Благоразумнее было бы купить плотное пальто, защищающее от пыли, высокие сапоги и тонкую вуаль для защиты от насекомых и песчинок. Но именно разумности ожидала от нее Мадлен, и Сендрин совсем не хотелось оправдать ее ожидания.

Фердинанд повернул свою большую голову и посмотрел на нее через плечо.

— На улицу императора Вильгельма? — спросил он низким голосом.

Это название не говорило Сендрин ровным счетом ничего, и она уже хотела пожать плечами, как вдруг кое-что пришло ей на ум.

— К вокзалу, — приказала она.

Фердинанд невозмутимо кивнул, затем снова стегнул лошадей кнутом. В таком удаленном от цивилизации месте, как Виндхук, наверняка существовал один-единственный магазин дамской одежды, и она полагала, что знает, где он находится.

Перед вокзалом Фердинанд помог ей сойти с экипажа. Поблизости находилось около дюжины человек в легких плащах, большей частью это были белые. Большинство из них носили шляпы, их нужно было придерживать из-за сильных порывов ветра. Ветер гонял по улице сухие ветки, откуда-то доносился густой запах горохового супа.

— Я должен исполнить поручения хозяйки, — объявил Фердинанд. Хотя он всегда использовал правильные слова, ударения в них он делил настолько странно, что Сендрин скорее угадывала значение некоторых слов, чем понимала его. Добродушная улыбка играла у него на устах, и ей казалось, что ему можно доверять.

— Хорошо, — проговорила она, — я сориентируюсь. Вы сможете забрать меня отсюда позднее?

Фердинанд кивнул, запрыгнул на козлы и погнал лошадей.

— Через два часа! — крикнула Сендрин ему вслед, но он не обернулся, а только помахал рукой. Она не была уверена, понял ли он ее.

Сендрин прижала полы своего легкого летнего пальто, которое ветер надувал, как баллон, затем, тяжело ступая по песку, поспешила к ряду магазинов на другой стороне песчаной улицы. Был полдень, и ее опасение, что магазины могут быть закрыты, оправдалось. Книжный, оба продовольственных магазина и фарфоровая лавочка были заперты на засов, их владельцы опустили изнутри шторы. Старая женщина, встретившаяся Сендрин на тротуаре, посмотрела на нее подозрительно, а когда Сендрин удивленно обернулась, оказалось, что женщина пристально смотрит ей вслед. Сендрин смущенно улыбнулась, но старуха повернулась и ушла прочь.

У Сендрин вообще складывалось впечатление, что за ней наблюдают со всех сторон. «Это только твое воображение», — сердито ругала она себя. Но впечатление оставалось: взгляды из-под широких полей шляп преследовали ее, в солнечном свете мелькали черные силуэты людей, которые, остановившись, пристально смотрели в ее сторону.

«Иди, — говорила она себе, — никто тебя здесь не знает. Никто не интересуется тобой».

Громкое дребезжание испугало ее. Лудильщик со своей тележкой следовал вниз по улице, сопровождаемый молодой овчаркой с потрепанной шерстью. Мужчина прошел мимо Сендрин, не обращая на нее никакого внимания. Только собака обнюхала ее туфли и исчезла в облаке пыли, поднимавшемся за тележкой хозяина.

Сендрин подошла к последнему магазину в ряду лавочек. Черный занавес на заднем плане витрины по-прежнему был опущен, лед у ног манекена растаял и испарился. Кто-то натянул на восковую фигуру черное шелковое нижнее белье.

Сендрин нажала на ручку двери, но та была на замке. Рассердившись на то, что она проделала столь долгий путь понапрасну, девушка постучала в окно. Никакого движения.

Против своей воли она посмотрела на лицо восковой фигуры. Уголки рта были слегка приподняты, словно кто-то пальцами подправил податливый материал, нижняя губа опустилась, подтаяв от жары, что придавало манекену вид ухмыляющегося арлекина, веселого и печального одновременно. Стеклянные глаза тоже немного вдавились в глазные впадины и смотрели в небо почти умоляюще.

