— Маркус, вы уже говорили с кем-нибудь из этих людей?

— Неофициально. В основном говорили они, я больше слушал. Те, с кем я разговаривал, убеждены, что все происходящее сейчас у нас в ближайшем будущем ожидает и их, если только проблему — или проблемы — не удастся решить.

— Какого рода сотрудничество вы имеете в виду? Это нам надо знать. Если мы собираемся обращаться за помощью — мы должны знать, на что можем рассчитывать.

— Франция и Британия готовы принять любое участие. Любым возможным способом. В частности они обещали всеми средствами поддержать доллар. Япония то же самое. Скандинавы ждут только нашего слова. Западная Германия уже подготовила валютную помощь на случай необходимости.

— Иностранная валютная помощь? Для нас?

— Именно так, сэр. Что в этом страшного? Мы долгие годы тащили на себе полмира. Мы восстановили Европу после второй мировой войны. Это всего лишь возврат долга. Они в такой же опасности, как и мы, и они это знают. Мир не может допустить, чтобы мы рухнули. Нас поддержат даже страны ОПЕК.

Президент оглядел сидящих вокруг стола, осунувшееся лицо казалось лицом больного.

— Боже мой! — простонал он.

— И речь идет не только о том, чтобы спасти нас от гибели, — продолжал госсекретарь. — Речь идет о том, чтобы выработать совершенно новую систему, какой никогда прежде не существовало. Новые политические схемы, новые финансовые концепции, быть может, полная реорганизация всей экономической структуры. Не только для Соединенных Штатов, но и для всего мира. Пришельцы подошли вплотную к тому, чтобы разрушить нашу страну. Но в то же время они изменили обстановку во всем мире, и мы должны найти какой-то способ справиться с новой ситуацией. Поймите, ничего того, что было еще вчера, — никогда уже больше не будет. Вероятно, самое первое, что нам предстоит, — и может быть, самое трудное — честно проанализировать все происшедшее. Прежде чем приниматься за оценку последствий, мы должны осознать, что произошло.

— Вы весьма красноречивы, Маркус, — сказал Хэммонд. — А другие нации — люди, с которыми вы говорили так неформально и неофициально, — осознают все факторы, какие вы сейчас обрисовали нам?

— По всей видимости, да, — сказал госсекретарь. — Во всяком случае, они мыслят в том же направлении.

— Но эксперимент наш! — воскликнул Уайтсайд. — Ведь мы же на пороге… Неужели теперь от всего отказаться? Быть может, мы как-то сможем придержать свои открытия?

— Не думаю, Генри, — тихо сказал президент. — Ты же слышал, что сказал этот человек: новый мир и новый уклад, новые правила жизни в этом мире. Для таких старых, покрытых шрамами волков, как мы с тобой, привыкнуть к такому миру — трудная задача. Но в его словах есть логика. Наверное, кое-кто из нас — а может быть, и большинство — уже думали о чем-то подобном, только не могли заставить себя признаться вслух.

— Но как мы со всем этим справимся, — сказал Хэммонд, — ума не приложу.

— Не только мы, — поправил госсекретарь. — Весь мир. Это не только наше дело, оно касается всех. Если мир сейчас не объединится, то нам конец. Всем.

Гоулд читал рукопись Нортона. Подняв голову, он посмотрел через стол на Гаррисона.

— Последний абзац.

— Что с последним абзацем?

— Где он рассказывает, как увидел на кухне тени, будто люди ходят. И он думает: «Боже мой! Неужели они и людей делают?»

— Замечательный абзац! В нем же вся соль, ты пойми. От него же мороз по коже.

— А ты Лэтропу показывал? Именно этот абзац?

— Кажется, нет — не помню. Там было много другого…

— А Портеру сказал?

— Портеру не сказал. Он бы со страху из штанов выскочил.

— Нортону могло и показаться. Людей он не видел. То, что он видел — или думает, что видел, — всего лишь тени на занавесках. Впрочем, тени тоже могли померещиться.

— Дай-ка, — сказал Гаррисон, протянув руку. Гоулд передал ему лист.

Гаррисон внимательно прочитал абзац, перечитал еще раз, потом взял толстый черный редакторский карандаш и старательно его перечеркнул.

Томас Кашинг весь день рыхлил мотыгой картофельную грядку на узкой полоске берега между рекой и стеной. Грядка была хорошая. Если ее вдруг не поразит какая-нибудь немочь и не стрясется никакой другой беды, то потом удастся накопать немало мешков картошки. Томас в поте лица трудился ради этого урожая. Он ползал на четвереньках меж рядов, сбивая маленькой палкой с ботвы картофельных жучков и подхватывая их на лету берестяным кузовком, который держал в другой руке. Он ловил их на земле, чтобы снова не влезали на картошку и не лакомились листьями. Ползая на карачках, он чувствовал, как ноют натруженные мышцы, как немилосердное солнце молотит его лучами, и ему казалось, что он тащится сквозь ядовитую удушливую дымку поднятой им же пыли, наполнявшей неподвижный знойный воздух. Время от времени, когда берестяной кузовок наполнялся копошащимися жучками, растерянными и обиженными, Томас втыкал в землю палочку, отметив то место на грядке, где он остановился, и шел к реке. Там он садился на корточки и тщательно вытряхивал кузовок в поток как можно дальше от берега, отправляя жучков в путешествие, в котором выживут немногие, и оставшиеся в живых окажутся далеко от его картофельной грядки.

Иногда он мысленно разговаривал с жучками. «Я не желаю вам зла, — говорил он им, — я делаю это не из вредности, а чтобы защитить себя и себе подобных. Иначе вы сожрете ту пищу, на которую мы рассчитываем. Вот я вас и убираю». Он просил у них прощения и оправдывался, чтобы смирить их гнев, как древние охотники просили прощения у медведей, которых убивали для своих пиров.

Даже в постели, прежде чем уснуть, он снова думал о них, снова видел их — полосатую золотистую пену, подхваченную водным потоком и быстро уносимую навстречу непонятной судьбе, неизвестно как и почему постигшей их, бессильных и отвести ее, и избежать.

В конце лета, когда наступала засуха и из синего котла безоблачного неба лились палящие солнечные лучи, Томас носил воду из реки ведрами на коромысле. Носил, чтобы напоить жаждущие растения. Целыми днями он карабкался по крутому склону от реки к полоске земли, таща воду своим росткам. Потом опять спускался вниз, чтобы набрать очередные два ведра. И так — без конца, чтобы кусты росли и становились пышными, чтобы можно было запасти картошки на зиму.