тут за высокими стенами и не знает ровным счетом ничего.

К счастью, Уорвик наконец допел свою гнусную песенку. Он забрался на невысокую каменную кладку и занялся тем, что смахивал каменную крошку в ров.

— Смотри, лошади! — вдруг закричал он, хватая ее за локоть. Хоть у него и слабые мозги, но со зрением, слава Богу, все в порядке.

34
{"b":"179598","o":1}