Сендрин не понимала, что именно в этой фигуре так зачаровывало ее. Это ощущение не было приятным, как и впечатление от термитника перед ее окном. В ее мыслях начали совмещаться обе картины: термитник, выросший в огромную глиняную фигуру, был увенчан искаженным лицом манекена в окружении паутины.

Ей с трудом удалось отогнать от себя эту картину, и то лишь когда она удалилась быстрыми шагами, оставив за спиной магазин вместе с его безмолвным сторожем.

Легкая паника, однако, не проходила, Взволнованная, бежала она вниз по улице, прочь от вокзала и странного магазина. Должны же быть и другие магазины! Она представить себе не могла, что Мадлен Каскаден делает покупки в подобном магазине. С другой стороны, каждый прибывший сюда вынужден был идти на компромиссы. Даже такая женщина, как Мадлен.

В полдень город заметно опустел, мало кто еще оставался на улице.

Немцы, живущие здесь, уже давно жили по погоде: если солнце достигало своей наивысшей точки, все оставались в домах и освежались охлажденным чаем или водой. Сендрин прокляла тот час, когда решилась приехать в Виндхук в такое время.

Немногие магазины, встретившиеся на ее долгом пути по городу, все без исключения были закрыты.

Так она еще час бродила по пустынным улицам. Большинство из них были широкими, как рыночные площади. Вихри песка танцевали на солнце, снова и снова ее путь пересекали клубки из веток, которые ветер гонял по высохшей земле. Несколько туземцев гнали по улице стадо истощенных коров. Когда Сендрин проходила мимо них, на нее набросился целый рой комаров. Она казалась себе ужасно глупой и нерасторопной, когда, как сумасшедшая, прямо посреди улицы махала вокруг себя руками и неловко топталась на месте. Насекомые исчезли, но чувство потерянности стало еще сильнее. Ни разу в течение прошедших недель она не ощущала такой острой тоски по дому, по Бремену, как в это мгновение, находясь на этой улице одна, на расстоянии многих тысяч километров от родины.

Через некоторое время она успокоилась. Убежав от комаров, она внезапно обнаружила себя в квартале бушменов.

Деревянные дома колонистов, стоящие по обе стороны улицы, остались позади, вместо них вокруг были полукруглые хижины из глины и хвороста, между ними кое-где возвышались склады, грубо возведенные из камня или зацементированных планок. Орава детей-санов носилась вокруг искривленного дерева. Некоторые из них сидели в ветвях и закидывали остальных шарами из высушенной тины. Несколько коров и растрепанных кур стояли в тени хижин. У очагов перед дверьми хижин сидели на корточках женщины с неприкрытой грудью. Они варили пшенную кашу, изготавливали посуду из глины или заплетали друг другу косы. Некоторые из них у всех на глазах кормили грудью своих младенцев, другие, полностью обнаженные, мылись в бочках с водой. Некоторые пожилые мужчины были одеты как белые, в поношенные рубашки и брюки. Однако одежду большинства бушменов составляли только набедренные повязки.

Почти все бушмены поднимали на нее глаза, когда Сендрин медленно проходила мимо, но никто не заговаривал с ней. Она внезапно вспомнила слова Валериана о жестокости туземных восстаний, о подавляемой ненависти, которая крылась за якобы равнодушным выражением лиц чернокожих.

Она испугалась, но приложила все усилия, чтобы не обнаружить свой страх. Тем не менее у нее не хватило мужества обойти весь район хаотичной застройки с его запутанными улочками и пешеходными тропинками. Через несколько минут она повернула назад и вскоре заметила преследование. Группа детей, слишком маленьких, чтобы работать на фермах белых господ, выйдя из хижин и складов, шли за ней. Сендрин подавила желание повернуться и заговорить с ними — они бы, пожалуй, не поняли ее. Вместо этого она, не сворачивая, шла дальше.

Молодая девушка с волосами, заплетенными в бесчисленные косички, поднялась со своего места у очага, преграждая ей путь. Она подождала, пока Сендрин вместе с хихикающей толпой детей приблизилась на расстояние двух метров, затем внезапно громко рассмеялась и быстрыми шагами поспешила назад к костру. Если это была шутка, то Сендрин не поняла ее. Она предполагала, что девушка хотела ее испугать, и вынуждена была признать, что ее попытка удалась.